последний день

Все они просто издевались: грибники с корзиночками, прогуливающаяся парочка, рыбак  в лодке посредине ерика. Невзирая на будний день, они наслаждались последним погожим солнечным осенним днем и правильно делали. Они дышали этим осенним воздухом, смотрели, как просвечивает солнце сквозь пожелтевшую листву, раскапывали  под  деревом  шляпки грибов и  шли дальше по шуршащему, лимонно-желтому до прозрачного лесу. Ну а я  просто ехала мимо в «маршрутке», и у меня было срочное дело.  Срочные дела вообще-то есть всегда: одни более, а другие менее срочные. И по какому-то принципу мы сами определяем, что же все-таки срочнее. Например, прогулка по лесу или поход за грибами тоже могли бы быть срочным делом. Хотя бы потому, что это самый последний осенний теплый и погожий день и такого не будет наверняка целый год. А может быть, вообще никогда не будет.

В общем, я сидела рядом с водителем на переднем сиденье и отлично всех видела. Как  в телевидении высокой четкости:  лодка у рыбака была зеленая, вода под ней голубая, небо тоже голубое, а сам рыбак — неопределенного цвета. Но по всему понятно, что очень довольный и почти счастливый. И на остановке  в «маршрутку» «втиснулись» бодрые бабульки  в суровой  походной  одежде и с рюкзаками.  Видимо, это у них спецодежда для грибов, видавшая виды, поля, леса, и  хранящаяся где-нибудь в запаснике весь год до осени. А эти брезентовые рюкзаки с кармашками… Сколько походов  они выдержали! Выцвели на солнце, впитали запах дыма и покрылись  неуничтожающимися пятнами. Помню, что в  моем далеком детстве мы тоже ходили классом с рюкзаками в поход на целый день. С собой брали  пакетики с супом, картошку и чего-нибудь еще. И каким же вкусным было это «варево» из  ведерка… С запахом дымка и леса. Да еще после того, как протопано ногами несколько часов. Да на свежем воздухе. Да при условии, что ведро одно, а голодных ртов много. Потом мы ходили в лес уже с пакетами, потом стали ездить, как и все почти, на машине, прихватив  мясо для шашлыка и  всякую другую еду.   Ну, а рюкзаки отошли к бабушкам: не выбрасывать же добро.  Это не китайское производство: еше не одно десятилетие послужит верой и правдой. Сколько вон грибов в них перетаскано. Можно и в ведре, но за плечами-то удобнее Главное – влезть со всем этим добром в тесную неудобную «маршрутку», которая не для того, чтобы пассажирам было удобно, а чтобы  утрамбовать их как можно плотнее.

Мне повезло: ни один рюкзак не был поставлен на мои ноги. Я очень удачно проскользнула на переднее сиденье и несколько минут была просто счастлива этим обстоятельством. А потом увидела за окном грибников, рыбака, парочку — и  радость улетучилась. Конечно, скоро выходные,  но  наверняка как раз пойдет дождь, подует ветер и сорвет оставшиеся листья с деревьев. А сегодня день такой  солнечный, золотой, звенящий. Я могла бы пойти в лес пешком, а не ехать на машине, и даже с рюкзаком, которого у меня нет.

Разразился зажигательной мелодией мой телефон — и водитель «навострил уши». Видимо, ему  тоже хотелось в лес и тоже надоело ездить в тишине, без подробностей чьей-то личной жизни. Водители маршруток,  между нами говоря,  разносторонне развитые люди.  Рядом с иконками, четками, крестиками у них всякие наклейки и изображение полуголых красоток. Будто бы одни одновременно христиане, уповающие на волю божию, и  эдакие мачо. Разговор по телефону был рабочий, без лишних эмоций и личных подробностей. Водитель потерял интерес и уже изредка поглядывал на коленки  в колготках. Просто в положении сидя юбка вполне приличной классической длины всегда оказывается выше колен. В общем-то, мне как бы все равно, а водитель отвлекается.

Не люблю «маршруток», тесных салонов, узких проходов между сиденьями, очередей, толчеи, суеты.  Хочется иногда тишины и умиротворения.  Такого, какое бывает только в последний осенний солнечный день.  Другого не будет, и другой жизни у нас – тоже.

страшный суд

Я слышала шум крыльев. Я точно знала, что это Серафим. У него было знакомое лицо:  точнее, складка между бровями, и взгляд, и ямочка на подбородке.

Лететь легко. Нет притяжения, нет боли, сожаления, обиды и всего остального. А может, у меня тоже были крылья… А может, меня не было вообще: ни меня, ни Серафима, ни крыльев. Я точно знала только одно: лететь легко.

 

Мне очень-очень давно не было так легко. Наверное, с самого детства. И только я так подумала, тьма расступилась, мы остановились. И тут я увидела картинку: дом с шиферной крышей среди деревьев, качели и собачью будку. Конечно, я сразу узнала. Это был тот самый дом, те самые качели и та самая собака. Кажется, ее звали Лайка. Была она рыжеватой расцветки с коричневыми очень преданными глазами. А качели были с голосом. Когда я раскачивалась высоко-высоко, они «пели» одну мелодию, а когда  наклонялась вперед-назад, едва отрывая ноги от земли, – совсем другую.

Мне  очень-очень захотелось туда – и Серафим разрешил. Двор, дом, деревья, качели – все оказалось каким-то маленьким. Лайка обрадовалась и стала прыгать, гремя цепью. Я вдруг вспомнила, что она умерла за несколько дней до того, как мы должны были уехать навсегда. Она затосковала и перестала есть. Дом продали, и новые хозяева завели новую собаку с такими же преданными глазами.

Мне стало страшно. Я вспомнила рассказ, как человек, путешествуя в прошлое, нечаянно раздавил бабочку. А когда он вернулся назад, в свое настоящее, все было по-другому.  Так лучше и мне ничего не трогать в прошлом. Я точно не хочу, чтобы вся моя жизнь пошла по-другому.  Пусть она не была  безоблачной и всегда счастливой, но другой я не хочу!

-Серафим!- тихо позвала я.

И голос  прозвучал как-то  глупо и нелепо. И зачем  нужно было звать Серафима, если он и так со мной всегда. С самого детства, когда я ощущала его присутствие. А потом привыкла, забыла, перестала различать в  толпе и шуме шорох крыльев. Есть ли когда думать об ангеле, когда на кухне снова гора немытой посуды, нужно срочно что-то приготовить для всей семьи на обед,  и завтра снова на работу. Других вариаций не предвидится. И год от года выполнять привычные обязанности все труднее, поскольку  мы стареем и «изнашиваемся». И время летит все быстрее и быстрее,  по какому-то центробежному  радиусу.

А потом все это уплыло, и остался только он: мой самый преданный, немного печальный и очень знакомый Серафим. Я так давно его знаю, но не могу  сказать ничего больше. Мы летели – и в этом был главный смысл. Я не знала, куда и зачем, но смысл был уже в самом процессе.  Это как человеческая жизнь. Никто и никогда не спрашивал меня, хочу ли я родиться, а потом уже возражать поздно: программа запущена. Если я откажусь, не родятся мои дети, у них – свои, и так далее.  Если уж  смерть одной-единственной бабочки может вызвать такие изменения, что произойдет, если не будет целой «живой» цепочки, которой суждено пройти сквозь время? Значит, каждый человек важен не только сам по себе, как личность, но для вечности и времени. Образно говоря, все мы – ступеньки в вечность. Взять меня: не такая уж важная личность — и то своего ангеля-хранителя имею. Причем уже немало лет.

Это я сейчас подумала глупость. Скорее всего, для ангелов время – понятие относительное. Что для нас – целая жизнь, для них – один миг. Это  непередаваемое ощущение, когда для тебя нет времени, и все привычные мысли и устремления потеряли значение.

Было темно, но совсем не страшно. А потом  я увидела свет: правильный светлый квадрат. Я подумала про страшный суд, и что сейчас мне нужно будет влететь в этот белый квадрат, который может оказаться комнатой, а в ней  — тот, кому предстоит решить участь моей души.

Но квадрат оказался неким подобием экрана в кинотеатре, и на нем  замелькали  кадры из моего кино под названием жизнь. Очень — очень много разных лиц, и, к моему удивлению, я их всех узнавала. Детские, молодые, старые, веселые, печальные, счастливые, отчаявшиеся лица. Я видела очень четко каждую морщинку и слезинку, и выражение глаз, и все они были как живые. Сейчас меня не было: я превратилась в них. Сейчас было уже поздно: сейчас мне не стереть печали, и не разбудить улыбки, и не вытереть слезы. Если бы  я знала раньше… Если бы жалеть не себя, а других. Почему же никто не объяснил мне и другим, что  страшный суд мы носим внутри себя? Почему так поздно? В школе и институте нас обучали стольким книжным премудростям, а самого главного почему-то не объяснили. Как будто в мире людей  это страшная тайна.

Только теперь я знаю точно, что душу  не волокут вниз, в самое пекло ада  черти-демоны. Она опускается туда сама под грузом сожаления и угрызений совести. Или ей суждено подняться в рай и испытать необычаное ощущение легкости и света, который излучают эти счастливые умиротворенные и благодарные лица. Это не важно, за что они могут быть благодарны: дружбу, любовь, привязанность, надежду или просто теплое слово, которое ты подарил.

Сезон грибной охоты

В погожий солнечный день в лесу народа оказалось примерно столько же, как в городском парке. Это в нашем привычном лесу, куда мы ездили из года в год, и который раньше мог претендовать на звание грибного места. Ничего не изменилось, и грибы точно так же растут, прячась под листьями: просто лес стал очень близко к городу.

 

Грибников можно условно поделить на два больших «отряда»: настоящие и даже немного фанатичные грибники и те, которые приезжают прогуляться и заодно  пособирать грибы. Есть еще некоторое промежуточное «звено». Для первых не составляет особого труда встать  шесть часов утра или раньше, чтобы успеть в лес раньше всех. Экипируются они огромными рюкзаками, ведрами, и один раз я даже видела мужчину с мешком из-под сахара. Когда есть опята, некоторые даже берут с собой грабли. Мужчина с мешком был внушительной комплекции и пробивался по лесу, как медведь, сквозь кусты и валежник, где, как известно, и прячется больше всего грибов.

По красивым, залитым солнцем лужайкам и опушкам ходят те, которые «прогуляться».

Поделюсь личным опытом: очень часто у входа в лес, на опушке мы и набираем больше всего грибов. Просто там их никто не ищет: обычно приехали – и сразу, почти бегом – вглубь леса, чтобы успеть собрать «дары природы», пока их не обнаружили другие. Разбредутся, разбегутся в разные стороны, а потом начинается «перекличка» с выкриком имен. Ходишь по лесу, слушаешь и думаешь про себя: ну что же не откликается этот Коля-то? Может, не хочет, чтобы его находили?

Один раз было так: собираем мы грибы, можно сказать, буквально  «выковыриваем» из земли, и по направлению к нам движется женщина с красивой плетеной корзиночкой и  одетая в светлый спортивный костюм. На голове – такая кокетливая шляпка. Ясно даже по виду, что она в лесу больше прогуливается. Ей не просто хотелось за грибами, но прогуляться в лесу красиво. А я стою в плотной серой куртке с закатанными рукавами и  джинсах, и на одном колене они мокрые, поскольку «выкапывая» «трофеи», опустилась на землю.

-Добрый день! – Обратилась женщина, – а не подскажете, это хорошие грибы?

Честно говоря, я не перестаю удивляться наивности и отваге людей, которые собирают грибы, не разбираясь в них. Недавно случайно наткнулась на форум в интернете, на котором люди размещают фото и спрашивают, можно ли есть вот то, что они вчера или позавчера собрали. Причем на фото ведь практически ничего толком не разглядишь: они, наверное, на телефон «фоткали». А вдруг найдется «умник», который напишет, что грибы съедобные, хорошие, ешьте на здоровье. Они послушают — и будут есть всей семьей. А что потом, лучше не представлять.

Не берусь утверждать, что хорошо разбираюсь в грибах, но знаю хотя бы самые главные, основные, которые в наших лесах произрастают: грузди, опята, шампиньоны, свинушки, вешенки, маховики, ну и еще пару-тройку. Все остальные – вне зоны моего грибного интереса, я просто не беру их и другим не советую.

Когда я была маленькой, мы жили в месте, где были совсем другие леса по сравнению со здешними: огромные, с белоствольными березами или пахучими высокими елями, не замученные жарой и суховеями. Мы часто ходили за ягодами или грибами, и мне было лет пять-шесть. У меня уже была своя корзинка: красно-синяя, плетеная. Родители очень радовались, когда я находила гриб: такая маленькая, а уже настоящая грибница! Ради них я и старалась, роясь в сухих листьях. Обычно ходили в лесу долго, набирая не одно ведро. Когда я уставала, то ложилась прямо на листья и смотрела, как на фоне неба качаются деревья и плывут облака. Мне казалось, что ничего красивее этого быть не может.

Когда ко мне обратилась с вопросом женщина в шляпке, конечно, пришлось принять вид знатока грибов и посмотреть содержимое корзинки. Грибы были никакие: то есть их даже определять смысла не было, полусухие какие-то, червивые.

— Выбросили бы вы их лучше, — посоветовала я.

Она посмотрела с каким-то недоверием.

-А почему?  Они несъедобные?

-Конечно, несъедобные. Их уже черви съели.

Я обратила внимание на одну закономерность: черви «набрасываются» именно на съедобные, хорошие грибы: всякие «поганки и  мухоморы их не прельщают. Иногда найдешь совсем молоденький крепкий такой гриб, а он уже червивый. Зато горькуши вырастают до гигантских размеров, и никто их не ест. Так что их распознать просто: если без «червоточинки» и на срезе синеют, значит, горькуши.

В это году в пойменных лесах – грибное изобилие, и даже объявился белый гриб, который, говорят, для нашей зоны не слишком характерен. В дубовом лесе мы набрали много польских грибов, или, как их еще называют, моховиков каштановых и поддубовиков. Одни ярко-желтого цвета с «изнанки», другие – почти красные. В отличие от груздей, которые покрыты слоем  земли и  перегноя, смотрятся, как на картинке, и, что еще важнее, долго мыть и скрести ножом не надо.

Еще в лесу можно встретить третью категорию, которую «дары природы» не интересуют вообще и они привыкли к тем, которые на полке в супермаркете. Они приехали отдохнуть, подышать свежим воздухом, закусить и выпить, а тут вдруг грибы.  И не нужны они им вовсе, поскольку мыть, готовить, придумывать, что с ними делать.

-Может, вы возьмете грибы? Мы тут нашли случайно, — обратилась ко мне молодая парочка. И вид у них был такой счастливый и радостный, что понятно сразу: им сейчас  хорошо просто потому, что они есть друг у друга, все остальное не имеет значения.

Конечно, я  говорю «спасибо» и беру у парочки грибы, которые оказались опятами. Чаще всего их  выскребать из-под земли приходится, а они вот «наткнулись».

Впрочем, «грибная охота» — дело непредсказуемое. Иной раз грибы так и «идут» тебе в руки, а иной раз ходишь  с пустым ведром, и уже всякий интерес пропадает.  По осени с пустым ведром мы возвращаемся очень редко: все-таки есть грибы и есть места, куда есть смысл наведаться Года два назад, уже в ноябре, когда грибников почти нет (неприятно прогуливаться по холодному лесу с опавшими листьями), мы наткнулись на целое семейство вешенок. Сначала долго фотографировали, потом только принялись срезать аккуратно, что заняло немало времени. Как известно, вешенки способны расти чуть ли не зимой. Вернулись на это место недели через две, а дерево стоит без коры: сняли кору вместе с вешенками и спорами.

Наверное, грибов  в наших лесах было бы куда больше, если бы  не относились к природному богатству варварски: не вытаптывали, уничтожали, выжигали, выгребали до

основания.  Меня, например, с детства приучили грибы срезать ножом, чтобы грибница не пострадала. Срезать и присыпать это место листьями, как было.  Сейчас мнения по поводу срезать или выкручивать, разделяются. Говорят, что если срезать, остающийся кусочек ножки загниет и дальше загниет грибница. С другой стороны, при выкручивании тоже нет гарантии, что  ничего не сталось в земле.  Есть немало свидетельств о «живучести» грибов, которые во дворе срывали и выкручивали, а они на следующий год появлялись вновь. Вывод такой: главное, не повредить грибницу, не копать и не грести граблями.

Лес обязательно  найдет возможность отблагодарить за бережное к нему отношение.

 

Валентина Дорн

день рождения — негрустный праздник

Отмечали день рождения. Перед этим один из гостей (мой муж) косил газон и умудрился сильно порезать  газонокосилкой палец на ноге. Он  быстренько сгонял  в больницу, где ему наложили два шва и сделали укол от столбняка. День рождения для него был потерян: в больнице предупредили, что пить ему нельзя.

В назначенный час он явился на праздник нарядно одетый, с подарком, но с забинтованной ногой. Дежурная медсестра бинта не пожалела. Гости, включая именинника, ему посочувствовали, и взяли на заметку, что теперь  в компании у них будет один трезвый  человек, а у человека есть вместительный автомобиль  — джип Шевролет Блейзер. Все-таки лето на дворе, и в выходной день не помешало бы искупаться.

Когда гости были уже сильно на «взводе» решили ехать на Волгу. В Шевролет на сиденье и в багажник загрузились  одиннадцать человек.  Багажник закрывать не стали, чтобы  было прохладнее, и  пугать прохожих. От места загрузки  до Волги  было две дороги: одна – дальняя, через большой мост с постом ГАИ, другая – ближняя, по песку и через затон.  Несколько лет назад затон и остров соединял основательный  мост, но его сломали после того, как был построен большой мост через Волгу. Как это обычно бывает, не  нашлось средств на его содержание.

Нетрудно догадаться, какую дорогу выбрали мы. Подъехав  к броду по песку, мы были  удивлены, что воды сегодня как-то слишком много. Сразу ехать не решились. Сначала промеряли, убедились, что глубоко,  в самых глубоких местах примерно по пояс, заспорили «пройдет или нет» и решили ехать. Мы рванули с места, погнали волну и заглохли.  Вода сначала захлюпала под ногами, потом на сиденье.  Мы начали эвакуироваться, держа над собой пакеты с телефонами и полотенцами. Хуже всего пришлось нашему водителю: он сидел в воде, подняв забинтованную ногу на переднюю панель.

Почему-то мы все  перешли  на тот брег, к которому не доехали, но очень стремились.  Кто-то пошел за помощью, искать другой джип или что-то подобное, а  муж так и сидел в воде.

— Какой-то неудачный день у меня сегодня,- грустно сказал он.

Среди отдыхающих наши ребята  «поймали» водителя «маршрутки».  Поскольку он наотрез отказался  подъезжать к нашему «утопленнику», заставили его помогать физически.  Благо, что он оказался  довольно крупным мужчиной в красных трусах с надписью СССР сзади.  С истошными криками (наверное, такого даже не слышали бурлаки на Волге) они вытаскивали Шеролет Блейзер весом в две с половиной тонны.

Видимо, в воде он был все-таки легче, и ребятам удалось подтолкнуть его к берегу.  Не буду  утомлять вас описанием всей дальнейшей суеты. Скажу только, что  вызывали  Ниву, потом лопнул трос, потом Нива буксовала, и ее толкали  все, кто загорал и купался  в этот момент  в затоне, включая мальчишек-рыбаков. Я же говорю, что  народ у нас дружный! Потом наш Шевролет, испустивший из себя потоки  воды, никак не заводился, и возле него собрался целый «консилиум».  К вечеру мы основательно замерзли в мокрых купальниках, а переодеться не во что: одежда-то тоже вся мокрая. Ну, если можно назвать одеждой шорты и майку.

Можно еще добавить, что  в ожидании подмоги ребята решили заодно помыть наш затонувший автомобиль. Со стороны это выглядело так, как будто люди специально заехали в воду, чтобы отмыться.  Один наш парень – Андрей, который активно при затоплении переносил женщин и детей на берег, предлагал услуги другим девушкам, чтобы они не намокли. Еще он все время говорил фразу: «жалко, что водки с собой не взяли!».

Все закончилось благополучно: в конце концов, замерзающих развезли, а потом все-таки завелся и Шевролет.  Сушился он долго. Глядя на «растопырку» с раскрытыми дверцами и багажником, я  не упустила случая упрекнуть мужа:

-Мало того, что  сам покалечился, так  еще и машину угробил!

Но это я так: для порядка. Вообще-то живем мы  с ним дружно.

Просто мысли. Просто так

 

Десять причин покормить птиц

Наверное, я старею. Этой зимой я начала кормить  птичек у себя под окнами дома.  Раньше в моей жизни не было места птичкам: слишком много забот и дел. Бурная личная жизнь, переходящая в семейный быт. Теперь я каждое утро насыпаю  баночку  пшеницы в кормушку, а потом мы с кошкой  Ночкой  время  от времени  заглядываем в окно. Смотрим, как они суетятся  в  тесной для такого количества пернатых кормушке и щебечут, навевая мысль о весне в небывалый для нашей местности двадцатиградусный мороз. Некоторые воробьи буквально зависают в воздухе над всем этим пиршеством.  Кошка от этого приходит в полный экстаз и начинает метаться по подоконнику. Потом она  истошно мяукает, просится у входной двери и не поддается моим вразумленьям, что бедных птичек ловить нельзя. Если она все же оказывается на улице, стая воробьев мгновенно перелетает на  вишню, образуя на ветках пушистые нахохленные комочки, переживающие осадное положение.  Кошка и птички подлогу занимаются тем, что подсиживают друг друга.  Если на улице довольно холодно, усы у Ночки покрываются инеем, и она посылает сигналы в окно: давай, хозяйка, запускай. Не видишь что ли, я уже  инеем покрылась!

Иногда воробьи прилетают, едва забрезжит рассвет  — и тогда я просыпаюсь под  птичье щебетание.  По-моему, прекрасное начало утра. Я даю себе установку, что такой день не может быть плохим.

Нельзя не покормить завтраком и обедом мужа и детей,  собаку и кошек, которые все равно  не дадут проходу по кухне, пока  не получат свое. Птиц нам кормить совсем не обязательно, а потому так приятно. Это мой посыл  немного добра и сострадания в мир. Я знаю наверняка: мир ответит тем же. Возможно, и мне перепадает что-то из «кормушки» щедрости и милосердия. Нет, я не  алчный человек. Просто мы так устроены: нам мало просто зарабатывать деньги и жить своим иждивенческими настроениями. Нам нужно  нести добро, заботиться, опекать, помогать. Без этого жизнь обретает какой-то ледяной и скучный оттенок.

Однажды прикормив птиц, я уже не могу отказаться от этого занятия.  Воображение рисует страшную картину: вдруг они прилетят, голодные, холодные, а кормушка пуста.  Конечно, они полетят  в другое место, но и там никто не гарантирует  для пернатых богатый стол – и тогда они просто не переживут ледяной зимней ночи. Жалкие замерзшие комочки, не  успевшие дождаться весны.  На несколько птичьих голосов и песен в мире станет меньше, а звонкоголосый весенний хор немного печальнее. Поэтому и еще по  каким-то не до конца осознанным причинам я и кормлю птиц.  Очень хочется, чтобы  новая весна наступила побыстрее и пестрела, звенела, звенела птичьими голосами.

Притча о трех цивилизациях

Бог создал первых людей и поселил их в раю. Люди вкусили запретный плод с древа искушения, и за это были низвергнуты на землю, где познали голод, холод и страдания.
Люди преумножили такие пороки, как алчность, ненависть, жестокость, лицемерие, трусость и другое. Брат убивал брата, жены и мужья прелюбодействовали и предавались разврату, дети страдали от болезней и погибали. Не было между людьми согласия и сострадания, почитания заповедей Господних, уподобились они скотам, живущим потребностями тела. Тогда послал Бог великий потоп на землю, и огромные волны смыли деяния рук человеческих и самих людей. Спаслись только праведники. Так погибла первая цивилизация небожителей.
Постепенно люди снова стали населять землю. Они построили дома, города, постигли ремесла и науки. Люди сделали множество изобретений, среди которых самым страшным стало оружие. Разгорелись конфликты и войны между народами за природные богатства земли. Ученые изобретали все более совершенное оружие, а люди хотели все новых богатств. Они истребили народы, которые не изобретали оружия, стали черствыми и жестокими. Между народами постоянно велись войны. Гибли и страдали мужчины, женщины, дети. Так продолжалось до тех пор, пока не разгорелась самая последняя война. Земля содрогнулась, пламя поднялось до небес, пелена и пыль закрыли небо. Так погибла вторая цивилизация воинов. Но глубоко в недрах земли осталось несколько людей, с которых начался новый отчет времени.
Прошло много лет, прежде чем израненная мертвая земля снова стала годна для жизни. Люди снова построили города и поставили достижения науки и разума человеческого себе во служение. Они повернули вспять реки и почти исчерпали все природные ресурсы из недр земли. Они вырубили леса, разместили на земле тонны отходов, загрязняющих почву и воду. Воздвигли дворцы, в которых телу было тепло, удобно и комфортно, Произвели огромное количество устройств и средств передвижения, не принимая во внимание их вредное воздействие на окружающую среду. Все свои дни они заполнили заботами о добывании новых материальных благ.
И упали на землю мертвые птицы, и выбросились на берег огромные рыбы из океана, еще не истребленные людьми. Высохли деревья, каждый день стали случаться пожары, наводнения и землетрясения. Жертвам природных катаклизмов не было числа. Земля избавлялась от цивилизации потребителей. И настал последний день для третьей цивилизации.
А в какой цивилизации живешь ты?

Валентина Дорн

Сказка об украденном времени

Проще не верить. Я не верю, что  январский дождь – это дождь. В этих каплях обещание долгой зимы и снегопада, который все укроет и приглушит звуки, и пронзительного, звенящего от мороза утра, запах которого так любит  впитывать белье на веревке. Капли летят, встречаются с землей и рассыпаются на тысячи льдинок, которые  будут завтра.  Это вопрос  только дня недели. Вчера был понедельник и дождь, а завтра будет вторник и холодный ветер.

Я люблю представлять себе  что-нибудь из другой, не моей жизни.  О том, как капли  стучат по крыше старого маленького домика, и за столом у окошка сидят два старичка, у которых я была однажды. Обычные тихие старички с морщинистыми лицами и руками, которые даже не заметили толком, как прошла жизнь. Просто вчера был дождь, а потом снег, а потом кружили метели, а потом  солнце растопило лед. Им нужно верить, что все не напрасно:  в незыблемость бытия.

Время то не спешило, то сжималось в кольцо, иногда останавливалось и замирало вместе с сердцем. Я тоже знаю, как останавливается время, и  не хватает воздуха, и капли-льдинки разбиваются со звоном,  который стоит в ушах.  Минута – другая  — и   ты возвращаешься вместе с  глубоким вздохом. Как будто ты приходишь в мир еще один раз.

И у них так было, только сейчас это только прошлое, и они забыли вести счет новым зимам. За них это делает календарь. Они знают: ничего главного уже не случится, и часы на кухне все так же будет отсчитывать минуты, дни и недели.  Их уже осталось не  так много.

Иногда проще не думать вообще. Смотреть в небо со звездами и просто любоваться. Зачем я буду вспоминать, что они в детстве были ярче?  Кажется, в детстве не было дождя в январе. Мир не был таким обманчивым. Поэтому проще не верить.

Кто — то нас  обманул и запутал с этим временем, тайком умыкнул год или два жизни, а может, и больше. У тех старичков за окном, как минимум, лет двадцать их непростой жизни. Они не успели посмотреть Париж, узнать, как пахнут лотосы, какие миражи «оживают» в пустыне…Одним словом, много чего не успели. Я вот тоже не успеваю…

Время сжимается так стремительно, что я и жить толком не успеваю. Не успеешь оглянуться, а по телевизору новое новогоднее обращение президента России к народу.

О мужчинах

Говорят, что каждая женщина – загадка. Я как бы соглашаюсь, скромно потупив взгляд, но при этом думаю, что для меня еще большая загадка – мужчины.

Мне непонятно, например,  почему нельзя делать несколько дел одновременно? Почему, отправляясь в магазин, нужно непременно требовать список, если даже этот список состоит из трех пунктов.  Если в списке написано «апельсины», то  их нужно купить непременно. Даже если они светло-желтого цвета и размером с хилый мандарин.

Еще меня удивляет эта вечная мужская страсть к игрушкам. Со временем игрушки меняются, но суть остается так же. Одна та же «играют в машинки», а если жизнь удалась, в «самолетики» и «пароходики». Про «пистолетики» я уже  говорю. Почему им вечно хочется доказывать окружающим свое превосходство? Откуда с самых пеленок эта страсть к оружиям убийства?

Почему после нескольких лет совместного существования, чтобы привлечь к себе его внимание, нужно пускаться на ухищрения?  Напоминать о  значимых семейных датах и  намекать на цветы.  Еще лучше включить букет цветов в список  покупок (ну там вместе с кефиром и туалетной бумагой), а когда он принесет их домой, искренне удивиться и обрадоваться:

— Дорогой, это мне?!  Ты помнишь?!

Дальше идет сцена с поцелуем, которая в телевизионном варианте почему-то никогда не предусматривает небритые щеки и  запах пива.

Мужчины неспособны уместить в своем сознании  юбилейные даты,  семейные планы, учебу детей, работу, планы на отпуск.  Оно у них однонаправленного действия, и чаще всего в сторону работы. Работа — это такое место, где из них «выжимают все соки»,  сгоняют «семь потов» и «снимают стружку». Не верите? Ну тогда посмотрите, какие они оттуда приходят.

« Не трогайте меня. Я устал.» Именно об этом говорит его вид вечером. Сил хватает только на телевизор или компьютер. В зависимости от интересов. Мелкие проблемы: о ремонте, что приготовить завтра на обед, что надеть утром, приготовлены ли уроки на завтра, вымыты ли ботинки и так далее – его не волнуют. Только глобальные вопросы. А какие конкретно — никто  пока не догадывается.

Почему, в конце концов, они не  любят кошек?

Семейная память

Умер дед – остановились часы. Деревянные часы с маятником ему подарили, когда уходил на пенсию. С тех пор они и висели на стене. Много лет, потому что деду было за девяносто. После смерти бабы Лиды он жил бобылем. Сам управлялся по хозяйству, готовил всякие немецкие блюда и суп из сухофруктов. Когда были еще очереди, то постоянно ходил по магазинам, выстаивая часы и «добывая» молоко, сахар, макароны. Был он высокий, сухопарый: ни грамма лишнего веса. Одним словом, несгибаемый дед. В постель его уложила пустяковина: распухшая нога. Как только он слег, все пошло-покатилось к худшему исходу. Больше он не смог подняться.

Последнее время он уже не мог вспомнить имена своих правнуков. Видимо, это свойство стариковского разума: помнить то, что было полвека назад, но забывать, что было вчера. Когда дед молча сидел на стуле, у него дергались сами по себе пальцы сложенных рук. И иногда казалось, что он смотрит не вперед, а куда-то внутрь себя. Деду было что вспомнить. Он прошел через то, откуда многие не возвратились. Он выжил, потому что, я же говорю, был несгибаемым.

Отец рассказывал, что до войны они жили в селе Вальтер Саратовской области. Там была республика немцев Поволжья, которых переселил на русскую землю давным-давно, еще в Екатерининские времена. Удивительное дело, но даже по прошествии стольких лет у немцев сохранилась своя культура и уклад жизни. Мои дедушка и бабушка между собой говорили только по-немецки, а уж писать по-русски могла только бабушка. Да и то с громадными ошибками. Это была какая-то «смесь» из русских и немецких слов.

Жили русские немцы зажиточно: строили каменные дома, держали хозяйство. Наверное, просто потому, что не привыкли лениться. Из этих самых домов со всяким добром их и стали выселять, когда началась война. В поселке Куйбышев я однажды познакомилась с пожилой женщиной, которая была в Вальтере сразу после выселения. Она рассказывала, что это было странное и удивительное зрелище. Село вымерло, как после атомной войны. Кудахтали куры, лаяли собаки, мычали в загонах бедные брошенные коровы, а людей не было. Дома стояли открытые: хоть заходи и бери, что хочешь. Рассказывала, что сердце разрывалось от жалости. Ведь целые семьи выслали. Вместе с детишками. В домах некоторых качались пустые люльки. По тому, как она все это говорила, я поняла: решение о депортации уж точно не было волеизъявлением народа. Большинство русских, наверняка, относились к ним хорошо: ведь они были свои, советские немцы. В стране, в которой в годы репрессий «положили на плаху» столько русской интеллигенции (лучших ее предствителей) не могло и речи быть о милости.

Семье не только выслали: их разлучили. Деда отправили в трудармию, в бабушку с двумя детьми – на север, в местечко, которое называлась Обьская губа, что под Салехардом. Там их, казалось бы, не ждало ничего, кроме гибели. Отцу в это время было четыре года, а его старшему брату – шесть. Когда высадились с теплохода, каждый из них нес немного вещей. Отец, например, тащил незаменимую и нужную вещь – горшок.

Их привели в поселок, в котором жили по преимуществу одни ссыльные. Сначала поселили в маленьком клубе, слишком тесном для такого количества людей. Сказали, что если не нравиться, то пусть роют землянки. Женщины «засучили рукава» и стали рыть длинную «нору» вдоль оврага. От нее потом – углубления вглубь холма. В землянках обязательно складывали печки. Нельзя сказать, чтобы такие темные подземные жилища отличались комфортом, но это был их единственный шанс выжить в суровых северных условиях. Питались чем придется: замороженными овощами, рыбой.

Наверное, оттого, что даже мороженой картошки не было вволю, отец и не выдался ростом. Тем не менее, это не мешало ему вступать в драки. Драться он хорошо научился. Когда его дразнили «фашист! Немец!» – незамедлительно пускал в ход кулаки. Дрался и за себя и за старшего брата. Отчаянно. Так, что потом все стали бояться «задевать».

Дед приехал к ним спустя годы после войны, да и то на побывку. Он должен был вернуться назад, но предписание свое не выполнил. Потом боялся, что за ним приедут и заберут. Трудармия — это только так называлось. На самом деле это была настоящая «зона» с колючей поволокой, охраной, бараками. Он жил вместе с заключенными, и каждое утро должен был выходить на работу. Условия были самые суровые: если кто-то заболел и не мог работать, то его переставали кормить. Однажды это произошло и с дедом. Полуживого, его просто выбросили за забор умирать. Обычная русская женщина, подобная тем, на которых свет держится, подобрала его, дотащила к себе домой и стала лечить. Когда дед выздоровел, то он вернулся обратно в зону. Почему? Да потому что бежать было некуда: кругом тайга. И документов у него не было. Вся статья, что на каком-нибудь посту его поймают и расстреляют. С тех пор лагерное начальство стало отпускать его в поселок. Время от времени он наведывался к той самой женщине. Помогал ей дров нарубить, крышу отремонтировать. Был он хорошим столяром.

Только в конце пятидесятых годов немцам разрешили выехать в Казахстан, который надо было кем-то заселять. Некоторая его часть превратилось в республику репрессированных: и немцев, и русских. Но в армию все-таки братьев не взяли. К большому огорчению. В то время это считалось чем-то вроде позора. Особенно перед девчонками. Но можно сказать, что этот свой «изъян» отец компенсировал тем, что отлично играл на гармошке. Гармонисты вообще тогда были в почете: без них какие же танцы или свадьба. Все же есть на свете справедливость: бог или судьба наградили его музыкальностью, такой основательной мастеровитостью и сообразительностью. Жизнь сложилась, несмотря на то, что многие двери, так же как для мнимых «врагов народа», были закрыты для него.

Удостоверение реабилитированного отец получил, уже будучи пожилым человеком, а дед — так вообще перед смертью. В память о нем остался альбом с фотографиями. Да еще настенные часы. Делали же раньше вещи: никаких батареек не надо, все идут и идут, покачивая маятником. Когда часы забывают завести, и они останавливаются, то на душе у меня становится тоже как-то тревожно. Я же помню: умер дед – остановились часы.

Валентина Дорн

Как вернуть в мир Душу?

И содрогнулось небо, и взволновалось море, и сорвались камни с обрыва, горячие от усердного солнца. И покатился вниз, полный ужаса, голос человека. И заплакал в люльке ребенок, не познавший материнской ласки. Ветер смел стаю колючих песчинок и швырнул их в лицо усталому страннику, не нашедшему приют на ночь. И стояла темнота и рокот, ибо в мир пришел Разрушитель.

Чуть-чуть забрезжил Восток, обещая день без облачных теней. И стала отступать, уходить ночная прохлада, осыпаясь росой на нежные листья. В каждой капле – утро нового дня, миллионы сверкающих капель. Ничего не случилось. Такое же утро, как вчера. Птичьи трели, запах исчезнувшего тумана, сладкий сон про детство, спасительный мираж в знойной пустыне. Это только кажется, что будет дождь. Ничего не случилось, ибо в мир пришел Созерцатель.

Желтые листья упали на дорожку – затейливые иероглифы в книге жизни. Улыбнулась мечтательно женщина, повторяя про себя строчку стихов. Стихов без начала и конца, где точка ровным счетом ничего не значит. И кофейная гуща на дне ее чашки легла причудливым узором. Шелест листьев под ногами напомнил грустную музыку о вечном.

Пахло пепелищем и ее духами. Думалось о смысле, ибо в мир пришел Творец.

А завтра все повторилось сначала: шторм, плач, новый рассвет, забытый эскиз несостоявшейся картины, запах новых духов. Мир держался на равновесии. Он был не готов принять слишком много Разрушителей. Созерцателей и Творцов. Он страдал от жестокости и бессмысленности, погибал от банальности, но воскресал с каждым новым рождением.

Но вот однажды краски потускнели, а звуки смолкли. У башни на семи холмах собрались черные и белые шаманы, строгие седовласые мудрецы в длинных одеждах.

-Что теперь делать? – Сказал один их них, — ибо в мир пришла Пустота. Она не создаст и не разрушит. Она не способна созерцать и не умеет любить. Где пустота, там нет души.

Если мы не вернем в мир Душу, он погибнет.

— Давайте сделаем всех людей сильными, – предложил один мудрец, – они силой вернут в мир Душу. Они покорят себе небо и землю и станут могущественными.

— Давайте сделаем всех людей мудрыми. Они придумают, как вернуть душу. Они никогда не совершат ничего такого, о чем стоило бы жалеть, — предложил другой мудрец.

— Давайте сделаем всех людей слабыми. Они не смогут умножать зло на земле и пустоту. Они будут подчиняться силе мудрости и добра.

Давайте сделаем всех людей умными. Они изобретут умные машины и заставят солнце и звезды светить ярче. Они сделают так, что человеческая жизнь никогда не угаснет. Люди будут жить долго, и смогут сделаться мудрецами, сильными и слабыми.

Пока мудрецы спорили, наступил вечер, и они зажгли костер. На огонь к ним пришел путник в оборванной одежде и молча опустился на камень.

-Зачем ты здесь?

— Низачем, – сказал путник.

— Что ты принес?

— Ничего, – сказал он.

— Он лжет, – сказал главный мудрец, — этот человек принес собой боль одиночества и восемь несбывшихся надежд. Видите, как согнута его спина. Слышите, как он тяжело дышит. Подошвы его ног загрубели, а кожа высохла под солнцем и ветром.

И мудрецам стало жаль одинокого усталого странника.

— Что бы ты хотел?- Спросили его мудрецы, – ты хотел бы стать сильным или слабым, мудрым или умным?

— Я хотел бы кусочек хлеба и немного чистой воды, – ответил странник.

Мудрецы принялись живо обсуждать его ответ.

— Он глуп, – говорил один их них, — будь у него сила, он изловил бы птицу, рыбу или зверя и насытился бы этим, — досадовал один мудрец.

— Если бы он был умным, то давно бы заимел себе дом, добрую жену, возделывал поле и ел досыта, – вторил ему другой.

Ну а самый-самый старый мудрец ничего не сказал. Он тяжело поднялся, опершись на посох, подошел к своей сумке и достал оттуда черствый кусочек хлеба. Странник поел, выпил воды и снова исчез в теперь уже плотно надвинувшейся мгле.

— А ведь мы могли его наделить такими нужными качествами и обучить всем премудростям, — сокрушались мудрецы.

— Глупцы! – Воскликнул самый старый мудрец, – и слабость, и сила, и мудрость, и знания – все это уже есть в нем самом. Сила без мудрости, или слабость без души – это и есть разрушение. Если вы хотите разрушить мир, делайте всех сильными или слабыми, умными или мудрыми.

Сказал так и ушел в свою сторону. Его глаза почти не различали солнечного света, а седые волосы были похожи на тонкие паутинки на ветру.. Он сам когда-то исходил полмира пешком и точно знал, что доброе слово и кусочек хлеба – вот главное, что нужно страннику. Он сам найдет костер в ночи и сосчитает звезды и построит дом в месте, которое ему понравиться, будет созерцать красоту природы и писать стихи. Он научится понимать, что мир от него ждет. Ибо таким его создал Творец.

Валентина Дорн