Должно быть равновесие: она несла в мир гармонию, я – хаос. Хотя бы немного хаоса в том пространстве, где появлялся. Если я садился в «маршрутку», между пассажирами вспыхивала ссора, если клеил обои, то одного рулона не хватало, или они отваливались от стен на следующий день. Я терял бумажники, зонтики и забывал где-нибудь свой мобильный телефон. Если я брался жарить яичницу, то или отключали свет, или приходил сосед и долго выяснял отношения, пока яичница не пригорала к сковородке. Я не знаю, как бы я жил со своим хаосом, если бы не она. Стоило ей появиться – и любая ссора заканчивалось. И как будто становилось немного светлее. Нет, она не была красавица, но в ней было такое, чего не объяснишь словами… гармония.

Только она знала, что я должен делать завтра и через неделю, где лежат мои носки, нужно ли брать с собой зонт и отчего у меня болит голова. Мне ужасно повезло в жизни. Она была моим ангелом-хранителем. С самого начала, едва ли не с того времени, как я себя помню. Мы ходили в один детский сад, а потом и школу, а потом мы уже почти не расставались.

В детском саду я был не слишком ловким, не умел драться и бегал медленнее остальных мальчишек. От чувства собственного превосходства они меня и обижали. Иногда, чтобы не видела воспитательница, просто тыкали в спину кулаком. А я не оборачивался, не хныкал и не кому не жаловался: я привык терпеть. Один раз, сидя на стульчиках, мы слушали сказку. Мальчишка, которого, кажется, звали Женькой, сидя позади, все время постукивал ногой снизу по сиденью моего стула. Стул вздрагивал, но я сидел, как вкопанный. Как та самая репка из сказки. И тут вдруг открылась дверь — и в комнату за руку с очень высокой красивой женщиной зашла она. Пока ее мама разговаривала с воспитательницей, она внимательно на всех посмотрела, подошла и села рядом со мной. Я был на седьмом небе от счастья. Я же говорю, что когда она рядом, становится теплее и светлее. И тогда я уже знал, что эта девочка для меня дороже всего, и что когда мы вырастем, то поженимся.

-Мам, а когда люди женятся? – Спросил я.

— Ты, наверное, никогда!- В сердцах ответила мама, которой я доставлял одни лишь огорчения.

Я не знаю, кто и когда внушил ей, что она должна обо мне заботиться. Я ни разу не помню, чтобы она повышала на меня голос или обижалась, или капризничала, как другие девочки. Она всегда была настоящей женщиной: терпеливой и заботливой. Если мы собирались на прогулку, то она успевала одеться сама и помочь мне. Самому мне нипочем было не справиться с чересчур тугими петельками на куртке и шнурками на ботинках. Мы ходили, держась за руки, сидели за одной партой и вместе делали уроки. Она редко уходила к себе домой не удостоверившись, что я собрал портфель на завтра.

Учеба давалась ей намного легче, чем мне. Мне трудно было решать непонятные задачи и выводить буквы правильными и ровными: они словно бы плясали на строчке. Честно говоря, я довольствовался бы «тройками» по все предметам, но ее это не устраивало. Хорошие оценки я получал только ради ее одобрения. К концу школы я уже был твердым хорошистом, но главный триумф был впереди: однажды я увидел свою фамилию в списке принятых в институт абитуриентов. Это было в день, когда она пропала. Я пытался дозвониться по «мобильнику», но он не отвечала. Стучался в дверь квартиры — по ту сторону стояла тишина. Тогда я сел на пол у двери и решил, что в жизни без нее нет смысла. Я просидел всю ночь, уткнувшись в колени, а утром встал и пошел ее искать. Просто туда, куда вело сердце.

Я стоял на перекрестке, а сердце отказывалось говорить, какую дорогу мне выбрать. Мне хотелось крикнуть: «Отдайте мне ее!», но пропал голос. Хотелось бежать, но ноги не слушались. Хотелось взлететь, но не было крыльев. На следующий день я, как приговоренный, пошел на лекции. Мне пришлось научиться жить без нее, и каждую секунду я был готов к тому, что кто-то толкнет меня в спину или ударит в висок. Но никому не было до меня дела. Словно бы я стал невидимым. Эдакое ходячее приведение, которое делает вид, что живет. Однажды я поднялся на крышу дома, но не шагнул. Нет, я не испугался. Просто подумал: а вдруг в другой жизни у меня даже не будет воспоминаний о ней. А может быть, она еще придет однажды. Когда уходят насовсем, то говорят «прощай», а она ничего мне не сказала: даже «пока». Просто исчезла – и все. Что она подумает, если увидит, что меня больше в этой жизни нет?

С тех пор все поступки в своей жизни я стал с тем, чтобы она подумала и решила. Ее мнение стало для меня своеобразным кодексом. Я не мог поступить плохо, потому что она бы это не одобрила, а больше всего на свете я боялся ее огорчить. Причем я точно я знал ее мнение, потому что за долгие годы мы стали единым целым. Каждый день я помнил ее голос, ее улыбку, завитки пушистых волос на нежной шее. Она продолжала существовать: в моем воображении. Каждый день я мысленно с ней разговаривал и желал лишь одного – возвращения.

Для тысяч людей, включая моих родителей и однокурсников, я был престранным существом. Я не любил шумных компаний, развлечений и громкой музыки. Больше всего на свете я любил оставаться один. В полной тишине, в какой-то момент мне начинало казаться, что откуда-то издалека я слышу ее голос или смех.. Однажды ночью он звучал так явственно, что я открыл дверь квартиры и пошел. Я забыл надеть пальто, но не замечал холода. Только вечерние огни слепили глаза. Потом, подчиняясь неясному неосознанному ощущению, я уже бежал. И вдруг – тупик, остановка и бешено бьющееся в груди сердце. Снова дверь ее квартиры. Дальше бежать некуда.

Я в изнеможении откинулся на дверь спиной, чтобы сползти на пол и просидеть вот так, здесь, хоть целую вечность, и чуть не упал назад: дверь приоткрылась.

Я мог бы мысленно описать эту прихожую до самого последнего крючка на вешалке, но в этот раз я никак не мог нащупать выключатель. Рядом с зеркалом нащупал коробок спичек. Чиркнул одной – и чуть не выронил ее из рук. Этот испуганный взгляд изподлобья: взгляд затравленного зверька, острые скулы и подбородок. Из зазеркалья на меня смотрел сам хаос, чудовище в моем образе. Наверное, она не захотела быть со мной, потому что я – никчемный урод. Ушла – и унесла мою душу. Соседи говорили, что они срочно выехали куда-то к родственникам, но я никогда в это не верил: если бы речь шла о какой-то отлучке или переезде, она обязательно бы об этом сказала. Она просто исчезла из моей жизни.

Я по слогам шептал ее имя и ходил из комнаты в комнату, везде зажигая свет. Получилось много света. В квартире ничего не изменилось, и все вещи стояли на прежних местах. Только на журнальном столике в стеклянной рамке я заметил фотографию, которую раньше никогда не видел. На ней улыбалась молодая женщина, очень похожая на мою возлюбленную. Те же глаза, слегка вздернутый нос, даже родинка на левой щеке. Я буквально вцепился в эту фотографию. Пытаясь «расшифровать» знакомые черты. Это была она и не она: не моя, другая, далекая. В платье, которое я никогда на ней не видел. На обратной стороне фото была очень неразборчивая надпись. Кажется, писавший путал русские и то ли латинские, то ли какие-то другие буквы. Что касается даты, то или тройка сильно напоминала девятку или наоброт.

Фотографию, как трофей, я принес к себе домой, и, лежа на кровати, еще долго ее разглядывал. Не заметил, как уснул. Обычно во сне я оказывался в каком-то мрачном ущелье, темном туннеле, или меня кто-то преследовал. Я не мог бежать. Я почти всегда понимал, что это сон, и хотел проснуться, но он «удерживал» меня. Как надоедливый рассказчик, которому хочется, чтобы его историю дослушали до конца. Я хочу встать и уйти, а он цепляется руками-щупальцами, как вампир за свою жертву, как дракон – за добычу. Я пытаюсь разлепить глаза, но веки как будто свинцовые. Пытаюсь закричать, но рот как будто заклеен скотчем.

В этот раз все было по-другому. Сначала я карабкался по стене какого-то ущелья, срывался и падал вниз. Потом нащупал ногой устойчивый камень и почти поднялся наверх. По крайней мере, мог различить, что по другую сторону простирается невообразимо прекрасная долина. Наверное, так должен выглядеть рай. Тот самый рай, из которого людей однажды изгнали. Естественно, что во сне я так и не смог оказаться в «раю» и перелезть на ту строну. Я снова сорвался вниз и очнулся на своей постели, с фотографией в руках.

Утром я не пошел в институт. Как преступника неодолимо влечет на место преступления, так и меня снова тянуло туда, где я побывал это ночью. К моему удивлению дверь оказалось закрытой.

— И что вы все тут ходите?! Я же сказала: уехали они! – Недовольно ворчала соседка, которая как раз возвращалась из магазина с сумкой в руках.

Я ничего не ответил и поспешно вышел из подъезда. Итак, жизнь мне преподала важный урок: двери открываются, когда они должны быть открыты. И если так, то я должен был вчера ночью оказаться в этой квартире. Но для чего? Чтобы забрать фотографию? Или чтобы убедиться, что я — чудовище? Есть такая сказка про красавицу и чудовище. Она его полюбила в чудовищном обличье – чары рассеялись. А когда она не вернулась в положенный срок, чудовище умирало от тоски. Все зависело только от нее. Она должна была сделать правильный выбор, а у чудовища шанса не было. Он мог только покорно умереть. Так вот и мне: или она возвращается, или я погибаю от тоски. Остается лишь вопрос: могу ли я сделать что-нибудь для того, чтобы она вернулась?

Чем больше я начинал об этом думать, тем больше неприятных событий со мной происходило. На улице меня остановил милиционер и попросил документы.

— Ты случайно того… не под кайфом? – Спросил он, с явной неохотой возвращая студенческий.

На перекрестке меня чуть не сбила машина, а в подъезде какая-то кошка зашипела и кинулась прочь. Однокурсники перешептывались и хихикали за моей спиной, а преподавательница по этике сказала, что я ни за что не получу зачет, поскольку она не видела меня на своих лекциях. Не потому, что не приходил, а потому, что она не видела.

Хаос начинал меня преследовать. Он шел по пятам, дышал мне в спину и завывал ветром под окном. Я чувствовал его дыхание. Я обходил стороной все зеркала и, в конце концов, все реже выходил из дома. Что у меня оставалось? Жалкая надежда, что на меня не упадет кирпич или сосулька с крыши, что я не отравлюсь в столовой.

Хаос умножался. Однажды ночью я слышал крики и стрельбу на улице, а утром увидел пугающую картину: перевернутые машины, разбитые витрины магазинов, обрывки газет и каких-то упаковок из разграбленного супермаркета. Дворник дядя Миша привычным размашистым движением подметал подъезд, словно бы это было обычное утро. Я постоял рядом с ним и пошел дальше, на остановку трамвая. Никто не шел мне навстречу, поэтому казалось, что все остались дома, за металлическими дверями и пластиковыми окнами своих квартир. Оттуда они, прильнув к подоконникам, теперь наблюдают, как я иду по улице.. Немного ежусь от холода и жалею, что не надел шапки, а воротник куртки не достает до ушей. Возможно, кто-то из них, следящих, даже знает, что я – причина всех бед. Даже тех, о которых я и сам не подозреваю. Просто у кого-то заболел ребенок, кто-то поссорился с женой или тещей, у кого-то сломался утюг. И тогда я решил уйти из этого города и забрать, унести все несчастья с собой. Пусть хоть немного поживут счастливо. Пусть поют песни и водят хороводы вокруг елки и сажают весной цветы.

Я бы так и ушел, если бы не вспомнил, что оставил дома фотографию с загадочными надписями. Если мне удастся их «разгадать», то я узнаю, где она. Приеду в то самое место и буду ждать, когда она придет. Нужно лишь дождаться срока: год, два, десять или сто лет – уже неважно. Затаиться где-нибудь. Она – красавица, я – чудовище. Ей решать, а мне остается только ждать. Но теперь одно я знаю точно: все двери открываются, когда они должны открыться. И все-таки этот город, не знаю почему, не хотел меня отпускать. Как один и тот же цепкий кошмар.

В институте только и говорили о погроме, который устроили в нашем квартале. Кто-то высказывал предположение, что это – скинхеды, кто-то – футбольные фанаты или местные бандиты. Я знал правду, но упорно молчал. Впрочем, меня никто и не спрашивал. Добросовестно отсидев три лекции, я поехал домой. Решил, что нужно все-таки подготовиться к походу: еду собрать, вещи теплые и все такое. Я так утомился, перерыв шифонер, что сам не заметил, как уснул.

Меня ослепило и оглушило. В окне горело зарево. Было слышно, как взрывались и разлетались какие-то осколки, и кто-то кричал нечеловеческим голосом. По городу уже мчалась «скорая» и «пожарная» машина, и из соседних домов медленно стекались люди с тревожными лицами. Близко их не подпускали, да они и сами не хотели подходить близко, стараясь держаться на расстоянии от чужого горя. Говорили, что это террористический акт, или в одной из квартир взорвался газ. Счет погибших идет на десятки, а может, сотни.

В памяти возникло лицо одного парня: он как раз жил в этом доме. Он был из числа немногих людей, которые не усмехались и не отворачивались при встрече со мной.

-Держи хвост морковкой!

Так он сказал вчера и даже хлопнул мне по плечу. Он улыбался и уж точно не знал, что ночью их дом взорвется. У него были такие светлые, почти прозрачные глаза. Утром он обычно отводил в садик сестренку, похожую на куклу из-за больших бантов. Боже мой, они все ночью были дома!!! Как и сотни других, ни в чем не повинных жителей. Они думали, что завтра настанет обычное утро!!!

Никто не обращал на меня внимания, и я прошел к месту, где разбирали завал. Судя по всему, у спасателей была надежда, что там остался кто-то живой. Сбив в кровь пальцы, я тоже принялся откидывать камни, но наткнулся на плиту, которую уж мне было точно не отодвинуть одному, я сел, выставив коленки и сильно стиснул голову руками.

— Уходите! – Замахал на меня руками спасатель в каске, – остатки здания могут обрушиться!

Я не боялся смерти, но повиновался слову «уходите». Спасатель был прав: я должен был уйти от людей навсегда. Я даже не стал с собой брать предусмотрительно собранные вещи: все было лишним. Ветер бил прямо в лицо, из-за слез я почти не различал дороги. Было холодно, очень холодно. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем силы меня окончательно покинули. Я мог бы еще немного пройти, если бы не корень от огромного дерева. Я споткнулся и упал прямо в какую-то ложбинку, присыпанную листьями. Теряя сознание, я все же чувствовал, как промокает на мне одежда сбоку, но в этот момент мне было уже все равно.

Звонил телефон, который неожиданно оказался в кармане. Это был ее голос, который я узнал бы с первого звука из тысячи.

— Привет, – сказала она,- ты где?

— Привет. Это правда ты?

— А кто же еще? Я знаю, что ты на меня очень разозлился. Просто мне пришлось срочно уехать на три дня, а в дороге я еще и телефон потеряла., Ты же знаешь, я не запоминаю номера. Я тебе не могла позвонить.

-Три дня… Тебя не было три дня?

— Ну да… Так где ты, в институте?

— Нет. Я ушел из города. Мне кажется, что я умираю.

Тогда она сказала, что это не может быть правдой. Я не могу умереть, потому что впереди – целая жизнь.

Я зарылся в листья и стал думать о ней. О том, как она удивилась и нахмурила брови. Я снова стал ждать, как в круговороте листьев передо мной возникнет ее силуэт. Она подойдет и скажет, что все неправда: не было погрома и взрыва, что парень из соседнего дома утром отвел сестренку в детский сад, а старушки как обычно вышли на лавочки. Если она не исчезла, то это все просто не могло произойти. Мое сердце и надежда. Гармония.

ВалентинаДорн