Хозяйка для щетки

Покупка
Елка больше не пахла. За новогодние праздники она высохла и как-то поблекла. Это была заметно даже под блестящей мишурой. Она была похожа на отчаянно молодящуюся бабушку в шляпе и на шпильках.
Утром в последний выходной день я пыталась составить в уме список всех домашних дел, которые едва ли мог «втиснуться» в двадцать четыре часа. Иногда я бываю неисправимой оптимисткой. Во-первых, надо убрать елку, вынести все пустые бутылки и банки, вымыть окно на кухне, погладить белье и так далее.
Дело номер один – покормить семью. Семья может жить с грязным окном на кухне и даже не замечать мутных разводов на стекле и крошек на полу, но вот без обеда, завтрака и ужина – извините, подвиньтесь. Под конец праздника салаты, заправленные майонезом, прошлогодний винегрет и всякие там «деликатесы» уже никого не прельщают.
— Мам, я супа хочу,- «взмолилась» еще вчера Катька.
Гипотетически она сама могла бы сварить суп, но все это время я должна быть рядом и говорить ей, где у нас лежит морковь и лук, сколько чистить картофелин и сыпать соли. И что сначала класть в кастрюлю: мясо или капусту.
У Катьки переходный возраст. Ее больше интересуют шмотки, косметика и мальчики. Она страдает от избытка нерастраченной любви, которая в ее душе клокочет как вулкан и заставляет впадать то в дикую радость, то в страшное горе. У ее брата Кирилла, который старше на два года, переходный возраст затянулся надолго. В последнее время он приходит домой, чтобы отъестся, поваляться на диване и «зализать» душевные раны. Хорошо еще, что приходит. Мои «детки» почти что выпорхнули из гнезда. Они всеми фибрами души хотят быть самостоятельными, но пока еще не возражают, чтобы я о них заботилась по привычке. Вот я и забочусь по мере сил и возможности.
Вздохнув, то ли в память о лучших временах, то ли «детках», я собираюсь на рынок. За мясом и капустой. Видимо, на пресловутый послепраздничный суп мне придется потратить половину своего последнего выходного.. Вообще-то в полквартале от нашего дома есть супермаркет, но я предпочитаю рынок: там дешевле, и как-то живенько все.
Рынок – это осознанная молчаливая договоренность между двумя страдающими от холода сторонами: покупателями и продавцами. Мы повязаны необходимостью: мы – что-то купить, а они – что-то продать, наваристыми борщами и домашними котлетками.
Ну ладно там продукты, а кому придет в голову покупать в такой холод подержанные игрушки, книги и всякую ерунду, разложенную прямо под ногами на тряпке? А металлические расчески для волос, которые всем своим видом говорят: только тронь – примерзнешь!
Крайним в «блошином» ряду притулился мужичок в серенькой кургузой куртешке, с синим носом и щеткой в руках..
— Хозяйка!- Неожиданно подал он немного осипший голос, не обещавший ничего хорошего.- Щетку купи! Недорого отдам. После жены осталась!
Я всего лишь замедлила шаг. Черт бы побрал эту ненужную стеснительность. Вот сейчас пройду мимо, а дома, «строгая» капусту, буду голову ломать: при чем тут обычная метелка и жена? Одинокие мужики полы не подметают что ли? И куда жена-то его делась?
Я остановилась и решительно повернула назад. Мужик встрепенулся, как кочет перед полетом.
— Потрогай, потрогай! Натуральное дерево. Из натурального конского волоса!
— Китайская, небось, – по привычке сбивала я цену.
Что за привычка: даже если вещь даром не нужна – все равно надо цену сбить. Ну и заодно поставить на место мужичонка этого. Вишь, возомнил о себе!
— Че щас натуральное-то? И где ты конский волос видел? – Продолжала я «наступать».
Мужичок «сдался», хотя и пытался возражать, что никакой это не Китай, а она еще у бабушки ейной была.
Я с недоверием взяла щетку в руки. Она оказалась тяжелей, чем я думала.
— Давай быстрей!- Подначивал мужичонок. – Руки-то замерзли небось. Перчатки у тебя точно искусственные. Дерьмо, а не перчатки!
От такой наглости брови у меня буквально поползли вверх. Я уже хотела бросить в него щетку, как он, видимо, предугадывая мои намерения, изрек:
— А, ладно… Забирай так. Что с тебя возьмешь?
Следующие несколько секунд я созерцала стремительно удаляющуюся спину. Мужичок как в воду канул, а я осталась со щеткой в левой руке (в правой-увесистая сумка) на обочине суматошной улицы.
Сначала я хотела выбросить ее возле поломанной лавки у подъезда. Потом провела рукой по гладкой древесине и передумала.
«Пускай стоит в прихожей как антиквариат, – решила я, — должно же быть в квартире хоть что-то ценное.

Ночной переполох
К концу дня щи были сварены, окно вымыто, квартира вычищена, а елку я решила оставить до старого нового года. Жалко вот так сразу выкидывать праздник в мусорку.
Кирилла дома не было, а Катька страдала в своей комнате: она снова с кем-то там поссорилась. Просто потому, что он не соответствовал придуманному образу ее возлюбленного.
Сон никак не шел в мою комнату. Наверное, его не отпускали от себя ни на шаг другие люди, уставшие от вина, безделья и любовных ласк. У меня же ничего этого не было. Поэтому сон не торопился, как не торопится он обычно к одиноким людям.
Было уже за полночь, когда я услышала странные звуки в прихожей.
– Наверное, это Кирилл пришел, – подумала я.
Но Кирилл обычно приходил не так: он как минимум открывал и закрывал за собой дверь. И тогда я подумала, что это мыши. Честно говоря, мне не хотелось столкнуться ни с мышами, ни с крысами, ни с тем, что не пускало мой сон. Я не люблю яркий свет посреди ночи: слепну от него и впадаю в ступор. С фонариком или свечой мне лучше: мы с ними на равных. Едва теплые и почти незаметные в темноте.
Щетка так же стояла в углу, но я кожей чувствовала, как от нее что-то исходит: едва заметная вибрация, движение. Стоило мне коснуться рукой теплой древесины, как она мягко поднялась в воздух и, совершив полукруг, остановилась в ожидании, опустив хвост- гриву.
Нет, я не испугалась и почти не удивилась: антиквариат, подаренный за просто так, видимо, не такое способен. Все-таки было у меня такое предчувствие, что щетка – не просто так и мужичонка в куртешке не так прост, как казался. Нормальный разве станет подсовывать незнакомой женщине с продуктами вещь от прабабушки?
Я вдруг представила сейчас себя со стороны: с фонариком в руках, в полутемной прохожей, в ночной рубашке и босиком. Как я стою, наклонив голову вперед, и разглядываю метлу.
— Как же на ней летать?- Подумала я. – Это же страшно неудобно: сидеть на палке. Интересно, а мои шестьдесят кг она выдержит?
Я навалилась на палку всем весом, но щетка держалась в воздухе намертво.
«Попробовать что ли?»- Шевельнулась в голове нелепая мысль, от которой стало веселее как-то.
Я решила улечься на щетку всем телом, но не тут-то было. Едва зацепившись, я обрушилась вниз, а рядом громыхнулась она. Стало слышно, как в комнате вскочила на ноги и зашлепала Катька.
— Мам, ты че? – Высунулась из-за двери взлохмаченная голова.
— Ничего…Прихожую хотела подмести…
— В час ночи?..
— А я не успела днем. Ты же мне не помогаешь…
-Катька засопела от угрызений совести и пожелала исчезнуть.
— Мам, ты это.. Ложись спать. Я завтра подмету.

Что с ней делать?
Не знаю, что бы я делала на свете без Любки. Она – моя вторая половинка и больше чем подруга.
— Мужики приходят и уходят, а мы остаемся, – любит говаривать Любка, сменившая, по крайней мере, трех законных и несчитанное количество гражданских мужей. В этом смысле мне до нее далеко. И каждый раз у нее, как у ящерицы, второй хвост отрастает, а может, и туловище. Когда мне слишком плохо, или слишком хорошо, я звоню Любке. Она – мой громоотвод и справочник житейских советов. Кому я еще могла рассказать о щетке? Конечно ей.
Подруга помолчала немного, а потом спросила:
— И какой он из себя был?
— Кто?
— Ну, мужичок твой?
— Почему мой? И при чем тут он?- Возмутилась я.
— Как это при чем? Можно подумать, что щетка сама тебе на голову свалилась?
— Ну… Не знаю. Я не запомнила. Можно сказать, что никакой. Ничего особенного: серенький такой, замерзший… Меня другое интересует: как ей пользоваться?
— Берешь в руки и пол подметаешь, – цинично предложила Любка.
-Да ну тебя!
— А инструкции к ней не прилагалось?
Я сделала попытку встать из-за стола: якобы я обиделась и ухожу домой. К своей щетке.
— Да ладно тебе, – примирительно сменила тон подруга.
Битый час мы «гоняли чаи» и раздумывали, что делать с антикварным чудом, «поселившимся» в моей квартире. Потом подругу осенило.
— На щетках кто летает? Ведьмы. Ты этого… Булгакова перечитай. «Мастера и Маргариту». А ты? Какая ты ведьма? Ты на себя посмотри. У тебя на лбу написано: разведенка с двумя обормотами, которые чуть ли на шее у тебя сидят.
За что я уважаю Любку, так это за прямоту. Поэтому стараюсь не обижаться по случаю. Все правильно. Я – не ведьма. Скорее какой-нибудь страдательный персонаж. Наподобие падчерицы, которую вечно грузят работой за ее доброту душевную. Только падчерицу в конце сказки ждет сказочный принц и богатство, а меня ничего не ждет. Моя сказка уже закончилась.
Любка проводила меня до остановки. Обещала заскочить на неделе и намекнула, что может прийти не одна. По-моему она спит и видит, что вот-вот устроит мое счастье с каким-нибудь вдовцом на выданье или военным. У Любки патологическая тяга к военным.
Оказалось, что дома меня никто не ждал, и даже наоборот. В квартире грохотала музыка, и слышался оживленный смех. Я представила, как войду в комнату, как все потупят взгляды, будто увидели на пороге эдакого монстра. Интересно, кого надо винить, что для некоторых детей родители – это монстры?
Я открыла сумочку, чтобы вытащить ключ, но потом закрыла ее. Повернулась и решительно вышла из подъезда на улицу, осознав, что торопилась домой по привычке. Это раньше мне нужно было накормить деток ужином, проверить у них уроки, приготовить на завтра одежду и так далее. Сколько лет я должна была справляться со всем этим одна. Переживала и беспокоилась, «выкраивала» с зарплаты на джинсы или кроссовки.
Над соседним домом желтым немигающим диском висела луна. Эдакая луна-лунища, которую, странное дело, по дороге я и не заметила. Под ее светом и крыши, и снег казались какими-то нереальными, нарисованными. Я постояла, закрыв глаза, и как будто почувствовала лучи на своем лице. Я сняла перчатки и выставила руки вперед, ладошками вверх.

Инструкция дл ведьмы
Любка позвонила ко мне на работу в среду.
— Приеду вечером, часов в десять. Одна, – сообщила она.
— А что так поздно?
— Так надо.
Подруга приехала с полной сумкой.
— Тут вот книга, крем, косметика, диск с музыкой, свечи. Ты должна превратиться в ведьму. Поняла? Ну, не навсегда… Хотя бы на ночь.
— Между прочим, мне завтра на работу.
— Ну, если тебе это не надо, я тогда поеду, – заметила Любка, потянувшись к своим кремам. И знаешь что: щетку заберу. Она мне нужнее.
— Ладно, – остановила ее я, – говори, что делать.
— Раздевайся!
— Это еще зачем?
— Ты хоть книгу читала? Сейчас мы намажем тебя кремом. Крем очень хороший. И стоит почти сказочно.
Раздеваться полностью я отказалась: осталась в нижнем белье. Мы заперли дверь комнаты и приступили к преображению меня в ведьму.
— Ты должна научиться по-особому смеяться, – учила меня Любка, накладывая слой крема, – ты только представь: летишь на метле, внизу людишки такие незначительные. Они тебя не видят, а ты над ними смеешься в душе. И ты можешь лететь куда угодно: в лес, на болото. Ты можешь забраться в любое окно, разбить фонарь, плюнуть на лысину какому-нибудь миллионеру. Ты представляешь.. – все больше и больше воодушевлялась Любка.
Она распустила мне волосы и накрасила губы ярко-красной помадой, потом ногти на руках и ногах. Потом критически меня оглядела.
— Нет, не то. Не хватает чертовщины в глазах. Тебе надо немного разозлиться.
— Я не могу.
— Вспомни про своего бывшего… Как он тебя обманывал, встречался с этой б… Что он тебе сказал напоследок? Помнишь? А много он вам с детьми помогал?
Любка добилась своего. Зеленые мстительные огоньки потихоньку зажигались в моих глазах.
— А вот эта жизнь, – продолжала она, – от зарплаты до зарплаты. И что вечно экономишь на себе, и не можешь себе шмотку новую купить, и до ночи иногда стоишь у плиты и тарелки моешь, – это жизнь?
Она добилась своего: волна негодованья, до сих пор теснившаяся в мой душе и прорывавшаяся иногда наружу тихими слезами, уже хотела превратиться в шквал. Я не знаю, что это было: протест против несправедливости, несбывшиеся надежды, обманутые мечты. В этот момент мне не важно было, кем быть: ведьмой, царицей, королевой бала, повелительницей змей, но только не домохозяйкой, заточенной в квартире. Душа рвалась наружу.
Я не знаю, сколько я летела: час или всю ночь. Ледяной ветер развевал волосы, но почему-то не обжигал. Как будто мое тело, приобретшее гибкость, было заковано в броню. Внизу почти ничего не видно. Я различала крыши домов, похожие на палубу большого корабля, запорошенного снегом. Я не знаю: это щетка управляла моим полетом или я – щеткой. В этот момент мы были единое целое.
Вдруг скорость немного замедлилась, и я приопустилась вниз. Прямо по курсу возвышался, как скала, высотный дом. В некоторых окнах горел цвет, и в оконном проеме «мелькали картинки»: появлялись и исчезали люди, бегали и шалили дети.. Щетка совсем замедлила ход — и тогда на балконе я увидела его в развевающемся плаще.
Покуривая сигару, он протянул мне руку с длинными пальцами и слегка наклонил голову. «Будто бы я спускаюсь с подножки трамвая», – мелькнуло у меня в голове.
Взявшись за руку, я неожиданно легко соскользнула с перил на балкон.
— А мы вас уже заждались! – Заметил он.
По торжественности в его голоса подумала, что за балконной дверью меня ждет нечто грандиозное, и в нерешительности замялась.
— В чем дело?
— Неудобно как-то… Я не совсем одета…
— Кто не одет?- усмехнулся незнакомец, – я, например, вижу вас в черном платье с кринолином и атласной лентой.
«Будь что будет», – решила я и шагнула за дверь.

Белый зал
Внутри было совершенно темно. Незнакомец вел меня за руку через какую-то комнату, в которой скрипели половицы или паркет. Потом мы зашли в другую, где горела только настольная лампа.. Под ней, низко склонившись над газетой, сидел тот самый мужичонка, который отдал мне щетку. Только теперь он выглядел по-другому: как будто его отмыли, побрили и аккуратно причесали. По комнате распространялся запах дорогого одеколона.
— Ну, наконец-то! – искренне обрадовался он, – а то мы уж думали, что начнем трапезу без вас!
Он с удовольствием потер ладошки и хлопнул один раз. Заиграл оркестр. Стена, как двери в супермаркете, раздвинулась, и стал виден белый зал, залитый яркий светом. В середине его, у журчащего фонтана стоял столик с приборами и сияющими хрустальными бокалами.
Когда хозяин поднялся, то оказалось, что он одет во фрак и белые ботинки, от которых я по-дурацки никак не могла оторвать недоумевающего взгляда.
Я не могла удержаться и бросила взгляд в зеркало, мимо которого торжественно вел меня кавалер. Действительно, на мне было черное платье с атласной лентой и кринолином. Почему я не помню, когда его одевала?»
— А знаете что?- Говорил кавалер, наливая в высокий стакан красное вино из бутылки причудливой формы, – Давайте не будем задавать себе и другим лишних вопросов сегодня. Я хочу выпить за нас с вами.
— А вы кто?
— Ну, вот опять, – досадливо поморщился он, как от зубной боли.
— Хорошо, хорошо. Больше не буду.
После первого же глотка вина тепло волной разлилось по телу, слегка закружилась голова, и музыка стала играть громче.
-Вы любите танцевать?
— Да… Но я ужасно давно не танцевала… Да и неудобно как-то одним…
Мой кавалер усмехнулся, опять хлопнул в ладоши – и тот час же в белом зале закружились пары в бальных одеяниях.
Мы поднялись и тоже начали танцевать, но, как мне показалось, не так красиво и легко, как они. В какой-то момент мы почти столкнулись с другой парой, но своим плечом я не почувствовала ничего. Другая пара оказалась миражом чистой воды.
После такой «разминки» нам подали шикарное блюдо на серебряных тарелочках. Скорее всего, какие-то морепродукты с кусочками овощей и листиками зелени. На десерт – засахаренные фрукты в «облаке» взбитых сливок.
Мой кавалер улыбался, говорил комплименты и, можно сказать, вполне к месту добавил пару приличных анекдотов. Однако к концу трапезы он посерьезнел.
— Мне нужно сказать вам кое-что очень важное!
— Говорите же!
— Вы должны выйти за меня замуж!
От неожиданности я выпустила из рук маленькую серебряную ложечку, которая звонко стукнулась о пол. Музыка, как на испорченной пластинке, зафальшивила. Белый зал с зеркалами и фонтаном стал покрываться пеленой.
Я подумала, что умираю, или просто теряю сознание.

Предназначение
Морской ветер приятно щекотал кожу, а к звуку прибоя добавлялись крики чаек. На горизонте маячили белые облака, похожие на забавных барашков. Пахло свежестью и солеными морскими водорослями. Поблизости никого не было.
Я лежала прямо на теплом песке, а он сидел в шезлонге: в плавках, широкополой шляпе и тех же самых белых ботинках.
Как будто очнувшись от сна, я блаженно потянулась и повернулась на спину.
— Я подумал, что вам здесь больше понравится, и наш разговор, возможно, сложится самым благоприятным образом… Ведь вы мне не откажете?
Мои мысли «цеплялись одна за другую. Ах да: белый зал, черное платье… Боже мой, он предложил мне выйти замуж… Совершенная нелепость.
Я слишком резко села и с нескрываемым вздохом посмотрела в его сторону.
— Послушайте: ну так ведь нельзя! Я же вас не знаю совершенно!
— Ну и что? А вы думаете, что люди всегда до конца знают тех людей, с которыми связывают свою жизнь?
— Пусть так. Но у меня же дети… Мне, между прочим, домой пора. Как отсюда улететь домой? Мне с утра на работу надо было. Который сейчас час?
— Не волнуйтесь. В вашем городе сейчас еще ночь… Ну а ваши дети уже выросли. Почему вы все время думаете о них и меньше всего о себе?
— Не знаю. Я так привыкла.
Ветер с моря подул сильнее. Я подумала, что в последний раз я ездила отдыхать лет десять назад: с сестрой. На нас двоих было трое «гавриков», которых надо было поить, кормить, «вытаскивать» из моря и обмывать пресной водой. К концу поездки Катька умудрилась заболеть — и мы уехали раньше срока.
— Так… Мне нужно домой!
Я слишком резко поднялась, и от этого сильно закружилась голова. Я с совершенно беспомощным видом поворачивала голову в поисках платья или сумки. Ничего не было..
— Пожалуйста! Еще одну минутку! Выслушайте меня! – Изменившимся тоном, в котором проскальзывали умаляющие нотки, попросил незнакомец.
Я машинально опустилась на полотенце.
-Вы должны это помнить, – продолжал он, — 9 мая 1989 года вы отдыхали вместе с друзьями на озере. Дима Белозерин все время подливал вам в стакан вина. Потом вы вместе с ним пошли к озеру. Вода была холодной, но он уговорил вас окунуться пару раз. Вы зацепились ногой за водоросли и никак не могли выбраться. Помните?
— Ну, – кивнула я головой, никак не понимая, какое значение имеют это не слишком приятное воспоминание, — и что из этого?
— А то! – Мой собеседник повысил голос и оживился, – через день вы заболели и не пришли на лекцию. После лекции вы должны были идти в библиотеку конспектировать редкую книгу по теологии. Книга эта была только в нашей семейной библиотеке, и об этом должен был вам сказать сотрудник из отдела редких книг. Подавшись вашему обаянию, он должен был дать номер моего телефона.
— Не припомню никакой книги по теологии.
— А вы и не можете ее помнить, потому что 11 мая вы весь день пролежали у себя дома с завязанным горлом, а я напрасно ждал звонка.
— Ну а почему вы его ждали-то?
— Мне трудно объяснить…
Незнакомец вскочил со своего места и стал расхаживать, ступая белыми ботинками, по гладким отполированным камням. Он был похож на тигра в клетке или на человека, который стоит перед мучительным выбором.
Он подошел ко мне и присел рядом на корточки, заглядывая в глаза.
— Предназначение, – глубокомысленно изрек он, — понимаете, есть такое понятие. Вы должны были мне позвонить и договориться о книге. Мы должны были встретиться. Когда вы отдавали книгу, я должен был коснуться вашей руки и почувствовать нечто подобное электрическому удару. Я должен был каждый вечер провожать вас до дома и стоять под высоким деревом, которое в сумерках становится безмолвным и мудрым… Но ничего не было! В этот же день к вам пришел с раскаяньем и цветами этот Дима. Через два дня вы первый раз с ним поцеловались…
— Откуда вы знаете?
— Какая разница? – Безнадежно махнул рукой незнакомец, – человек, который знает предназначение, видит прошлое как на ладони.
— Но я не понимаю, – зачем все это? Я могла бы встретить другого человека, а не Диму, попасть под трамвай, умереть от ангины, в конце концов! Вариантов тысячи! Зачем вы мне все это рассказываете?
— А затем, — незнакомец едва прикоснулся к моей руке, – что 10 сентября 1990 года у нас должен был родиться сын Борис. Он должен был принять участие в межпланетной экспедиции в 2028 году и вступить в контакт с жителями планеты. Теперь я не знаю, как они обойдутся без него.
Наверное, у меня было совершенно идиотское выражение лица. В моей голове никак не укладывалось: космос, экспедиция. Чушь какая-то!
— А каким он был? То есть должен был быть? – Спросила я.
Незнакомец усмехнулся и, прищурившись, посмотрел вдаль на море.
— У него были бы твои глаза и такие же светлые волосы. Он был бы немного выше меня и шире в плечах. Он унаследовал бы знания моего рода и твою чистоту.. Он бы всем нравился.
Я встала и пошла к морю. Чистому, теплому и безлюдному морю, которое ласково подкатывалось к моим ногам. Мне хотелось плакать о нерожденном сыне, который должен был нести свет и доброту.
— Я тебя огорчил? – Мягко спросил он, следуя чуть поодаль.
— Огорчил! Если это можно так назвать. Зачем ты мне все это рассказывал? Какой смысл, если все в жизни сложилось по-другому?
— Принцип возвратности, – загадочно, только уголками губ улыбнулся он, а в глазах застыло напряжение, — вот номер моего телефона. Пожалуйста, позвоните. Я вас заклинаю: просто наберите номер. Сами, своей ручкой.
Это были последние слова, которые я от него услышала. «Картинка» начала «стираться». После какого-то бешеного «водоворота» я очутилась в своей квартире на полу. За столом, подперев голову рукой, спала Любка. В окно уже начал «вползать» бледный рассвет.

При чем здесь енот?
Через пару часов мы пили кофе на нашей кухне. Любка рассказывала свой сон.
— Такой пушистый, хорошенький, глазки блестят. Я протянула руку, чтобы погладить, а он меня – хвать за палец! Я за этим зверьком и хозяйкой его, а они – от меня. В какую-то комнату. Народу тьма тьмущая, не пробиться. Я ору: «Вот сейчас я в больницу пойду, и они напишут там, что у меня повреждения на пальце от вашего енота! И тогда вам мало не покажется!» А она мне: «Укусы енотов полезны!» А я ей: «Вот пусть он вас и кусает!»
Я улыбнулась: даже во сне Любка отстаивала свою неприкосновенность. Только причем здесь енот?
Весь день прошел как в каком-то тумане. Время от времени в голове «всплывали» слова: «предопределенность», «принцип возвратности». Я вообще не имею привычки запоминать номера телефонов, но этот прочно «засел» в памяти. Даже спросонья, глубокой ночью я легко бы его набрала. Вот только не собиралась этого делать.
Вечером пришел Кирилл: какой-то «как в воду опущенный».
— Мам, я с работы ушел…
Я ни сколько не удивилась, потому что он всегда уходил: из дома, из института, с очередной работы, где он никак не «приживался».
Он всегда немного сутулился, хотя и не отличался высоким ростом. Он был очень похож на отца: те же черты лица и даже некоторые манеры, а вот характер не отцовский. Мне всегда казалось, что Кирилл какой-то беззащитный. Я вечно старалась его опекать: делать с ним уроки, провожать в школу, и ужасно переживала, когда он на втором курсе бросил институт. Иногда он приходил домой пьяный, и как только я начинала возмущаться и выговаривать, он отворачивался и презрительно хлопал дверью. Он огораживался от меня.
— Хочу – пью, не хочу – не пью, – сказал он однажды.
— Но ведь это не правда! – Возразила я. – Ты пьешь, потому что пьют они!
Похоже, он «зашел в тупик», едва начав взрослую жизнь. Ну а мои советы и наставления были ему не нужны.
— Может, в институт восстановишься? – Предложила я.
— Опять институт! У тебя есть другая тема для разговора?
— Есть. Ты есть хочешь?
Кирилл поел и ушел. Глядя из окна на его чуть сутулую удаляющуюся спину, нестриженные волосы (опять ходит без шапки), припаркованные внизу машины и соседскую кошку на тротуаре, я подумала, что ночью ничего такого не было. Наверное, мне все это просто приснилось, как Любке про енота. Тем более что и щетки больше не было.
Был только единственный способ выяснить истину: позвонить. Я набрала несколько цифр, но потом все сбросила. Страшная догадка мелькнула у меня в голове: а вдруг я позвоню и окажусь в прошлом. В том самом дне, когда я должна была спросить у незнакомца книгу по теологии. Вдруг я уже не смогу вернуться в настоящее? Страшно представить, что и Кирилла, и Катьки не будет. Они «сотрутся», исчезнут в небытии. Как же я раньше не догадалась, какую уловку он для меня приготовил? Он сказал: «просто набери номер». Он ничего не сказал про мою настоящую жизнь, про то, что будет с ней. А я почему-то не спросила. Почему я не спросила?

Едва узнаваемый
Через два дня я не выдержала, и все рассказала Любке. Несколько минут она сидела молча, в глубокой задумчивости, потом сказала:
— А я бы все-таки позвонила…
— Да ты что? А вдруг я исчезну в прошлое?
— А вдруг нет? А давай я позвоню!
— Да ты что?
— Я просто спрошу и все. Скажу, что я твоя близкая подруга и что ты не решаешься на звонок, потому что боишься кануть в прошлое и оставить детей круглыми сиротками.
— Каких детей? Ты что не поняла: их не будет!
— Как это их не будет, если они уже есть? Может еще скажешь, что меня не будет.
— Ты-то тут при чем? Я тебя не рожала.
— Ну, хватит! Давай телефон. Говори номер!
Послышался один или два длинных гудка, а потом «аппарат» сообщил, что «абонент временно не доступен».
— Наверное, разрядился – решила Любка и, помолчав, добавила:
— Э-эх… Надо было мне на этой самой щетке слетать…
Прошло несколько месяцев. В моей жизни не происходило ничего осбенного. Ну, если не считать весну. Весна в этом году нагрянула как-то неожиданно и очень уж «настойчиво»: в апреле вместо пальто я уже надела костюм. Совсем недавно еще лежал снег, а тут уже трава появилась, маленькие листочки на деревьях. Птицы щебетали как сумасшедшие.
В тот день я решила пройтись пешком по парку: всего лишь две остановки.
По аллеям бегал малыши, молодые степенные мамаши прогуливались с колясками, на скамейках сидели парочки. Одним словом, царил тот праздник жизни, к которому я словно бы и не имела отношения. В самой тенистой аллее, где деревья склоняли свои ветви особенно низко, я заметила знакомый силуэт. Боже мой! Это был он: опять в белых ботинках и черном плаще. Я хотела было повернуть назад, но было поздно: он смотрел прямо на меня.
«Да нет, я ошиблась, — мелькнула мысль. Этот был уже состарившимся: со впавшими глазами и глубокими бороздками морщин на лице. Рядом со скамейкой стояла тросточка, на которую он тяжело оперся, поднявшись передо мной.
— А я вас ждал!
Да нет, голос был тот же самый. Значит, все-таки он.
— Не ожидали меня увидеть таким?
Видимо, он «поймал» мой изумленный взгляд.
— Давайте-ка присядем!
Я могла бы пройти мимо, но я присела на скамейку: наверное, из уважения к старости. Меня с детства приучили уважать и помогать бабушкам и дедушкам. Я все-таки сделала движение в сторону, когда он, как мне показалось, придвинулся слишком близко.
— Женщины всегда придают слишком большое значение внешности, – продолжил он свой монолог. Я же за все время не проронила ни слова.
— Что с вами случилось?
Это были мои первые слова.
— Ничего особенного. Врачи лучшей московской клиники предрекли мне смерть в лучшем случае через год, в худшем – на следующей неделе или в следующем месяце. Говорят, что моя болезнь неизлечима.
Он произнес эти страшные слова как бы беспристрастным тоном и внимательно смотрел, как изменилось мое лицо.
— Вы меня жалеете?
— Я не могу понять… Я шумно вздохнула.
— Что?
— Вы ведь все можете. Вы переноситесь во времени, пространстве, притягиваете к себе женщин… Вы знаете всякие тайны, но почему вы не сделаете себя здоровым?
Он только усмехнулся и качнул ногой.
— Я не сказал вам в прошлый раз: по одному из самых печальных вариантов моей судьбы мне суждено умереть в одиночестве от мучительной болезни. У меня нет ни жены, ни детей: никого, кому я был бы нужен. Зачем мне оставаться на этом свете?
— А если я бы позвонила?
— Все могло бы сложиться по-другому.
— А что было бы с моей прошлой жизнью? С моими детьми?
— Сказать вам честно? Перед лицом смерти нельзя лгать… Я не знаю…
— Но они не могут исчезнуть, если они уже есть?
— Изменения во временных пластах никто не может предсказать точно.
— Чего же Вы от меня хотите? Зачем вы здесь?
Я сказала это слишком громко. С соседних лавочек на нас поглядывали люди.
— Вам трудно это понять… В общем, трудно уйти из этой жизни, не повидав самого близкого человека.
— Но мы видимся в третий раз.
— Неважно. День за днем, час за часом я переживал всю ту жизнь, которая могла бы сложиться у нас с вами. Мысленно. Я знаю каждую вашу черточку и родинку на теле, привычки, жесты, запах волос, как вы обычно смеетесь, наклонив набок голову, какие конфеты вы любите, какими духами пользуетесь. Матрица, основа неизменна. Вы так смеялись бы, даже если бы были царицей Клеопатрой и жили бы миллионы веков тому вперед.
Это было странно и непривычно, но мне вдруг показалось, когда он говорил эти слова, мне его голос показался знакомым, давно знакомым. Я не знала, что мне делать с этим ощущением, мне хотелось расплакаться и взять его руку. Расплакаться не от боли или отчаянья, а от нового неизведанного доселе светлого чувства. От любви и нежности, которой у меня не было.
Наверняка, он это заметил. Он посмотрел в лицо и отвернулся. Наверное, чтобы я не видела его слезинки.
В это время в сумке громко и требовательно зазвонил телефон. Дочка меня «потеряла».
— Ничего не произошло. Я приеду через полчаса, – объясняла я в трубку. Положив телефон обратно, я обнаружила рядом с собой пустое место. Его не было. На скамейке лежала записка:
«6 июля 2007 года ты не должна садиться в автомобиль марки «Нива». Пожалуйста. Ни в коем случае. Это очень важно».
На следующий день утром Катька «оккупировала» ванную, и я, наскоро умывшись в кухне из-под крана, пила кофе под утренние новости. Ужасно вредная привычка: с утра слушать о пожарах, наводнениях и катаклизмах, которые происходят в мире, но все же лучше чем сидеть в тишине. Я поставила чашку на стол и, не успев выпустить ее из руки, замерла: передавали сообщение о скоропостижной смерти известного академика Павла Андреевича Киселева. С экрана, с фотографии в траурной рамке на меня смотрело его лицо. В костюме и галстуке, улыбающийся и аккуратно причесанный, это был он. У меня даже сомнений не было! Мы встречались три раза, а я даже не спросила, как его зовут, где он работает! Какая же я дура! Скоропостижно скончался… Может, это ошибка. Вчера он сидел на скамейке в парке. Может, позвонить на телевидение…
Конечно, это было бы глупо. Я машинально взяла чашку, вылила остатки и открыла кран. Чашка выскользнула у меня из рук — и я зарыдала. Смывала слезы ладошкой, и опять не могла удержаться. Почему сказали «скоропостижно»? Наверное, они не знали причину его смерти. Причину знала только я: он умер, потому что 11 мая 1989 года я пролежала дома с завязанным горлом. Я не позвонила ему.
— Мам. Ты уже позавтракала? – Спросила Катька.
— Нет, то есть да…
Я постаралась побыстрее, не показывая лица, «выскользнуть» из кухни, чтобы «рухнуть» на постель и все обдумать. Собственно говоря, теперь и обдумывать было нечего. Не было выбора: звонить или не звонить? Возвращать прошлое или нет? Можно было теперь спокойно идти на работу, убирать квартиру, воспитывать Катьку.
Но я чувствовала себя так, как будто меня лишили сейчас чего-то важного. Вынесли жестокий приговор, который не подлежит обжалованию. Или я сама себе вынесла приговор?

Чем мы становимся старше, тем быстрее летят года. Наступил 2007 год.
Я не забыла о «предостережении». Летом Катерина со своим мужем Сергеем собрались ехать к морю, а трехгодовалового Егорку оставить мне на попечение. В последнее время его все чаще и чаще мне «доверяли». У нас с внуком сложилась своеобразная манера общения. Я не ругала его ни за сломанные машинки, ни за разорванные журналы и испачканные шорты и не заставляла учить буквы. Его родителям хотелось, чтобы он был «вундеркиндом», а для меня он был просто любимый внук. Иногда шумный и непослушный, но, в общем-то, вполне милый и забавный. Слава богу, что мне не надо было заводить крошечную собачку, а гулять с внуком в парке. Мне снова было о ком заботиться. А уж как он был благодарен за все это: с криком «баба!» он несся ко мне навстречу. Неважно, что потом он спрашивал: «Ты принесла «тетку»? «Тетку» — это означало «конфетку», и я протсо не имела морального права лишить его счастья получить из бабушкиных рук какую-нибудь карамельку.
-Ты его балуешь! – Возмущалась дочь.
— Ну и хорошо. А кто же его еще побалует? – Отвечала я.
В первых числах июля Сергей и Катя отбыли на отдых. Мы с Егоркой отметили их отъезд большой прогулкой с посиделками в летнем кафе.
— Баба, а мы с тобой поедем на море? – Спрашивал внук.
— Конечно, поедем!
— А ты уже ездила?
— Да.
Я ведь действительно была на море тогда, вместе с умершим академиком. Я ходила по теплым камням и смотрела вдаль, где море встречается с небом.
Мы с внуком немного походили по парку, а потом пошли домой смотреть его любимую передачу — «Спокойной ночи, малыши».
Ночью я проснулась от смутного чувства тревоги. Включила ночник, прошлепала босыми ногами к его кроватке. Егор лежал раскрасневшийся и тяжело дышал. Похоже, что у него была высокая температура. Я растирала его водкой и поила чаем с малиновым вареньем, но жар почти не спадал.
Утром я вызвала детского врача на дом. Заверив, что ничего страшного нет, врач выписал длинный рецепт.
«Если «ничего страшного, то зачем же столько лекарств», – подумала я и стала собираться в аптеку. «Полчасика» посидеть с Егором попросила соседку Анну Петровну.
Если пешком, то до аптеки минут двадцать. Обычно я никогда не пользовалась услугами таксистов, но в этот раз решила, что мне это просто необходимо. Несколько машин промчались мимо, не останавливаясь. Третья или четвертая по счету притормозила.
На углу проспекта мы оказались в плотной «пробке». Я мысленно проклинала себя за то, что не пошла пешком. Водитель вздохнул и сделал радио погромче: передавали гороскоп.
Сегодня, шестого июля, – начал загадочным голосом диктор, и в моей голове как будто проблеск какой-то случился: шестое июля. Как я могла забыть?
— А у вас какая марка машины?- Совсем некстати спросила я.
Он посмотрел как-то странно:
— Ну, «Нива».
Я продолжала сидеть неподвижно, как парализованная, как кролик перед удавом. В этот момент я знала, что произойдет через пять минут: когда мы выедем на перекресток, с левой стороны к нам на бешеной скорости будет приближаться «иномарка». Удар будет такой силы, что «Нива» отлетит на несколько десятков метров, прямо под колеса «КамАЗа». Я не успею почувствовать боли: только сильный «разряд». А потом погаснет яркий свет, и стихнут звуки, и тут я увижу его лицо. Не такое, как на фотографии: молодое и светлое.
Сжавшись все телом, я продолжала сидеть на месте, а потом возникла мысль про больного Егорку. Как я могу вот так уйти без него?
— Остановите пожалуйстста?- Закричала я.
— Где? Где остановить?
— Сейчас! Пожалуйста! Сейчас!
— Вы что: ненормальная?
С легкостью птички я «выпорхнула» из салона «Нивы».
Расплачиваясь с угрюмым водителем, я все же сказала ему: поезжайте прочь от того перекрестка.
— Точно ненормальная!
Я возвращалась из аптеки пешком, я увидела страшную картину: на обочине лежала искореженная груда метала, а рядом стоял «КамАЗ».
Внук выздоровел так же неожиданно, как и заболел. Через несколько дней мы проходили мимо места аварии. И хотя ничего уже не напоминало о происшествии, он остановился вдруг на этом самом месте и выпустил мою руку. Он стоял, какой-то не по — детски сосредоточенный и отрешенный.
— Что с тобой, малыш? – Я наклонилась к его лицу.
Егорка потянулся ручонками, обхватив мою шею.
— Ты никуда не уйдешь? – Спросил он.
— Конечно не уйду. А почему ты спрашиваешь?
— Я боялся тогда, что ты не придешь.
Мимо «пролетали» машины и «маршрутки», обгоняя друг друга, спешили люди, а мы стояли, обнявшись, посреди этой шумной суеты: две маленькие фигурки.
С этого дня я стала замечать в мальчике то, что казалось невероятным. Больше того: он не был похож ни на отца, ни на мать, ни на меня тем более. Я старалась отогнать от себя эту мысль, но она возвращалась опять: во всем его облике я узнавала знакомые черты незнакомца, мага, академика. Могу поклясться: если есть на свете переселение душ, то это он. Он все-таки вернулся. Наверное, он совершил невозможное: преодолел пространство и время. Он промчался звездой над нашими головами и канул в бездну, чтобы вернуться новой человеческой жизнью. Я не верю, что душа умирает, и не верю, что за той самой гранью нет ничего. Я знаю одно: мы умираем и возвращаемся.
Валентина Дорн

Добавить комментарий