Проще не верить. Я не верю, что  январский дождь – это дождь. В этих каплях обещание долгой зимы и снегопада, который все укроет и приглушит звуки, и пронзительного, звенящего от мороза утра, запах которого так любит  впитывать белье на веревке. Капли летят, встречаются с землей и рассыпаются на тысячи льдинок, которые  будут завтра.  Это вопрос  только дня недели. Вчера был понедельник и дождь, а завтра будет вторник и холодный ветер.

Я люблю представлять себе  что-нибудь из другой, не моей жизни.  О том, как капли  стучат по крыше старого маленького домика, и за столом у окошка сидят два старичка, у которых я была однажды. Обычные тихие старички с морщинистыми лицами и руками, которые даже не заметили толком, как прошла жизнь. Просто вчера был дождь, а потом снег, а потом кружили метели, а потом  солнце растопило лед. Им нужно верить, что все не напрасно:  в незыблемость бытия.

Время то не спешило, то сжималось в кольцо, иногда останавливалось и замирало вместе с сердцем. Я тоже знаю, как останавливается время, и  не хватает воздуха, и капли-льдинки разбиваются со звоном,  который стоит в ушах.  Минута – другая  — и   ты возвращаешься вместе с  глубоким вздохом. Как будто ты приходишь в мир еще один раз.

И у них так было, только сейчас это только прошлое, и они забыли вести счет новым зимам. За них это делает календарь. Они знают: ничего главного уже не случится, и часы на кухне все так же будет отсчитывать минуты, дни и недели.  Их уже осталось не  так много.

Иногда проще не думать вообще. Смотреть в небо со звездами и просто любоваться. Зачем я буду вспоминать, что они в детстве были ярче?  Кажется, в детстве не было дождя в январе. Мир не был таким обманчивым. Поэтому проще не верить.

Кто — то нас  обманул и запутал с этим временем, тайком умыкнул год или два жизни, а может, и больше. У тех старичков за окном, как минимум, лет двадцать их непростой жизни. Они не успели посмотреть Париж, узнать, как пахнут лотосы, какие миражи «оживают» в пустыне…Одним словом, много чего не успели. Я вот тоже не успеваю…

Время сжимается так стремительно, что я и жить толком не успеваю. Не успеешь оглянуться, а по телевизору новое новогоднее обращение президента России к народу.

Говорят, что каждая женщина – загадка. Я как бы соглашаюсь, скромно потупив взгляд, но при этом думаю, что для меня еще большая загадка – мужчины.

Мне непонятно, например,  почему нельзя делать несколько дел одновременно? Почему, отправляясь в магазин, нужно непременно требовать список, если даже этот список состоит из трех пунктов.  Если в списке написано «апельсины», то  их нужно купить непременно. Даже если они светло-желтого цвета и размером с хилый мандарин.

Еще меня удивляет эта вечная мужская страсть к игрушкам. Со временем игрушки меняются, но суть остается так же. Одна та же «играют в машинки», а если жизнь удалась, в «самолетики» и «пароходики». Про «пистолетики» я уже  говорю. Почему им вечно хочется доказывать окружающим свое превосходство? Откуда с самых пеленок эта страсть к оружиям убийства?

Почему после нескольких лет совместного существования, чтобы привлечь к себе его внимание, нужно пускаться на ухищрения?  Напоминать о  значимых семейных датах и  намекать на цветы.  Еще лучше включить букет цветов в список  покупок (ну там вместе с кефиром и туалетной бумагой), а когда он принесет их домой, искренне удивиться и обрадоваться:

— Дорогой, это мне?!  Ты помнишь?!

Дальше идет сцена с поцелуем, которая в телевизионном варианте почему-то никогда не предусматривает небритые щеки и  запах пива.

Мужчины неспособны уместить в своем сознании  юбилейные даты,  семейные планы, учебу детей, работу, планы на отпуск.  Оно у них однонаправленного действия, и чаще всего в сторону работы. Работа — это такое место, где из них «выжимают все соки»,  сгоняют «семь потов» и «снимают стружку». Не верите? Ну тогда посмотрите, какие они оттуда приходят.

« Не трогайте меня. Я устал.» Именно об этом говорит его вид вечером. Сил хватает только на телевизор или компьютер. В зависимости от интересов. Мелкие проблемы: о ремонте, что приготовить завтра на обед, что надеть утром, приготовлены ли уроки на завтра, вымыты ли ботинки и так далее – его не волнуют. Только глобальные вопросы. А какие конкретно — никто  пока не догадывается.

Почему, в конце концов, они не  любят кошек?

И содрогнулось небо, и взволновалось море, и сорвались камни с обрыва, горячие от усердного солнца. И покатился вниз, полный ужаса, голос человека. И заплакал в люльке ребенок, не познавший материнской ласки. Ветер смел стаю колючих песчинок и швырнул их в лицо усталому страннику, не нашедшему приют на ночь. И стояла темнота и рокот, ибо в мир пришел Разрушитель.

Чуть-чуть забрезжил Восток, обещая день без облачных теней. И стала отступать, уходить ночная прохлада, осыпаясь росой на нежные листья. В каждой капле – утро нового дня, миллионы сверкающих капель. Ничего не случилось. Такое же утро, как вчера. Птичьи трели, запах исчезнувшего тумана, сладкий сон про детство, спасительный мираж в знойной пустыне. Это только кажется, что будет дождь. Ничего не случилось, ибо в мир пришел Созерцатель.

Желтые листья упали на дорожку – затейливые иероглифы в книге жизни. Улыбнулась мечтательно женщина, повторяя про себя строчку стихов. Стихов без начала и конца, где точка ровным счетом ничего не значит. И кофейная гуща на дне ее чашки легла причудливым узором. Шелест листьев под ногами напомнил грустную музыку о вечном.

Пахло пепелищем и ее духами. Думалось о смысле, ибо в мир пришел Творец.

А завтра все повторилось сначала: шторм, плач, новый рассвет, забытый эскиз несостоявшейся картины, запах новых духов. Мир держался на равновесии. Он был не готов принять слишком много Разрушителей. Созерцателей и Творцов. Он страдал от жестокости и бессмысленности, погибал от банальности, но воскресал с каждым новым рождением.

Но вот однажды краски потускнели, а звуки смолкли. У башни на семи холмах собрались черные и белые шаманы, строгие седовласые мудрецы в длинных одеждах.

-Что теперь делать? – Сказал один их них, — ибо в мир пришла Пустота. Она не создаст и не разрушит. Она не способна созерцать и не умеет любить. Где пустота, там нет души.

Если мы не вернем в мир Душу, он погибнет.

— Давайте сделаем всех людей сильными, – предложил один мудрец, – они силой вернут в мир Душу. Они покорят себе небо и землю и станут могущественными.

— Давайте сделаем всех людей мудрыми. Они придумают, как вернуть душу. Они никогда не совершат ничего такого, о чем стоило бы жалеть, — предложил другой мудрец.

— Давайте сделаем всех людей слабыми. Они не смогут умножать зло на земле и пустоту. Они будут подчиняться силе мудрости и добра.

Давайте сделаем всех людей умными. Они изобретут умные машины и заставят солнце и звезды светить ярче. Они сделают так, что человеческая жизнь никогда не угаснет. Люди будут жить долго, и смогут сделаться мудрецами, сильными и слабыми.

Пока мудрецы спорили, наступил вечер, и они зажгли костер. На огонь к ним пришел путник в оборванной одежде и молча опустился на камень.

-Зачем ты здесь?

— Низачем, – сказал путник.

— Что ты принес?

— Ничего, – сказал он.

— Он лжет, – сказал главный мудрец, — этот человек принес собой боль одиночества и восемь несбывшихся надежд. Видите, как согнута его спина. Слышите, как он тяжело дышит. Подошвы его ног загрубели, а кожа высохла под солнцем и ветром.

И мудрецам стало жаль одинокого усталого странника.

— Что бы ты хотел?- Спросили его мудрецы, – ты хотел бы стать сильным или слабым, мудрым или умным?

— Я хотел бы кусочек хлеба и немного чистой воды, – ответил странник.

Мудрецы принялись живо обсуждать его ответ.

— Он глуп, – говорил один их них, — будь у него сила, он изловил бы птицу, рыбу или зверя и насытился бы этим, — досадовал один мудрец.

— Если бы он был умным, то давно бы заимел себе дом, добрую жену, возделывал поле и ел досыта, – вторил ему другой.

Ну а самый-самый старый мудрец ничего не сказал. Он тяжело поднялся, опершись на посох, подошел к своей сумке и достал оттуда черствый кусочек хлеба. Странник поел, выпил воды и снова исчез в теперь уже плотно надвинувшейся мгле.

— А ведь мы могли его наделить такими нужными качествами и обучить всем премудростям, — сокрушались мудрецы.

— Глупцы! – Воскликнул самый старый мудрец, – и слабость, и сила, и мудрость, и знания – все это уже есть в нем самом. Сила без мудрости, или слабость без души – это и есть разрушение. Если вы хотите разрушить мир, делайте всех сильными или слабыми, умными или мудрыми.

Сказал так и ушел в свою сторону. Его глаза почти не различали солнечного света, а седые волосы были похожи на тонкие паутинки на ветру.. Он сам когда-то исходил полмира пешком и точно знал, что доброе слово и кусочек хлеба – вот главное, что нужно страннику. Он сам найдет костер в ночи и сосчитает звезды и построит дом в месте, которое ему понравиться, будет созерцать красоту природы и писать стихи. Он научится понимать, что мир от него ждет. Ибо таким его создал Творец.

Валентина Дорн

Должно быть равновесие: она несла в мир гармонию, я – хаос. Хотя бы немного хаоса в том пространстве, где появлялся. Если я садился в «маршрутку», между пассажирами вспыхивала ссора, если клеил обои, то одного рулона не хватало, или они отваливались от стен на следующий день. Я терял бумажники, зонтики и забывал где-нибудь свой мобильный телефон. Если я брался жарить яичницу, то или отключали свет, или приходил сосед и долго выяснял отношения, пока яичница не пригорала к сковородке. Я не знаю, как бы я жил со своим хаосом, если бы не она. Стоило ей появиться – и любая ссора заканчивалось. И как будто становилось немного светлее. Нет, она не была красавица, но в ней было такое, чего не объяснишь словами… гармония.

Только она знала, что я должен делать завтра и через неделю, где лежат мои носки, нужно ли брать с собой зонт и отчего у меня болит голова. Мне ужасно повезло в жизни. Она была моим ангелом-хранителем. С самого начала, едва ли не с того времени, как я себя помню. Мы ходили в один детский сад, а потом и школу, а потом мы уже почти не расставались.

В детском саду я был не слишком ловким, не умел драться и бегал медленнее остальных мальчишек. От чувства собственного превосходства они меня и обижали. Иногда, чтобы не видела воспитательница, просто тыкали в спину кулаком. А я не оборачивался, не хныкал и не кому не жаловался: я привык терпеть. Один раз, сидя на стульчиках, мы слушали сказку. Мальчишка, которого, кажется, звали Женькой, сидя позади, все время постукивал ногой снизу по сиденью моего стула. Стул вздрагивал, но я сидел, как вкопанный. Как та самая репка из сказки. И тут вдруг открылась дверь — и в комнату за руку с очень высокой красивой женщиной зашла она. Пока ее мама разговаривала с воспитательницей, она внимательно на всех посмотрела, подошла и села рядом со мной. Я был на седьмом небе от счастья. Я же говорю, что когда она рядом, становится теплее и светлее. И тогда я уже знал, что эта девочка для меня дороже всего, и что когда мы вырастем, то поженимся.

-Мам, а когда люди женятся? – Спросил я.

— Ты, наверное, никогда!- В сердцах ответила мама, которой я доставлял одни лишь огорчения.

Я не знаю, кто и когда внушил ей, что она должна обо мне заботиться. Я ни разу не помню, чтобы она повышала на меня голос или обижалась, или капризничала, как другие девочки. Она всегда была настоящей женщиной: терпеливой и заботливой. Если мы собирались на прогулку, то она успевала одеться сама и помочь мне. Самому мне нипочем было не справиться с чересчур тугими петельками на куртке и шнурками на ботинках. Мы ходили, держась за руки, сидели за одной партой и вместе делали уроки. Она редко уходила к себе домой не удостоверившись, что я собрал портфель на завтра.

Учеба давалась ей намного легче, чем мне. Мне трудно было решать непонятные задачи и выводить буквы правильными и ровными: они словно бы плясали на строчке. Честно говоря, я довольствовался бы «тройками» по все предметам, но ее это не устраивало. Хорошие оценки я получал только ради ее одобрения. К концу школы я уже был твердым хорошистом, но главный триумф был впереди: однажды я увидел свою фамилию в списке принятых в институт абитуриентов. Это было в день, когда она пропала. Я пытался дозвониться по «мобильнику», но он не отвечала. Стучался в дверь квартиры — по ту сторону стояла тишина. Тогда я сел на пол у двери и решил, что в жизни без нее нет смысла. Я просидел всю ночь, уткнувшись в колени, а утром встал и пошел ее искать. Просто туда, куда вело сердце.

Я стоял на перекрестке, а сердце отказывалось говорить, какую дорогу мне выбрать. Мне хотелось крикнуть: «Отдайте мне ее!», но пропал голос. Хотелось бежать, но ноги не слушались. Хотелось взлететь, но не было крыльев. На следующий день я, как приговоренный, пошел на лекции. Мне пришлось научиться жить без нее, и каждую секунду я был готов к тому, что кто-то толкнет меня в спину или ударит в висок. Но никому не было до меня дела. Словно бы я стал невидимым. Эдакое ходячее приведение, которое делает вид, что живет. Однажды я поднялся на крышу дома, но не шагнул. Нет, я не испугался. Просто подумал: а вдруг в другой жизни у меня даже не будет воспоминаний о ней. А может быть, она еще придет однажды. Когда уходят насовсем, то говорят «прощай», а она ничего мне не сказала: даже «пока». Просто исчезла – и все. Что она подумает, если увидит, что меня больше в этой жизни нет?

С тех пор все поступки в своей жизни я стал с тем, чтобы она подумала и решила. Ее мнение стало для меня своеобразным кодексом. Я не мог поступить плохо, потому что она бы это не одобрила, а больше всего на свете я боялся ее огорчить. Причем я точно я знал ее мнение, потому что за долгие годы мы стали единым целым. Каждый день я помнил ее голос, ее улыбку, завитки пушистых волос на нежной шее. Она продолжала существовать: в моем воображении. Каждый день я мысленно с ней разговаривал и желал лишь одного – возвращения.

Для тысяч людей, включая моих родителей и однокурсников, я был престранным существом. Я не любил шумных компаний, развлечений и громкой музыки. Больше всего на свете я любил оставаться один. В полной тишине, в какой-то момент мне начинало казаться, что откуда-то издалека я слышу ее голос или смех.. Однажды ночью он звучал так явственно, что я открыл дверь квартиры и пошел. Я забыл надеть пальто, но не замечал холода. Только вечерние огни слепили глаза. Потом, подчиняясь неясному неосознанному ощущению, я уже бежал. И вдруг – тупик, остановка и бешено бьющееся в груди сердце. Снова дверь ее квартиры. Дальше бежать некуда.

Я в изнеможении откинулся на дверь спиной, чтобы сползти на пол и просидеть вот так, здесь, хоть целую вечность, и чуть не упал назад: дверь приоткрылась.

Я мог бы мысленно описать эту прихожую до самого последнего крючка на вешалке, но в этот раз я никак не мог нащупать выключатель. Рядом с зеркалом нащупал коробок спичек. Чиркнул одной – и чуть не выронил ее из рук. Этот испуганный взгляд изподлобья: взгляд затравленного зверька, острые скулы и подбородок. Из зазеркалья на меня смотрел сам хаос, чудовище в моем образе. Наверное, она не захотела быть со мной, потому что я – никчемный урод. Ушла – и унесла мою душу. Соседи говорили, что они срочно выехали куда-то к родственникам, но я никогда в это не верил: если бы речь шла о какой-то отлучке или переезде, она обязательно бы об этом сказала. Она просто исчезла из моей жизни.

Я по слогам шептал ее имя и ходил из комнаты в комнату, везде зажигая свет. Получилось много света. В квартире ничего не изменилось, и все вещи стояли на прежних местах. Только на журнальном столике в стеклянной рамке я заметил фотографию, которую раньше никогда не видел. На ней улыбалась молодая женщина, очень похожая на мою возлюбленную. Те же глаза, слегка вздернутый нос, даже родинка на левой щеке. Я буквально вцепился в эту фотографию. Пытаясь «расшифровать» знакомые черты. Это была она и не она: не моя, другая, далекая. В платье, которое я никогда на ней не видел. На обратной стороне фото была очень неразборчивая надпись. Кажется, писавший путал русские и то ли латинские, то ли какие-то другие буквы. Что касается даты, то или тройка сильно напоминала девятку или наоброт.

Фотографию, как трофей, я принес к себе домой, и, лежа на кровати, еще долго ее разглядывал. Не заметил, как уснул. Обычно во сне я оказывался в каком-то мрачном ущелье, темном туннеле, или меня кто-то преследовал. Я не мог бежать. Я почти всегда понимал, что это сон, и хотел проснуться, но он «удерживал» меня. Как надоедливый рассказчик, которому хочется, чтобы его историю дослушали до конца. Я хочу встать и уйти, а он цепляется руками-щупальцами, как вампир за свою жертву, как дракон – за добычу. Я пытаюсь разлепить глаза, но веки как будто свинцовые. Пытаюсь закричать, но рот как будто заклеен скотчем.

В этот раз все было по-другому. Сначала я карабкался по стене какого-то ущелья, срывался и падал вниз. Потом нащупал ногой устойчивый камень и почти поднялся наверх. По крайней мере, мог различить, что по другую сторону простирается невообразимо прекрасная долина. Наверное, так должен выглядеть рай. Тот самый рай, из которого людей однажды изгнали. Естественно, что во сне я так и не смог оказаться в «раю» и перелезть на ту строну. Я снова сорвался вниз и очнулся на своей постели, с фотографией в руках.

Утром я не пошел в институт. Как преступника неодолимо влечет на место преступления, так и меня снова тянуло туда, где я побывал это ночью. К моему удивлению дверь оказалось закрытой.

— И что вы все тут ходите?! Я же сказала: уехали они! – Недовольно ворчала соседка, которая как раз возвращалась из магазина с сумкой в руках.

Я ничего не ответил и поспешно вышел из подъезда. Итак, жизнь мне преподала важный урок: двери открываются, когда они должны быть открыты. И если так, то я должен был вчера ночью оказаться в этой квартире. Но для чего? Чтобы забрать фотографию? Или чтобы убедиться, что я — чудовище? Есть такая сказка про красавицу и чудовище. Она его полюбила в чудовищном обличье – чары рассеялись. А когда она не вернулась в положенный срок, чудовище умирало от тоски. Все зависело только от нее. Она должна была сделать правильный выбор, а у чудовища шанса не было. Он мог только покорно умереть. Так вот и мне: или она возвращается, или я погибаю от тоски. Остается лишь вопрос: могу ли я сделать что-нибудь для того, чтобы она вернулась?

Чем больше я начинал об этом думать, тем больше неприятных событий со мной происходило. На улице меня остановил милиционер и попросил документы.

— Ты случайно того… не под кайфом? – Спросил он, с явной неохотой возвращая студенческий.

На перекрестке меня чуть не сбила машина, а в подъезде какая-то кошка зашипела и кинулась прочь. Однокурсники перешептывались и хихикали за моей спиной, а преподавательница по этике сказала, что я ни за что не получу зачет, поскольку она не видела меня на своих лекциях. Не потому, что не приходил, а потому, что она не видела.

Хаос начинал меня преследовать. Он шел по пятам, дышал мне в спину и завывал ветром под окном. Я чувствовал его дыхание. Я обходил стороной все зеркала и, в конце концов, все реже выходил из дома. Что у меня оставалось? Жалкая надежда, что на меня не упадет кирпич или сосулька с крыши, что я не отравлюсь в столовой.

Хаос умножался. Однажды ночью я слышал крики и стрельбу на улице, а утром увидел пугающую картину: перевернутые машины, разбитые витрины магазинов, обрывки газет и каких-то упаковок из разграбленного супермаркета. Дворник дядя Миша привычным размашистым движением подметал подъезд, словно бы это было обычное утро. Я постоял рядом с ним и пошел дальше, на остановку трамвая. Никто не шел мне навстречу, поэтому казалось, что все остались дома, за металлическими дверями и пластиковыми окнами своих квартир. Оттуда они, прильнув к подоконникам, теперь наблюдают, как я иду по улице.. Немного ежусь от холода и жалею, что не надел шапки, а воротник куртки не достает до ушей. Возможно, кто-то из них, следящих, даже знает, что я – причина всех бед. Даже тех, о которых я и сам не подозреваю. Просто у кого-то заболел ребенок, кто-то поссорился с женой или тещей, у кого-то сломался утюг. И тогда я решил уйти из этого города и забрать, унести все несчастья с собой. Пусть хоть немного поживут счастливо. Пусть поют песни и водят хороводы вокруг елки и сажают весной цветы.

Я бы так и ушел, если бы не вспомнил, что оставил дома фотографию с загадочными надписями. Если мне удастся их «разгадать», то я узнаю, где она. Приеду в то самое место и буду ждать, когда она придет. Нужно лишь дождаться срока: год, два, десять или сто лет – уже неважно. Затаиться где-нибудь. Она – красавица, я – чудовище. Ей решать, а мне остается только ждать. Но теперь одно я знаю точно: все двери открываются, когда они должны открыться. И все-таки этот город, не знаю почему, не хотел меня отпускать. Как один и тот же цепкий кошмар.

В институте только и говорили о погроме, который устроили в нашем квартале. Кто-то высказывал предположение, что это – скинхеды, кто-то – футбольные фанаты или местные бандиты. Я знал правду, но упорно молчал. Впрочем, меня никто и не спрашивал. Добросовестно отсидев три лекции, я поехал домой. Решил, что нужно все-таки подготовиться к походу: еду собрать, вещи теплые и все такое. Я так утомился, перерыв шифонер, что сам не заметил, как уснул.

Меня ослепило и оглушило. В окне горело зарево. Было слышно, как взрывались и разлетались какие-то осколки, и кто-то кричал нечеловеческим голосом. По городу уже мчалась «скорая» и «пожарная» машина, и из соседних домов медленно стекались люди с тревожными лицами. Близко их не подпускали, да они и сами не хотели подходить близко, стараясь держаться на расстоянии от чужого горя. Говорили, что это террористический акт, или в одной из квартир взорвался газ. Счет погибших идет на десятки, а может, сотни.

В памяти возникло лицо одного парня: он как раз жил в этом доме. Он был из числа немногих людей, которые не усмехались и не отворачивались при встрече со мной.

-Держи хвост морковкой!

Так он сказал вчера и даже хлопнул мне по плечу. Он улыбался и уж точно не знал, что ночью их дом взорвется. У него были такие светлые, почти прозрачные глаза. Утром он обычно отводил в садик сестренку, похожую на куклу из-за больших бантов. Боже мой, они все ночью были дома!!! Как и сотни других, ни в чем не повинных жителей. Они думали, что завтра настанет обычное утро!!!

Никто не обращал на меня внимания, и я прошел к месту, где разбирали завал. Судя по всему, у спасателей была надежда, что там остался кто-то живой. Сбив в кровь пальцы, я тоже принялся откидывать камни, но наткнулся на плиту, которую уж мне было точно не отодвинуть одному, я сел, выставив коленки и сильно стиснул голову руками.

— Уходите! – Замахал на меня руками спасатель в каске, – остатки здания могут обрушиться!

Я не боялся смерти, но повиновался слову «уходите». Спасатель был прав: я должен был уйти от людей навсегда. Я даже не стал с собой брать предусмотрительно собранные вещи: все было лишним. Ветер бил прямо в лицо, из-за слез я почти не различал дороги. Было холодно, очень холодно. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем силы меня окончательно покинули. Я мог бы еще немного пройти, если бы не корень от огромного дерева. Я споткнулся и упал прямо в какую-то ложбинку, присыпанную листьями. Теряя сознание, я все же чувствовал, как промокает на мне одежда сбоку, но в этот момент мне было уже все равно.

Звонил телефон, который неожиданно оказался в кармане. Это был ее голос, который я узнал бы с первого звука из тысячи.

— Привет, – сказала она,- ты где?

— Привет. Это правда ты?

— А кто же еще? Я знаю, что ты на меня очень разозлился. Просто мне пришлось срочно уехать на три дня, а в дороге я еще и телефон потеряла., Ты же знаешь, я не запоминаю номера. Я тебе не могла позвонить.

-Три дня… Тебя не было три дня?

— Ну да… Так где ты, в институте?

— Нет. Я ушел из города. Мне кажется, что я умираю.

Тогда она сказала, что это не может быть правдой. Я не могу умереть, потому что впереди – целая жизнь.

Я зарылся в листья и стал думать о ней. О том, как она удивилась и нахмурила брови. Я снова стал ждать, как в круговороте листьев передо мной возникнет ее силуэт. Она подойдет и скажет, что все неправда: не было погрома и взрыва, что парень из соседнего дома утром отвел сестренку в детский сад, а старушки как обычно вышли на лавочки. Если она не исчезла, то это все просто не могло произойти. Мое сердце и надежда. Гармония.

ВалентинаДорн

Покупка
Елка больше не пахла. За новогодние праздники она высохла и как-то поблекла. Это была заметно даже под блестящей мишурой. Она была похожа на отчаянно молодящуюся бабушку в шляпе и на шпильках.
Утром в последний выходной день я пыталась составить в уме список всех домашних дел, которые едва ли мог «втиснуться» в двадцать четыре часа. Иногда я бываю неисправимой оптимисткой. Во-первых, надо убрать елку, вынести все пустые бутылки и банки, вымыть окно на кухне, погладить белье и так далее.
Дело номер один – покормить семью. Семья может жить с грязным окном на кухне и даже не замечать мутных разводов на стекле и крошек на полу, но вот без обеда, завтрака и ужина – извините, подвиньтесь. Под конец праздника салаты, заправленные майонезом, прошлогодний винегрет и всякие там «деликатесы» уже никого не прельщают.
— Мам, я супа хочу,- «взмолилась» еще вчера Катька.
Гипотетически она сама могла бы сварить суп, но все это время я должна быть рядом и говорить ей, где у нас лежит морковь и лук, сколько чистить картофелин и сыпать соли. И что сначала класть в кастрюлю: мясо или капусту.
У Катьки переходный возраст. Ее больше интересуют шмотки, косметика и мальчики. Она страдает от избытка нерастраченной любви, которая в ее душе клокочет как вулкан и заставляет впадать то в дикую радость, то в страшное горе. У ее брата Кирилла, который старше на два года, переходный возраст затянулся надолго. В последнее время он приходит домой, чтобы отъестся, поваляться на диване и «зализать» душевные раны. Хорошо еще, что приходит. Мои «детки» почти что выпорхнули из гнезда. Они всеми фибрами души хотят быть самостоятельными, но пока еще не возражают, чтобы я о них заботилась по привычке. Вот я и забочусь по мере сил и возможности.
Вздохнув, то ли в память о лучших временах, то ли «детках», я собираюсь на рынок. За мясом и капустой. Видимо, на пресловутый послепраздничный суп мне придется потратить половину своего последнего выходного.. Вообще-то в полквартале от нашего дома есть супермаркет, но я предпочитаю рынок: там дешевле, и как-то живенько все.
Рынок – это осознанная молчаливая договоренность между двумя страдающими от холода сторонами: покупателями и продавцами. Мы повязаны необходимостью: мы – что-то купить, а они – что-то продать, наваристыми борщами и домашними котлетками.
Ну ладно там продукты, а кому придет в голову покупать в такой холод подержанные игрушки, книги и всякую ерунду, разложенную прямо под ногами на тряпке? А металлические расчески для волос, которые всем своим видом говорят: только тронь – примерзнешь!
Крайним в «блошином» ряду притулился мужичок в серенькой кургузой куртешке, с синим носом и щеткой в руках..
— Хозяйка!- Неожиданно подал он немного осипший голос, не обещавший ничего хорошего.- Щетку купи! Недорого отдам. После жены осталась!
Я всего лишь замедлила шаг. Черт бы побрал эту ненужную стеснительность. Вот сейчас пройду мимо, а дома, «строгая» капусту, буду голову ломать: при чем тут обычная метелка и жена? Одинокие мужики полы не подметают что ли? И куда жена-то его делась?
Я остановилась и решительно повернула назад. Мужик встрепенулся, как кочет перед полетом.
— Потрогай, потрогай! Натуральное дерево. Из натурального конского волоса!
— Китайская, небось, – по привычке сбивала я цену.
Что за привычка: даже если вещь даром не нужна – все равно надо цену сбить. Ну и заодно поставить на место мужичонка этого. Вишь, возомнил о себе!
— Че щас натуральное-то? И где ты конский волос видел? – Продолжала я «наступать».
Мужичок «сдался», хотя и пытался возражать, что никакой это не Китай, а она еще у бабушки ейной была.
Я с недоверием взяла щетку в руки. Она оказалась тяжелей, чем я думала.
— Давай быстрей!- Подначивал мужичонок. – Руки-то замерзли небось. Перчатки у тебя точно искусственные. Дерьмо, а не перчатки!
От такой наглости брови у меня буквально поползли вверх. Я уже хотела бросить в него щетку, как он, видимо, предугадывая мои намерения, изрек:
— А, ладно… Забирай так. Что с тебя возьмешь?
Следующие несколько секунд я созерцала стремительно удаляющуюся спину. Мужичок как в воду канул, а я осталась со щеткой в левой руке (в правой-увесистая сумка) на обочине суматошной улицы.
Сначала я хотела выбросить ее возле поломанной лавки у подъезда. Потом провела рукой по гладкой древесине и передумала.
«Пускай стоит в прихожей как антиквариат, – решила я, — должно же быть в квартире хоть что-то ценное.

Ночной переполох
К концу дня щи были сварены, окно вымыто, квартира вычищена, а елку я решила оставить до старого нового года. Жалко вот так сразу выкидывать праздник в мусорку.
Кирилла дома не было, а Катька страдала в своей комнате: она снова с кем-то там поссорилась. Просто потому, что он не соответствовал придуманному образу ее возлюбленного.
Сон никак не шел в мою комнату. Наверное, его не отпускали от себя ни на шаг другие люди, уставшие от вина, безделья и любовных ласк. У меня же ничего этого не было. Поэтому сон не торопился, как не торопится он обычно к одиноким людям.
Было уже за полночь, когда я услышала странные звуки в прихожей.
– Наверное, это Кирилл пришел, – подумала я.
Но Кирилл обычно приходил не так: он как минимум открывал и закрывал за собой дверь. И тогда я подумала, что это мыши. Честно говоря, мне не хотелось столкнуться ни с мышами, ни с крысами, ни с тем, что не пускало мой сон. Я не люблю яркий свет посреди ночи: слепну от него и впадаю в ступор. С фонариком или свечой мне лучше: мы с ними на равных. Едва теплые и почти незаметные в темноте.
Щетка так же стояла в углу, но я кожей чувствовала, как от нее что-то исходит: едва заметная вибрация, движение. Стоило мне коснуться рукой теплой древесины, как она мягко поднялась в воздух и, совершив полукруг, остановилась в ожидании, опустив хвост- гриву.
Нет, я не испугалась и почти не удивилась: антиквариат, подаренный за просто так, видимо, не такое способен. Все-таки было у меня такое предчувствие, что щетка – не просто так и мужичонка в куртешке не так прост, как казался. Нормальный разве станет подсовывать незнакомой женщине с продуктами вещь от прабабушки?
Я вдруг представила сейчас себя со стороны: с фонариком в руках, в полутемной прохожей, в ночной рубашке и босиком. Как я стою, наклонив голову вперед, и разглядываю метлу.
— Как же на ней летать?- Подумала я. – Это же страшно неудобно: сидеть на палке. Интересно, а мои шестьдесят кг она выдержит?
Я навалилась на палку всем весом, но щетка держалась в воздухе намертво.
«Попробовать что ли?»- Шевельнулась в голове нелепая мысль, от которой стало веселее как-то.
Я решила улечься на щетку всем телом, но не тут-то было. Едва зацепившись, я обрушилась вниз, а рядом громыхнулась она. Стало слышно, как в комнате вскочила на ноги и зашлепала Катька.
— Мам, ты че? – Высунулась из-за двери взлохмаченная голова.
— Ничего…Прихожую хотела подмести…
— В час ночи?..
— А я не успела днем. Ты же мне не помогаешь…
-Катька засопела от угрызений совести и пожелала исчезнуть.
— Мам, ты это.. Ложись спать. Я завтра подмету.

Что с ней делать?
Не знаю, что бы я делала на свете без Любки. Она – моя вторая половинка и больше чем подруга.
— Мужики приходят и уходят, а мы остаемся, – любит говаривать Любка, сменившая, по крайней мере, трех законных и несчитанное количество гражданских мужей. В этом смысле мне до нее далеко. И каждый раз у нее, как у ящерицы, второй хвост отрастает, а может, и туловище. Когда мне слишком плохо, или слишком хорошо, я звоню Любке. Она – мой громоотвод и справочник житейских советов. Кому я еще могла рассказать о щетке? Конечно ей.
Подруга помолчала немного, а потом спросила:
— И какой он из себя был?
— Кто?
— Ну, мужичок твой?
— Почему мой? И при чем тут он?- Возмутилась я.
— Как это при чем? Можно подумать, что щетка сама тебе на голову свалилась?
— Ну… Не знаю. Я не запомнила. Можно сказать, что никакой. Ничего особенного: серенький такой, замерзший… Меня другое интересует: как ей пользоваться?
— Берешь в руки и пол подметаешь, – цинично предложила Любка.
-Да ну тебя!
— А инструкции к ней не прилагалось?
Я сделала попытку встать из-за стола: якобы я обиделась и ухожу домой. К своей щетке.
— Да ладно тебе, – примирительно сменила тон подруга.
Битый час мы «гоняли чаи» и раздумывали, что делать с антикварным чудом, «поселившимся» в моей квартире. Потом подругу осенило.
— На щетках кто летает? Ведьмы. Ты этого… Булгакова перечитай. «Мастера и Маргариту». А ты? Какая ты ведьма? Ты на себя посмотри. У тебя на лбу написано: разведенка с двумя обормотами, которые чуть ли на шее у тебя сидят.
За что я уважаю Любку, так это за прямоту. Поэтому стараюсь не обижаться по случаю. Все правильно. Я – не ведьма. Скорее какой-нибудь страдательный персонаж. Наподобие падчерицы, которую вечно грузят работой за ее доброту душевную. Только падчерицу в конце сказки ждет сказочный принц и богатство, а меня ничего не ждет. Моя сказка уже закончилась.
Любка проводила меня до остановки. Обещала заскочить на неделе и намекнула, что может прийти не одна. По-моему она спит и видит, что вот-вот устроит мое счастье с каким-нибудь вдовцом на выданье или военным. У Любки патологическая тяга к военным.
Оказалось, что дома меня никто не ждал, и даже наоборот. В квартире грохотала музыка, и слышался оживленный смех. Я представила, как войду в комнату, как все потупят взгляды, будто увидели на пороге эдакого монстра. Интересно, кого надо винить, что для некоторых детей родители – это монстры?
Я открыла сумочку, чтобы вытащить ключ, но потом закрыла ее. Повернулась и решительно вышла из подъезда на улицу, осознав, что торопилась домой по привычке. Это раньше мне нужно было накормить деток ужином, проверить у них уроки, приготовить на завтра одежду и так далее. Сколько лет я должна была справляться со всем этим одна. Переживала и беспокоилась, «выкраивала» с зарплаты на джинсы или кроссовки.
Над соседним домом желтым немигающим диском висела луна. Эдакая луна-лунища, которую, странное дело, по дороге я и не заметила. Под ее светом и крыши, и снег казались какими-то нереальными, нарисованными. Я постояла, закрыв глаза, и как будто почувствовала лучи на своем лице. Я сняла перчатки и выставила руки вперед, ладошками вверх.

Инструкция дл ведьмы
Любка позвонила ко мне на работу в среду.
— Приеду вечером, часов в десять. Одна, – сообщила она.
— А что так поздно?
— Так надо.
Подруга приехала с полной сумкой.
— Тут вот книга, крем, косметика, диск с музыкой, свечи. Ты должна превратиться в ведьму. Поняла? Ну, не навсегда… Хотя бы на ночь.
— Между прочим, мне завтра на работу.
— Ну, если тебе это не надо, я тогда поеду, – заметила Любка, потянувшись к своим кремам. И знаешь что: щетку заберу. Она мне нужнее.
— Ладно, – остановила ее я, – говори, что делать.
— Раздевайся!
— Это еще зачем?
— Ты хоть книгу читала? Сейчас мы намажем тебя кремом. Крем очень хороший. И стоит почти сказочно.
Раздеваться полностью я отказалась: осталась в нижнем белье. Мы заперли дверь комнаты и приступили к преображению меня в ведьму.
— Ты должна научиться по-особому смеяться, – учила меня Любка, накладывая слой крема, – ты только представь: летишь на метле, внизу людишки такие незначительные. Они тебя не видят, а ты над ними смеешься в душе. И ты можешь лететь куда угодно: в лес, на болото. Ты можешь забраться в любое окно, разбить фонарь, плюнуть на лысину какому-нибудь миллионеру. Ты представляешь.. – все больше и больше воодушевлялась Любка.
Она распустила мне волосы и накрасила губы ярко-красной помадой, потом ногти на руках и ногах. Потом критически меня оглядела.
— Нет, не то. Не хватает чертовщины в глазах. Тебе надо немного разозлиться.
— Я не могу.
— Вспомни про своего бывшего… Как он тебя обманывал, встречался с этой б… Что он тебе сказал напоследок? Помнишь? А много он вам с детьми помогал?
Любка добилась своего. Зеленые мстительные огоньки потихоньку зажигались в моих глазах.
— А вот эта жизнь, – продолжала она, – от зарплаты до зарплаты. И что вечно экономишь на себе, и не можешь себе шмотку новую купить, и до ночи иногда стоишь у плиты и тарелки моешь, – это жизнь?
Она добилась своего: волна негодованья, до сих пор теснившаяся в мой душе и прорывавшаяся иногда наружу тихими слезами, уже хотела превратиться в шквал. Я не знаю, что это было: протест против несправедливости, несбывшиеся надежды, обманутые мечты. В этот момент мне не важно было, кем быть: ведьмой, царицей, королевой бала, повелительницей змей, но только не домохозяйкой, заточенной в квартире. Душа рвалась наружу.
Я не знаю, сколько я летела: час или всю ночь. Ледяной ветер развевал волосы, но почему-то не обжигал. Как будто мое тело, приобретшее гибкость, было заковано в броню. Внизу почти ничего не видно. Я различала крыши домов, похожие на палубу большого корабля, запорошенного снегом. Я не знаю: это щетка управляла моим полетом или я – щеткой. В этот момент мы были единое целое.
Вдруг скорость немного замедлилась, и я приопустилась вниз. Прямо по курсу возвышался, как скала, высотный дом. В некоторых окнах горел цвет, и в оконном проеме «мелькали картинки»: появлялись и исчезали люди, бегали и шалили дети.. Щетка совсем замедлила ход — и тогда на балконе я увидела его в развевающемся плаще.
Покуривая сигару, он протянул мне руку с длинными пальцами и слегка наклонил голову. «Будто бы я спускаюсь с подножки трамвая», – мелькнуло у меня в голове.
Взявшись за руку, я неожиданно легко соскользнула с перил на балкон.
— А мы вас уже заждались! – Заметил он.
По торжественности в его голоса подумала, что за балконной дверью меня ждет нечто грандиозное, и в нерешительности замялась.
— В чем дело?
— Неудобно как-то… Я не совсем одета…
— Кто не одет?- усмехнулся незнакомец, – я, например, вижу вас в черном платье с кринолином и атласной лентой.
«Будь что будет», – решила я и шагнула за дверь.

Белый зал
Внутри было совершенно темно. Незнакомец вел меня за руку через какую-то комнату, в которой скрипели половицы или паркет. Потом мы зашли в другую, где горела только настольная лампа.. Под ней, низко склонившись над газетой, сидел тот самый мужичонка, который отдал мне щетку. Только теперь он выглядел по-другому: как будто его отмыли, побрили и аккуратно причесали. По комнате распространялся запах дорогого одеколона.
— Ну, наконец-то! – искренне обрадовался он, – а то мы уж думали, что начнем трапезу без вас!
Он с удовольствием потер ладошки и хлопнул один раз. Заиграл оркестр. Стена, как двери в супермаркете, раздвинулась, и стал виден белый зал, залитый яркий светом. В середине его, у журчащего фонтана стоял столик с приборами и сияющими хрустальными бокалами.
Когда хозяин поднялся, то оказалось, что он одет во фрак и белые ботинки, от которых я по-дурацки никак не могла оторвать недоумевающего взгляда.
Я не могла удержаться и бросила взгляд в зеркало, мимо которого торжественно вел меня кавалер. Действительно, на мне было черное платье с атласной лентой и кринолином. Почему я не помню, когда его одевала?»
— А знаете что?- Говорил кавалер, наливая в высокий стакан красное вино из бутылки причудливой формы, – Давайте не будем задавать себе и другим лишних вопросов сегодня. Я хочу выпить за нас с вами.
— А вы кто?
— Ну, вот опять, – досадливо поморщился он, как от зубной боли.
— Хорошо, хорошо. Больше не буду.
После первого же глотка вина тепло волной разлилось по телу, слегка закружилась голова, и музыка стала играть громче.
-Вы любите танцевать?
— Да… Но я ужасно давно не танцевала… Да и неудобно как-то одним…
Мой кавалер усмехнулся, опять хлопнул в ладоши – и тот час же в белом зале закружились пары в бальных одеяниях.
Мы поднялись и тоже начали танцевать, но, как мне показалось, не так красиво и легко, как они. В какой-то момент мы почти столкнулись с другой парой, но своим плечом я не почувствовала ничего. Другая пара оказалась миражом чистой воды.
После такой «разминки» нам подали шикарное блюдо на серебряных тарелочках. Скорее всего, какие-то морепродукты с кусочками овощей и листиками зелени. На десерт – засахаренные фрукты в «облаке» взбитых сливок.
Мой кавалер улыбался, говорил комплименты и, можно сказать, вполне к месту добавил пару приличных анекдотов. Однако к концу трапезы он посерьезнел.
— Мне нужно сказать вам кое-что очень важное!
— Говорите же!
— Вы должны выйти за меня замуж!
От неожиданности я выпустила из рук маленькую серебряную ложечку, которая звонко стукнулась о пол. Музыка, как на испорченной пластинке, зафальшивила. Белый зал с зеркалами и фонтаном стал покрываться пеленой.
Я подумала, что умираю, или просто теряю сознание.

Предназначение
Морской ветер приятно щекотал кожу, а к звуку прибоя добавлялись крики чаек. На горизонте маячили белые облака, похожие на забавных барашков. Пахло свежестью и солеными морскими водорослями. Поблизости никого не было.
Я лежала прямо на теплом песке, а он сидел в шезлонге: в плавках, широкополой шляпе и тех же самых белых ботинках.
Как будто очнувшись от сна, я блаженно потянулась и повернулась на спину.
— Я подумал, что вам здесь больше понравится, и наш разговор, возможно, сложится самым благоприятным образом… Ведь вы мне не откажете?
Мои мысли «цеплялись одна за другую. Ах да: белый зал, черное платье… Боже мой, он предложил мне выйти замуж… Совершенная нелепость.
Я слишком резко села и с нескрываемым вздохом посмотрела в его сторону.
— Послушайте: ну так ведь нельзя! Я же вас не знаю совершенно!
— Ну и что? А вы думаете, что люди всегда до конца знают тех людей, с которыми связывают свою жизнь?
— Пусть так. Но у меня же дети… Мне, между прочим, домой пора. Как отсюда улететь домой? Мне с утра на работу надо было. Который сейчас час?
— Не волнуйтесь. В вашем городе сейчас еще ночь… Ну а ваши дети уже выросли. Почему вы все время думаете о них и меньше всего о себе?
— Не знаю. Я так привыкла.
Ветер с моря подул сильнее. Я подумала, что в последний раз я ездила отдыхать лет десять назад: с сестрой. На нас двоих было трое «гавриков», которых надо было поить, кормить, «вытаскивать» из моря и обмывать пресной водой. К концу поездки Катька умудрилась заболеть — и мы уехали раньше срока.
— Так… Мне нужно домой!
Я слишком резко поднялась, и от этого сильно закружилась голова. Я с совершенно беспомощным видом поворачивала голову в поисках платья или сумки. Ничего не было..
— Пожалуйста! Еще одну минутку! Выслушайте меня! – Изменившимся тоном, в котором проскальзывали умаляющие нотки, попросил незнакомец.
Я машинально опустилась на полотенце.
-Вы должны это помнить, – продолжал он, — 9 мая 1989 года вы отдыхали вместе с друзьями на озере. Дима Белозерин все время подливал вам в стакан вина. Потом вы вместе с ним пошли к озеру. Вода была холодной, но он уговорил вас окунуться пару раз. Вы зацепились ногой за водоросли и никак не могли выбраться. Помните?
— Ну, – кивнула я головой, никак не понимая, какое значение имеют это не слишком приятное воспоминание, — и что из этого?
— А то! – Мой собеседник повысил голос и оживился, – через день вы заболели и не пришли на лекцию. После лекции вы должны были идти в библиотеку конспектировать редкую книгу по теологии. Книга эта была только в нашей семейной библиотеке, и об этом должен был вам сказать сотрудник из отдела редких книг. Подавшись вашему обаянию, он должен был дать номер моего телефона.
— Не припомню никакой книги по теологии.
— А вы и не можете ее помнить, потому что 11 мая вы весь день пролежали у себя дома с завязанным горлом, а я напрасно ждал звонка.
— Ну а почему вы его ждали-то?
— Мне трудно объяснить…
Незнакомец вскочил со своего места и стал расхаживать, ступая белыми ботинками, по гладким отполированным камням. Он был похож на тигра в клетке или на человека, который стоит перед мучительным выбором.
Он подошел ко мне и присел рядом на корточки, заглядывая в глаза.
— Предназначение, – глубокомысленно изрек он, — понимаете, есть такое понятие. Вы должны были мне позвонить и договориться о книге. Мы должны были встретиться. Когда вы отдавали книгу, я должен был коснуться вашей руки и почувствовать нечто подобное электрическому удару. Я должен был каждый вечер провожать вас до дома и стоять под высоким деревом, которое в сумерках становится безмолвным и мудрым… Но ничего не было! В этот же день к вам пришел с раскаяньем и цветами этот Дима. Через два дня вы первый раз с ним поцеловались…
— Откуда вы знаете?
— Какая разница? – Безнадежно махнул рукой незнакомец, – человек, который знает предназначение, видит прошлое как на ладони.
— Но я не понимаю, – зачем все это? Я могла бы встретить другого человека, а не Диму, попасть под трамвай, умереть от ангины, в конце концов! Вариантов тысячи! Зачем вы мне все это рассказываете?
— А затем, — незнакомец едва прикоснулся к моей руке, – что 10 сентября 1990 года у нас должен был родиться сын Борис. Он должен был принять участие в межпланетной экспедиции в 2028 году и вступить в контакт с жителями планеты. Теперь я не знаю, как они обойдутся без него.
Наверное, у меня было совершенно идиотское выражение лица. В моей голове никак не укладывалось: космос, экспедиция. Чушь какая-то!
— А каким он был? То есть должен был быть? – Спросила я.
Незнакомец усмехнулся и, прищурившись, посмотрел вдаль на море.
— У него были бы твои глаза и такие же светлые волосы. Он был бы немного выше меня и шире в плечах. Он унаследовал бы знания моего рода и твою чистоту.. Он бы всем нравился.
Я встала и пошла к морю. Чистому, теплому и безлюдному морю, которое ласково подкатывалось к моим ногам. Мне хотелось плакать о нерожденном сыне, который должен был нести свет и доброту.
— Я тебя огорчил? – Мягко спросил он, следуя чуть поодаль.
— Огорчил! Если это можно так назвать. Зачем ты мне все это рассказывал? Какой смысл, если все в жизни сложилось по-другому?
— Принцип возвратности, – загадочно, только уголками губ улыбнулся он, а в глазах застыло напряжение, — вот номер моего телефона. Пожалуйста, позвоните. Я вас заклинаю: просто наберите номер. Сами, своей ручкой.
Это были последние слова, которые я от него услышала. «Картинка» начала «стираться». После какого-то бешеного «водоворота» я очутилась в своей квартире на полу. За столом, подперев голову рукой, спала Любка. В окно уже начал «вползать» бледный рассвет.

При чем здесь енот?
Через пару часов мы пили кофе на нашей кухне. Любка рассказывала свой сон.
— Такой пушистый, хорошенький, глазки блестят. Я протянула руку, чтобы погладить, а он меня – хвать за палец! Я за этим зверьком и хозяйкой его, а они – от меня. В какую-то комнату. Народу тьма тьмущая, не пробиться. Я ору: «Вот сейчас я в больницу пойду, и они напишут там, что у меня повреждения на пальце от вашего енота! И тогда вам мало не покажется!» А она мне: «Укусы енотов полезны!» А я ей: «Вот пусть он вас и кусает!»
Я улыбнулась: даже во сне Любка отстаивала свою неприкосновенность. Только причем здесь енот?
Весь день прошел как в каком-то тумане. Время от времени в голове «всплывали» слова: «предопределенность», «принцип возвратности». Я вообще не имею привычки запоминать номера телефонов, но этот прочно «засел» в памяти. Даже спросонья, глубокой ночью я легко бы его набрала. Вот только не собиралась этого делать.
Вечером пришел Кирилл: какой-то «как в воду опущенный».
— Мам, я с работы ушел…
Я ни сколько не удивилась, потому что он всегда уходил: из дома, из института, с очередной работы, где он никак не «приживался».
Он всегда немного сутулился, хотя и не отличался высоким ростом. Он был очень похож на отца: те же черты лица и даже некоторые манеры, а вот характер не отцовский. Мне всегда казалось, что Кирилл какой-то беззащитный. Я вечно старалась его опекать: делать с ним уроки, провожать в школу, и ужасно переживала, когда он на втором курсе бросил институт. Иногда он приходил домой пьяный, и как только я начинала возмущаться и выговаривать, он отворачивался и презрительно хлопал дверью. Он огораживался от меня.
— Хочу – пью, не хочу – не пью, – сказал он однажды.
— Но ведь это не правда! – Возразила я. – Ты пьешь, потому что пьют они!
Похоже, он «зашел в тупик», едва начав взрослую жизнь. Ну а мои советы и наставления были ему не нужны.
— Может, в институт восстановишься? – Предложила я.
— Опять институт! У тебя есть другая тема для разговора?
— Есть. Ты есть хочешь?
Кирилл поел и ушел. Глядя из окна на его чуть сутулую удаляющуюся спину, нестриженные волосы (опять ходит без шапки), припаркованные внизу машины и соседскую кошку на тротуаре, я подумала, что ночью ничего такого не было. Наверное, мне все это просто приснилось, как Любке про енота. Тем более что и щетки больше не было.
Был только единственный способ выяснить истину: позвонить. Я набрала несколько цифр, но потом все сбросила. Страшная догадка мелькнула у меня в голове: а вдруг я позвоню и окажусь в прошлом. В том самом дне, когда я должна была спросить у незнакомца книгу по теологии. Вдруг я уже не смогу вернуться в настоящее? Страшно представить, что и Кирилла, и Катьки не будет. Они «сотрутся», исчезнут в небытии. Как же я раньше не догадалась, какую уловку он для меня приготовил? Он сказал: «просто набери номер». Он ничего не сказал про мою настоящую жизнь, про то, что будет с ней. А я почему-то не спросила. Почему я не спросила?

Едва узнаваемый
Через два дня я не выдержала, и все рассказала Любке. Несколько минут она сидела молча, в глубокой задумчивости, потом сказала:
— А я бы все-таки позвонила…
— Да ты что? А вдруг я исчезну в прошлое?
— А вдруг нет? А давай я позвоню!
— Да ты что?
— Я просто спрошу и все. Скажу, что я твоя близкая подруга и что ты не решаешься на звонок, потому что боишься кануть в прошлое и оставить детей круглыми сиротками.
— Каких детей? Ты что не поняла: их не будет!
— Как это их не будет, если они уже есть? Может еще скажешь, что меня не будет.
— Ты-то тут при чем? Я тебя не рожала.
— Ну, хватит! Давай телефон. Говори номер!
Послышался один или два длинных гудка, а потом «аппарат» сообщил, что «абонент временно не доступен».
— Наверное, разрядился – решила Любка и, помолчав, добавила:
— Э-эх… Надо было мне на этой самой щетке слетать…
Прошло несколько месяцев. В моей жизни не происходило ничего осбенного. Ну, если не считать весну. Весна в этом году нагрянула как-то неожиданно и очень уж «настойчиво»: в апреле вместо пальто я уже надела костюм. Совсем недавно еще лежал снег, а тут уже трава появилась, маленькие листочки на деревьях. Птицы щебетали как сумасшедшие.
В тот день я решила пройтись пешком по парку: всего лишь две остановки.
По аллеям бегал малыши, молодые степенные мамаши прогуливались с колясками, на скамейках сидели парочки. Одним словом, царил тот праздник жизни, к которому я словно бы и не имела отношения. В самой тенистой аллее, где деревья склоняли свои ветви особенно низко, я заметила знакомый силуэт. Боже мой! Это был он: опять в белых ботинках и черном плаще. Я хотела было повернуть назад, но было поздно: он смотрел прямо на меня.
«Да нет, я ошиблась, — мелькнула мысль. Этот был уже состарившимся: со впавшими глазами и глубокими бороздками морщин на лице. Рядом со скамейкой стояла тросточка, на которую он тяжело оперся, поднявшись передо мной.
— А я вас ждал!
Да нет, голос был тот же самый. Значит, все-таки он.
— Не ожидали меня увидеть таким?
Видимо, он «поймал» мой изумленный взгляд.
— Давайте-ка присядем!
Я могла бы пройти мимо, но я присела на скамейку: наверное, из уважения к старости. Меня с детства приучили уважать и помогать бабушкам и дедушкам. Я все-таки сделала движение в сторону, когда он, как мне показалось, придвинулся слишком близко.
— Женщины всегда придают слишком большое значение внешности, – продолжил он свой монолог. Я же за все время не проронила ни слова.
— Что с вами случилось?
Это были мои первые слова.
— Ничего особенного. Врачи лучшей московской клиники предрекли мне смерть в лучшем случае через год, в худшем – на следующей неделе или в следующем месяце. Говорят, что моя болезнь неизлечима.
Он произнес эти страшные слова как бы беспристрастным тоном и внимательно смотрел, как изменилось мое лицо.
— Вы меня жалеете?
— Я не могу понять… Я шумно вздохнула.
— Что?
— Вы ведь все можете. Вы переноситесь во времени, пространстве, притягиваете к себе женщин… Вы знаете всякие тайны, но почему вы не сделаете себя здоровым?
Он только усмехнулся и качнул ногой.
— Я не сказал вам в прошлый раз: по одному из самых печальных вариантов моей судьбы мне суждено умереть в одиночестве от мучительной болезни. У меня нет ни жены, ни детей: никого, кому я был бы нужен. Зачем мне оставаться на этом свете?
— А если я бы позвонила?
— Все могло бы сложиться по-другому.
— А что было бы с моей прошлой жизнью? С моими детьми?
— Сказать вам честно? Перед лицом смерти нельзя лгать… Я не знаю…
— Но они не могут исчезнуть, если они уже есть?
— Изменения во временных пластах никто не может предсказать точно.
— Чего же Вы от меня хотите? Зачем вы здесь?
Я сказала это слишком громко. С соседних лавочек на нас поглядывали люди.
— Вам трудно это понять… В общем, трудно уйти из этой жизни, не повидав самого близкого человека.
— Но мы видимся в третий раз.
— Неважно. День за днем, час за часом я переживал всю ту жизнь, которая могла бы сложиться у нас с вами. Мысленно. Я знаю каждую вашу черточку и родинку на теле, привычки, жесты, запах волос, как вы обычно смеетесь, наклонив набок голову, какие конфеты вы любите, какими духами пользуетесь. Матрица, основа неизменна. Вы так смеялись бы, даже если бы были царицей Клеопатрой и жили бы миллионы веков тому вперед.
Это было странно и непривычно, но мне вдруг показалось, когда он говорил эти слова, мне его голос показался знакомым, давно знакомым. Я не знала, что мне делать с этим ощущением, мне хотелось расплакаться и взять его руку. Расплакаться не от боли или отчаянья, а от нового неизведанного доселе светлого чувства. От любви и нежности, которой у меня не было.
Наверняка, он это заметил. Он посмотрел в лицо и отвернулся. Наверное, чтобы я не видела его слезинки.
В это время в сумке громко и требовательно зазвонил телефон. Дочка меня «потеряла».
— Ничего не произошло. Я приеду через полчаса, – объясняла я в трубку. Положив телефон обратно, я обнаружила рядом с собой пустое место. Его не было. На скамейке лежала записка:
«6 июля 2007 года ты не должна садиться в автомобиль марки «Нива». Пожалуйста. Ни в коем случае. Это очень важно».
На следующий день утром Катька «оккупировала» ванную, и я, наскоро умывшись в кухне из-под крана, пила кофе под утренние новости. Ужасно вредная привычка: с утра слушать о пожарах, наводнениях и катаклизмах, которые происходят в мире, но все же лучше чем сидеть в тишине. Я поставила чашку на стол и, не успев выпустить ее из руки, замерла: передавали сообщение о скоропостижной смерти известного академика Павла Андреевича Киселева. С экрана, с фотографии в траурной рамке на меня смотрело его лицо. В костюме и галстуке, улыбающийся и аккуратно причесанный, это был он. У меня даже сомнений не было! Мы встречались три раза, а я даже не спросила, как его зовут, где он работает! Какая же я дура! Скоропостижно скончался… Может, это ошибка. Вчера он сидел на скамейке в парке. Может, позвонить на телевидение…
Конечно, это было бы глупо. Я машинально взяла чашку, вылила остатки и открыла кран. Чашка выскользнула у меня из рук — и я зарыдала. Смывала слезы ладошкой, и опять не могла удержаться. Почему сказали «скоропостижно»? Наверное, они не знали причину его смерти. Причину знала только я: он умер, потому что 11 мая 1989 года я пролежала дома с завязанным горлом. Я не позвонила ему.
— Мам. Ты уже позавтракала? – Спросила Катька.
— Нет, то есть да…
Я постаралась побыстрее, не показывая лица, «выскользнуть» из кухни, чтобы «рухнуть» на постель и все обдумать. Собственно говоря, теперь и обдумывать было нечего. Не было выбора: звонить или не звонить? Возвращать прошлое или нет? Можно было теперь спокойно идти на работу, убирать квартиру, воспитывать Катьку.
Но я чувствовала себя так, как будто меня лишили сейчас чего-то важного. Вынесли жестокий приговор, который не подлежит обжалованию. Или я сама себе вынесла приговор?

Чем мы становимся старше, тем быстрее летят года. Наступил 2007 год.
Я не забыла о «предостережении». Летом Катерина со своим мужем Сергеем собрались ехать к морю, а трехгодовалового Егорку оставить мне на попечение. В последнее время его все чаще и чаще мне «доверяли». У нас с внуком сложилась своеобразная манера общения. Я не ругала его ни за сломанные машинки, ни за разорванные журналы и испачканные шорты и не заставляла учить буквы. Его родителям хотелось, чтобы он был «вундеркиндом», а для меня он был просто любимый внук. Иногда шумный и непослушный, но, в общем-то, вполне милый и забавный. Слава богу, что мне не надо было заводить крошечную собачку, а гулять с внуком в парке. Мне снова было о ком заботиться. А уж как он был благодарен за все это: с криком «баба!» он несся ко мне навстречу. Неважно, что потом он спрашивал: «Ты принесла «тетку»? «Тетку» — это означало «конфетку», и я протсо не имела морального права лишить его счастья получить из бабушкиных рук какую-нибудь карамельку.
-Ты его балуешь! – Возмущалась дочь.
— Ну и хорошо. А кто же его еще побалует? – Отвечала я.
В первых числах июля Сергей и Катя отбыли на отдых. Мы с Егоркой отметили их отъезд большой прогулкой с посиделками в летнем кафе.
— Баба, а мы с тобой поедем на море? – Спрашивал внук.
— Конечно, поедем!
— А ты уже ездила?
— Да.
Я ведь действительно была на море тогда, вместе с умершим академиком. Я ходила по теплым камням и смотрела вдаль, где море встречается с небом.
Мы с внуком немного походили по парку, а потом пошли домой смотреть его любимую передачу — «Спокойной ночи, малыши».
Ночью я проснулась от смутного чувства тревоги. Включила ночник, прошлепала босыми ногами к его кроватке. Егор лежал раскрасневшийся и тяжело дышал. Похоже, что у него была высокая температура. Я растирала его водкой и поила чаем с малиновым вареньем, но жар почти не спадал.
Утром я вызвала детского врача на дом. Заверив, что ничего страшного нет, врач выписал длинный рецепт.
«Если «ничего страшного, то зачем же столько лекарств», – подумала я и стала собираться в аптеку. «Полчасика» посидеть с Егором попросила соседку Анну Петровну.
Если пешком, то до аптеки минут двадцать. Обычно я никогда не пользовалась услугами таксистов, но в этот раз решила, что мне это просто необходимо. Несколько машин промчались мимо, не останавливаясь. Третья или четвертая по счету притормозила.
На углу проспекта мы оказались в плотной «пробке». Я мысленно проклинала себя за то, что не пошла пешком. Водитель вздохнул и сделал радио погромче: передавали гороскоп.
Сегодня, шестого июля, – начал загадочным голосом диктор, и в моей голове как будто проблеск какой-то случился: шестое июля. Как я могла забыть?
— А у вас какая марка машины?- Совсем некстати спросила я.
Он посмотрел как-то странно:
— Ну, «Нива».
Я продолжала сидеть неподвижно, как парализованная, как кролик перед удавом. В этот момент я знала, что произойдет через пять минут: когда мы выедем на перекресток, с левой стороны к нам на бешеной скорости будет приближаться «иномарка». Удар будет такой силы, что «Нива» отлетит на несколько десятков метров, прямо под колеса «КамАЗа». Я не успею почувствовать боли: только сильный «разряд». А потом погаснет яркий свет, и стихнут звуки, и тут я увижу его лицо. Не такое, как на фотографии: молодое и светлое.
Сжавшись все телом, я продолжала сидеть на месте, а потом возникла мысль про больного Егорку. Как я могу вот так уйти без него?
— Остановите пожалуйстста?- Закричала я.
— Где? Где остановить?
— Сейчас! Пожалуйста! Сейчас!
— Вы что: ненормальная?
С легкостью птички я «выпорхнула» из салона «Нивы».
Расплачиваясь с угрюмым водителем, я все же сказала ему: поезжайте прочь от того перекрестка.
— Точно ненормальная!
Я возвращалась из аптеки пешком, я увидела страшную картину: на обочине лежала искореженная груда метала, а рядом стоял «КамАЗ».
Внук выздоровел так же неожиданно, как и заболел. Через несколько дней мы проходили мимо места аварии. И хотя ничего уже не напоминало о происшествии, он остановился вдруг на этом самом месте и выпустил мою руку. Он стоял, какой-то не по — детски сосредоточенный и отрешенный.
— Что с тобой, малыш? – Я наклонилась к его лицу.
Егорка потянулся ручонками, обхватив мою шею.
— Ты никуда не уйдешь? – Спросил он.
— Конечно не уйду. А почему ты спрашиваешь?
— Я боялся тогда, что ты не придешь.
Мимо «пролетали» машины и «маршрутки», обгоняя друг друга, спешили люди, а мы стояли, обнявшись, посреди этой шумной суеты: две маленькие фигурки.
С этого дня я стала замечать в мальчике то, что казалось невероятным. Больше того: он не был похож ни на отца, ни на мать, ни на меня тем более. Я старалась отогнать от себя эту мысль, но она возвращалась опять: во всем его облике я узнавала знакомые черты незнакомца, мага, академика. Могу поклясться: если есть на свете переселение душ, то это он. Он все-таки вернулся. Наверное, он совершил невозможное: преодолел пространство и время. Он промчался звездой над нашими головами и канул в бездну, чтобы вернуться новой человеческой жизнью. Я не верю, что душа умирает, и не верю, что за той самой гранью нет ничего. Я знаю одно: мы умираем и возвращаемся.
Валентина Дорн

Сразу оговорюсь, что в смысле велосипеда я не профессионал, а любитель. Отмахивать сотни километров и участвовать в гонках на скорость – это не для меня. Другое дело – съездить в лес, на речку или просто в магазин. Как говорится, дешево и сердито, а вернее, быстро. К концу лета я начинаю замечать, как окрепли мышцы ног, а главное, «ушел» лишний жир с той части тела, где он совершенно не нужен.

К велосипеду мне пришлось приноравливаться заново, будучи уже мамой двоих детей. До этого я каталась в детстве, да и то недолго: пока едва не сбила машина. Сначала мне казалось, что я полностью разучилась ездить, и ни за что не удержу равновесие на двух колесах. Оказалось, езда на велосипеде — один их тех навыков, которые не утрачиваются. Где-то на подсознательном уровне ты знаешь, как держаться, чтобы сохранить равновесие. И если что-то мешает, так это элементарный страх. Сначала я боялась ездить по узким дорожкам, по большим кочкам, между забором и какой-нибудь трубой, торчащей из земли. Я то и дело останавливалась и спрыгивала с сиденья. Получалось так, что полдороги велосипед вез меня, а полдороги — я его, поскольку наши дороги – это сплошные кочки, колеи, узкие места и прочие препятствия. Можно было ездить по асфальтированной трассе, но там я боялась машин, которые проносятся на расстоянии вытянутой руки от тебя, а то и ближе.

Иной раз мне проще было куда-то пойти пешком, но я упрямо заставляла себя вывести велосипед. Другого выбора у меня не было, поскольку у нас вся семья – «велосипедная». Отстать от них – это значит вечно сидеть дома по выходным. Муж своими рукам собрал для меня вполне приличный велосипед из старых деталей. Почистил их и тщательно покрасил краской из баллончика. Мы потом шутили, что «иномарка» получилась: иная марка по сравнению с другими. За техническое состояние «колесного парка» у нас отвечает целиком и полностью он. Если предстоит долгая поездка, тщательно все проверяет, накачивает колеса и так далее, чтобы не дай бог, чего не случилось в дороге. До сих пор обходилось без крупных поломок.

Это сейчас я понимаю романтику поездки по лесной дорожке. В первое время я ужасно боялась ехать по краю высокого берега или обрыва и по крутому спуску. В то время как муж с сыном буквально слетали и взлетали на горке и подъеме, я тащила велосипед вниз, едва удерживая его. Теперь очередная яма и ложбина ни за что не заставят меня слезть с сиденья. Иногда мчишься так, что ветер в лицо, и колеса крутятся с бешеной скоростью. Можно чуть притормозить или, наоборот, прибавить скорости. В какой-то момент наступает ощущение, что ты и велосипед — единое целое, а передвигаться на нем так же легко, как идти пешком. Только гораздо приятнее.

Японцы, «продвинутые» до невозможности в технике и электронике, сделали велосипед едва ли не своим национальным видом транспорта. По телевизору показывали: у них поток машине движется рядом с потоком велосипедистов. Для них есть специальные велосипедные дорожки, стоянки и так далее. У нас же езда по трассе напоминает часто экстрим. Асфальт по краям неширокой дороги разбит, а рядом с ним колея, по которой ездить разве что на танке. Когда поток машин мчится рядом с тобой, остается надеяться только на благоразумие и умелость водителя, для которого твой транспорт – вечная помеха на дороге. Особенно для маршруток, которым в черте населенного пункта постоянно на обочине останавливаться приходится. Счастливый будущий пассажир несется наперерез прямо к заветной дверце: а вдруг водитель передумает и не станет его ждать? Признаюсь честно, что иной раз не могу предугадать намерения автомобилиста: посчитает ли они тебя за альтернативный вид транспорта или нет? Пропустит или начнет движение прямо перед колесами (такое тоже бывало)? По пешеходным дорожкам, которые есть далеко не везде, тоже неловко как-то ездить. Сильно не разгонишься, и все время приходится просить людей: «пропустите, пожалуйста», или «дайте проехать». У нас люди, если собираются больше двух, то идут по улице монолитной стеной. И к тому же глухой, потому что частенько не слышат ничего. Иногда прямо на середине дороги, вызывая вопрос: с какой стороны объезжать? Помимо всего прочего, если компания агрессивная, велосипедист рискует нарваться на неприятности в устной форме. Это все я к тому говорю, что автомобилисты и иногда пешеходы – для велосипедиста помехи посеръезнее, чем плохая дорога. Можно приноровиться ездить по кочкам, слегка привставая на сиденье, ну а люди – другое дело, они – непредсказуемы. Один раз пешеход впереди, естественно, не подозревающий, что я уже приближаюсь, вдруг повалился в сторону, на переднее колесо. Оказалось, что это его в нетрезвом состоянии «занесло».

Собаки на улицах, которые при виде вас с лаем кидаются к колесам – это отдельный разговор. Собака — существо выносливое и достаточно быстрое на любом виде дорог. Поэтому лучше не убегать от нее, а наоборот, приостановиться. В едва движущемся виде вы уже не представляете для нее интереса.

За несколько лет моей «велосипедной» жизни я уже приобрела опыт, позволяющий давать кое-какие советы. Например, такие: вещи, привязанные к багажнику, все равно сползут с него в дороге, а пакет разорвется. Расклешенные внизу джинсы и шлепки – не самый подходящий «прикид» для велосипедиста. Даже если ткань не попала в цепь, она все равно испачкается. За грибами смело можно отправляться на велосипеде. Во-первых, у дорожек всегда много грибов (возможно, по той причине, что их никто не ищет на видных местах). Во-вторых, оставив ваше транспортное средство у дерева, вы можете «исследовать» всю округу. Есть очень удобные замки для велосипедов, которые представляют собой толстую проволоку в изоляции с «застежкой». Вы можете «пристигнуть» велосипед к какому-нибудь ограждению, а сами преспокойно идти в магазин. Другое дело, что не у всех магазинов и учреждений есть такие «турникеты». Еще один совет: пожалейте свои руки и лучше повесьте тяжелые сумки на велосипед. Пусть даже просто вести его – намного легче, чем тащить тяжести. Напоследок еще одно замечание, не лишенное смысла: лучше медленно ехать, чем быстро идти.

Вот подрастут и поднатореют дети – и мы отправимся в какое-нибудь далекое путешествие. Почти как по Ильфу и Петрову: ударим велопробегом по нашему бездорожью. И надо-то для этого всего ничего: быть немного комбинатором.

>Попраздновать наш народ любит. Едва минули новогодние каникулы, а кое-кто уже поглядывает на календарь: на какие там дни выпадает 23 февраля? А восьмое марта? Ну а когда календарь основательно изучен и сопоставлен с графиком рабочих дней, второй резонный вопрос возникает: а что дарить-то? Столько нас окружает мужчин и женщин, которые вправе рассчитывать на свой лакомый «кусочек» внимания. Вот вы сидите и думаете, что бы такое подарить, и что вы дарили в прошлом году и в позапрошлом, а на ум почему-то кроме банального букета цветов или флакончика туалетной воды ничего не приходит. Да еще реклама в голове «крутиться» о том, что подарок должен быть годным и вы-год-ным! Последнее нам уж точно нам не подходит, чтобы, не дай бог, никому и в голову не пришлось заподозрить в скупости или прижимистости. Итак, что вы хорошо знаете из собственного опыта? Во-первых, что нельзя доверять продавцам и красивым упаковкам. Мужчина, который зашел седьмого или даже восьмого марта в магазин за каким-нибудь подарком, – самая легкая «добыча. Уж поверьте, что назад он выйдет с совершенно пустыми карманами и неясным сомнением: а правильно ли я сделал, что купил именно это? А есть ли что-то более коварное, чем вопрос с другой стороны прилавка: а какой суммой вы располагаете? Причем произносится он с доброжелательным и невинным выражением лица. Естественно, мужчине – добытчику не пристало располагать маленькими суммами. В этот момент и он и заначку вытащит. А вот и подарок нашелся на «энную» сумму. Причем тот самый, без которого, по убеждению продавца, одариваемый не живет, а мучится. Первую половину пути мужчина летит как на крыльях, а потом походка все тяжелее и тяжелее становится. — И зачем я этот фен (сковородку, кухонный комбайн, набор ножей, тостер, массажер, маникюрный набор, надувную лодку и так далее) купил?- мучается вопросом бедный, когда уже подходит к двери, – кажется, у жены это есть уже.. Да и куда ей плавать на лодке? Что сушить феном? Можно составить целый список кухонной утвари, которая вроде бы нужна, но в быту ей почти не пользуются. Она только дефицитное место занимает и пылиться. А еще в преддверии женского праздника в магазине появляется множество подарочных наборов с бантиками, рюшечками и всякими «блестяшками». Мужчины – они известно, как дети, а значит, падки на все блестящее и красивое. Задача продавца – красиво упаковать. Что из того, что в подарочном наборе кусочек мыла, дешевенький крем для рук и шампунь из той же серии? Зато выглядит эффектно: столько бумаги и ленточек пошло! Тут упаковка дороже выходит, чем содержимое! Эдакие «бархатные ручки» для «бархатных глазок»!

Честно говоря, мне сразу вспоминается про «школьные годы» чудесные, когда мы мальчикам из нашего класса дарили мыло и носовые платки (явный намек получается), а они нам после этого открытку, подписанную рукою классного руководителя. Что улыбаетесь-то? Это сейчас мыло – предмет гигиены, а во времена дефицита его по талонам выдавали. Какое-нибудь душистое, индийское, а не хозяйственное — это вообще роскошь была. Это сейчас жевательная резинка нормализует кислотно-щелочной баланс, а тогда она демонстрировала приобщенность к особой обеспеченной касте. Я не просто так ударяюсь в ностальгию, а хочу аргументировать, что меняются времена – меняются подарки. Так вот о подарках. В моду в последнее время входят так называемые креативные. Слово заумное, а смысл не такой уж сложный: это значит, подходящий именно для этого человека и этого случая, оригинальный, в единственном экземпляре. Например, самое простое, – это футболка или кружка с портретом одариваемого. Посложнее – компакт-диск с подборкой песен, посвящением, адресованным именно этому человеку. В интернете я натолкнулась на предложение такого характера. Тебе предлагают компакт-диск в оригинальной обложке (есть множество вариантов оформления, в том числе и с использованием фотографии одариваемого). Какие именно песни будут звучать, и какой настрой они должны создать, что будет написано на обложке – это исключительно фантазия дарителя. Список песен и все-все пожелания лишь отправляются по указанному электронному адресу. Стоимость полного комплекта подарка – две с половиной тысячи рублей. Эксклюзивность гарантирована. К слову сказать, в интернете на Молоток. ru полным-полно подарков. Я вот на досуге выписала для себя наиболее оригинальные вместе с ценами: антикварная чугунная лошадь – тысяча рублей, говорящие розы – двести девяносто рублей, пейзаж размером десять на двенадцать – сто пятьдесят рублей, бриллиантовый браслет – шестнадцать тысяч, конверт для денег – сорок пять рублей. — Может, ты мне чугунную лошадь подаришь? – Предложила я мужу. — Зачем тебе лошадь? – Не понял он. Собственно, все то же самое можно и в магазине купить, куда мы все-таки больше привыкли за подарками. На своем личном опыте убедилась, что подарки все-таки делать нужно. Во-первых, как встретишь двадцать третье февраля, так и проведешь восьмое марта. Во-вторых, мужчинам, как и нам: дорого внимание. Они хоть и защитники Отечества, но иногда такие сентиментальные. Каков же список самых востребованных и модных подарков? Оказывается, и такой есть. На почетном первом месте «подарки для солидности», различные стильные вещи, повышающие статус человека, но которые он сам не всегда готов купить. Например, зажим для денег, подставка под мобильный телефон. На втором — «именные», подарки — с именем или фамилией поздравляемого, или с логотипом фирмы, например кружки, медали, значки.
На третьем — «родом из детства». Мужчины – большие дети, а их неосуществлённые детские мечты – кладезь идей для хорошего подарка. Например, раскладной нож, фонарик, настольная игра.
Если есть автомобиль, проблем с выбором вообще нет: любой предмет для его любимого авто принесёт его владельцу море положительных эмоций. Например, алкотестер, ионизатор воздуха,игрушка…
Если ни то, ни другое, ни третье не подходит, можно использовать беспроигрышный вариант «для рабочего стола». Как говорят: порядок на столе, порядок в голове, поэтому полезные сувениры для рабочего стола всегда будут к месту. Например, карандашница, подставка под визитки.
Что касается приближающегося восьмого марта, не лишним будет своим любимым мужчинам намекнуть. Иногда это тот случай, когда «не стоит ждать милостей от природы». В противном случае вы рискуете испортить себе настроение при виде очередной кухонной кастрюли или второго фена. Для любителей пооригинальничать одна фирма предлагает такие подарки:

• живых бабочек;
• бокалы для шампанского с ее инициалами, выложенными из стразов
• букет из конфет;
• букеты из воздушных шаров;

Есть всем известная поговорка: «Женщина любит ушами». Поэтому вручение подарка рекомендуется сопроводить приятными словами в ее адрес. Например, стихами, написанными в ее честь! Дальше в рекламном предложении следуют такие строчки: «Не любите стихи? Тогда просто скажите ей, что Вы ее любите. Сложно произнести эти заветные слова? За Вас это может сделать говорящая игрушка или открытка. Желаем удачного вручения подарка!»