Что можно считать провинцией? В словаре значится, что в Древнем Риме так назывались подвластные ему территории. Можно сказать, что современное значение слова почти не изменилось. Только вместо Рима уже другие города. Провинция — разговорное название периферийных, или неглавных районов страны по отношении к центру. По большому счету, у нас основная часть населения в ней и живет. Поэт, писатель и историк Николай Михайлович Карамзин, живший на рубеже восемнадцатого-девятнадцатого века, написал: «Россия сильна провинцией». …
Когда я была маленькая, родители много раз меняли место жительства. Селились не в городе, а в каком-нибудь небольшом селе, где можно купить дом с участком земли. О том, что наша страна великая и необъятная, я узнала, подолгу глядя в окно в вагоне поезда. Еще я очень хорошо помню березовые, пронизанные солнцем рощи в Северном Казахстане и вкус березового сока. Дом наш стоял почти на самом берегу реки Ишим с обрывистыми берегами. К речке вела калитка внутреннего двора с постройками и качелями. Подойти к самой воде, спустившись по ступенькам, было невозможно: берега илистые, вязкие, с отчетливыми отпечатками-«цепочками» следов гусей и уток, которых держали почти все соседи. У нас был очень злой гусак, который, вытянув голову, с шипением бросался на нас, детей. Поэтому рядом с дверью дома стояла палка для обороны от него.
Еще я помню дом в рабочем поселке Елань Волгоградской области и яблони, которые росли на участке, поделенном надвое: Белый Налив, Пепин Шафран и еще какие-то. Улица была широкой, просторной, а во время половодья вода подходила почти к самому крыльцу. Родители открывали подпол (по-другому погреб или подвал) и смотрели, сколько воды уже прибыло, и есть ли еще расстояние до пола.
Страна моего детства — сельские просторы с лугами, перелесками, березовыми и сосновыми рощами, куда мы ходили по грибы. В ней пахнет пирогами из «духовки» и елкой, которая была до самого потолка и занимала полкомнаты. Я люблю и помню ее такой, с размеренным провинциальным бытом, когда вечером ходили встречать корову, в субботу жарко топили баню, а в воскресенье к обеду всей большой семьей лепили пельмени. В гости постоянно заходили соседи или сослуживцы родителей, смеялись и шутили за большим столом. Это был сельский уклад жизни с поправкой на советскую действительность. Тот самый, при котором на кухне рассказывали анекдоты про Брежнева, но без особого принуждения, в прекрасном настроении шли на первомайскую демонстрацию. Значимость человека определялась тем, какой он хозяин и семьянин. Уважали работящих и умелых, которые могут дом поставить, с толком скотину водить, сажать и сеять, косить, технику ремонтировать. Столько дел в своем хозяйстве – только успевай поворачиваться.
Помню, что каждый раз на новом месте отец первым делом устраивал мастерскую. Чего там только не было: самодельные станки, инструменты, приспособления всякие.
Сельский уклад как бы предусматривает такую мастеривитость. Недавно по телевизору показывали умельца-пенсионера, который у себя в «подсобке» собирает небольшой самолет. Сам детали вытачивает на токарном станке. Наверное, нужно быть очень хорошим токарем, чтобы деталь вышла точь-в-точь по чертежу: все-таки самолет, а не керогаз какой-нибудь.
Подобных механиков, которые без новых деталей отремонтируют трактор, почти из ничего сделают передвижное устройство на трех или четырех колесах, не так уж мало. Показывали мне и мотороллер из металлолома, и технику, которая старше механика. Смотришь на «чудо техники» – и охватывает двойное чувство: с одной стороны сожаление, что люди, которые работают на земле, не могут приобрести новое. С другой – гордость за «гениальность» технической мысли нашего человека. Я уже не говорю о «мичуринских» наклонностях, когда на грушу прививают три сорта яблок, на вишню черешню, а на черешню вишню.
— А почему просто не посадить саженец? – Спросила я одного любителя прививок.
— Это он когда еще будет плодоносить… А прививка у меня вон как быстро пошла, корневая система мощная у дерева, – объяснил он.
Нужно родиться и жить на селе, чтобы понимать дерево, шинковать и готовить на зиму два ведра квашеной капусты, час стоять с соседкой возле двора и говорить «за жизнь», жарить гору пирожков в расчете на то, что нужно еще соседей угостить и всех, кто случайно зайдет в гости.
Помню нашу старушку-соседку, которая каждый день разговаривала… с кошкой. Эти монологи были достаточно громкими, чтобы их слышали в соседнем дворе.
-Ну, и что это ты, Мурка, суп не ешь? Рыбки дожидаешься?
Мурка – тривиально серо-полосатая кошка знала, когда сын старушки отправлялся на рыбалку. Она его поджидала заранее у калитки. Кажется, он тоже разговаривал с Муркой, когда возвращался с добычей.
Между прочим, не вполне отдавая себе в этом отчет, и я «беседую» со своими питомцами-кошками и собакой Рыжей. Мне кажется, что они все понимают. Особенно Рыжа, которая внимательно смотрит своими коричневыми глазами. В них читается без труда любовь и привязанность, такая огромная и безотчетная, что она готова, вырвавшись со двора, бежать вслед за «маршруткой», пока хватает у нее сил. Разве можно остаться равнодушным?
Сельский человек способен на огромную привязанность к живности, которая сосуществует вместе с ним. Он может бесконечно долго рассказывать о проделках своей любимицы Зорьки или Буренки, или козы Белки, или сторожевого пса Шарика. От ежедневного «общения» с братией нашей меньшей и заботы о них добреет душа.
По исконно русской традиции жизнь домашних животных никогда не противопоставлялась человеческой жизни. Люди считали себя составной частью природы, и домашние животные были как бы соединяющим звеном от человека к природе. О хорошем коне и умной собаке судили так: «Все понимает. Только не говорит».
Когда-то славяне жили общинным строем. Община объединяла соседей, а не только родственников. Очень хорошо по этому поводу написано у Василия Белова в очерках народной эстетике:
«Родная деревня была родиной безо всяких преувеличений. Даже самый злобный отступник или забулдыжник, волею судьбы угодивший куда-нибудь за тридевять земель, стремился домой. Он знал, что в своей деревне найдет и сочувствие, и понимание, и прощение, ежели нагрешил. Оторвать человека от родины означало разрушить не только экономическую, но нравственную основу его жизни».
Иногда мне кажется, что зачатки славянского устройства так и остались в провинции, где люди привыкли считать соседей, знакомых, односельчан не чужими. В городе по – другому: там люди подчас не знают даже соседей по лестничной площадке. В подъезде – кодовые замки, в квартирах – металлические двери. Ритм жизни настолько стремительный, что позволить себе общение «за жизнь» могут только пенсионеры на лавочке. Ну, если им не «подкинут» внуков.
Идея с ТОСами в интерьере сельской жизни попала на благодатную почву. Были и есть в русских селеньях люди неравнодушные и деятельные. У них «душа болит» и за одинокую старушку-соседку, и за детишек, которые ходят пешком в школу в соседнее село, и уличное освещение, и другое. Нужно лишь их этой идеей «заразить» и открыть возможность самореализации.
-Мы-то готовы делать, но что толку, если денег нет! – С жаром доказывала одна из активисток.
Если говорить честно и большому счету, то на благоустройство и решение накопившихся проблем в селах средства требуются колоссальные. После того, как прекратили свое существование коллективные хозяйства, у них началась трудная жизнь. Сколько еще нужно вкладывать, чтобы были дороги благоустроенными, газ, вода, электричество в каждом доме. Для огромной части селян блага цивилизации пока, увы, недоступны.
По данным последней переписи, доля городского населения в общей численности составляет 73,7% , сельского – всего лишь 26,3%. Преобладающая часть горожан (67%) проживает в мегаполисах с численностью 100 тысяч человек и более. Численность населения в таких городах за последние восемь лет увеличилась почти на два миллиона человек. Число сельских населенных пунктов уменьшилось на 2,2 тысячи. Растет количество сел и деревень без населения: с 13 тысяч в 2002 году до 19 тысяч в 2010 году. О чем говорят эти цифры? О том, что медленно, но верно в России — исконно аграрной стране происходит процесс урбанизации. Все понимают, почему и отчего это происходит, но от этого не легче. Сердце сжимается, когда мне доводится бывать в маленьких деревушках, где осталось несколько семей: в основном, один старики.
И наоборот, всегда приятно знакомиться и общаться с толковыми, работящими, «крепкими» хозяевами на своем подворье. Даже если в селе или стране разруха у таких, если не процветание, то хотя бы порядок и скромный достаток. Их не так уж мало. Наверняка, их-то и имел в виду Карамзин, когда писал о силе России.
Валентина Дорн