Предисловие

 

Они оказались в поезде, из которого невозможно выйти.  Куда мчит их странный состав? К светлому будущему? Неопределенному настоящему? В туннель, где нет света?  Мы все – немного пассажиры и заложники. Заложники системы и времени и установленных кем-то правил. Мы тоже не можем сойти  на другой остановке. Мы тоже заперты в своем времени и  пространстве, которое  иногда имеет свойство сжиматься.  До границ государства, комнаты или купе вагона. Вы закрываете глаза и слышите… Да, это стук колес. Чем дальше — тем безвозвратнее.

 

Повезло

Странно, но о прибытии поезда даже не объявили. Николай едва успел до этой самой седьмой платформы, промчавшись по переходу и множеству ступенек. В свитере, с  чемоданом и пакетом в руках, он основательно взмок, и дышал, как будто  только что пробежал стометровку на время. А вот и его седьмой вагон, возле которого  никто не встречал.

«Наверное, осталось несколько секунд, и кондуктор уже вошел внутрь, – подумал Николай, делая последний рывок, взбираясь на ступеньки.

У него было место в купейном вагоне. Дороговато, конечно, но  выбора уже не было. Ему и так повезло: Николай пошел  в кассу буквально за день до отъезда – и вдруг выяснилось, что есть дополнительный поезд в южном направлении.

События последних двух дней Николай перебирал в уме, уже удобно устроившись на полке, освободившись от свитера и засунув багаж под сиденье. Пока он  был в купе один. Поезд медленно набирал ход, постукивали колеса, и от этого Николая стало клонить в сон.

«Хорошо, что я успел… Даже билет не проверили… Летом все едут на юг… Интересно, кто войдет на следующей станции: мужчина или женщина? Хорошо бы, если молодая симпатичная женщина… В сарафане на  тонких  лямочках и шляпке…Видел на вокзале…» — крутились стаи мыслей в его голове, покоившейся на подушке.

Он вздрогнул и проснулся, словно бы во сне наткнулся на какую-то преграду.  Какая-то необъяснимая тревога…

На другой станции к нему никто не присоединился, день уже клонился к закату. За занавеской сумерек в окне проносились  деревья, которые то отступали, то подступали ближе к поезду. Вид довольно однообразный: ни домов, ни  людей. Человеку, живущему в огромном городе, трудно привыкнуть к такому одиночеству.

Николай шумно вздохнул, потянулся и  отодвинул двери купе.  Он решил найти все-таки проводника и попросить у него стакан чая.

В конце узкого коридора он заметил фигуру человека, прильнувшего к окну. Это был пожилой мужчина с седыми всклокоченными волосами. На приближение Николая он никак не отреагировал.

— Здравствуйте!- Как можно бодрее сказал он.

В ответ – ни звука, ни поворота головы.  Николай решил не обижаться. Он тоже встал у окна и посмотрел за стекло, где уже ничего невозможно было различить.

-А я больше люблю в общих вагонах ездить, – продолжил он, – там народу много, веселее как-то.  А тут вот сидишь один, как сыч…  Спать уже надоело. А вы в купе один едете или с попутчиком?

Старик наконец-то оторвал взгляд от окна и повернулся. У Николая возникло такое ощущение, что он смотрит на него, но не видит. Незнакомец медленно, шаркая ногой, пошел по коридору.

-Вы проводника не видели? – Бросил вслед Николай уже не так бодро и уверенно.

Наверное, старик был еще и глух: он ничего не ответил.

Проводника Николай так и  не нашел. Двери крайнего купе оказались закрыты. Пришлось ему ужинать без чая.  Он запивал «минералкой» бутерброд с колбасой и просматривал газету, купленную на вокзале.

Потом подетально обдумывал план своих действий. Поезд должен прибыть на место  около семи часов вечера. Костя обещал встретить его на вокзале.

Хорошо бы на эти три дня устроиться в какой-нибудь недорогой гостинице. Все-таки у Кости семья, не хочется их стеснять. По окончании семинара им должны будут, как говорил Костя, выдать сертификат  с логотипом всемирно известной компании. Ради него он и поехал. Шанс продвинуться по службе. Сколько можно ходить в рядовых инженерах со скромной зарплатой, терпеть упреки жены и целый год откладывать деньги, чтобы съездить отдохнуть в отпуске?

И снова стук колес его успокаивал и убаюкивал. Навевал мысли о роскошном отпуске среди пальм, месте главного менеджера в их фирме, импортном сером костюме-тройке, который не мнется в рукавах. В этот раз его разбудил звук открывающейся двери и пугающий силуэт. Николай инстинктивно сжался под простынею.

Старик ( без сомнения это был он) затворил дверь и уселся на край постели.  Он опять смотрел в окно.

— За тем деревом будет маленький дом с забором. Маленькая такая рыжая собачка у калитки.  Потом будет какая-то станция: мы на ней не останавливаемся.  Остановимся примерно через полчаса. Там женщины рыбу продают, семечки в стаканах и яблоки: мелкие такие, с красненькими бочками… Червивые попадаются. Семечки не берите: они горелые.

— Откуда вы знаете?

Старик усмехнулся одними только губами.

— Я в этом поезде – полжизи…

— Как это в поезде? – Недоумевал Николай – Вам, наверное, негде жить?

— Может, и негде… Поездишь год-другой – сам все поймешь.

— Да… Я не собираюсь ездить… Мне завтра в семь выходить…

— Посмотрим, посмотрим, — загадочно кивнул старик, поднимаясь.

— Как скучно станет, к нам в пятое купе приходи, – бросил он напоследок.

Николай про себя решил, что старик совсем с ума сошел, хотя с виду не похож на сумасшедшего. Вот глаза только…Но в пятое купе он все-таки решил заглянуть. Что делать-то одному целый день?

 

Компания

Итак, их было трое: старик, полноватый мужчина неопределенных лет и парень, которому на вид можно было дать лет шестнадцать-семнадцать.

Он был в шортах, открывающих на обозрение худющие угловатые коленки. Да и шея у него была слишком худая и длинная, а голова маленькая.

— Мне восемнадцать с половиной, – предупредил парень, — меня даже в армию чуть не забрали.

— Откосил? — Улыбнулся Николай от сознания того, что наконец-то он нашел понятного и добродушного собеседника.

Парень хмыкнул и погрустнел, но ненадолго.

— Не… Нафик надо? Я, наоборот, хотел в армию пойти, мир посмотреть. У нас в деревне, знаете, какая скукота?

— А чем плохо в деревне?

Парень скривился:

— Считай, одни старики остались со старухами, ну и пьянь всякая.  Из развлечений – морду побить друг другу да водку пожрать. Отец неделями не «просыхает». Мне как восемнадцать стукнуло, я рюкзак собрал и сам поехал в райцентр, в военкомат. Захожу, а они на меня смотрят, как на шизу.

Ну, я с ходу: «Хочу послужить Родине!» Короче, отправили меня домой. Комиссию проходить и все такое. Потом военком наш документы посмотрел и говорит: «Пока что, Воробьев, Родина без тебя обойдется. Езжай к себе в деревню  и ешь сметану.  Тебе надо еще килограмм десять добрать. Веса на твой рост не хватило».

Приехал домой, пожил неделю, подрался с отцом. Вернее, он мне этот… отчим. Работы у нас нет. Девчонка моя на учебу ехала. Ну и решил тоже в город. Подумал, может, устроюсь куда-нибудь. Комнату в общаге получу, с Дашкой буду встречаться. Хотя бы по выходным. В кино с ней ходить.

Николай слушал паренька и внимательно посматривал, как двое других  с азартом играют  карты. Причем старик оказался совсем не слепой.

— Это они  играют, кому на станции за дыней идти, – пояснил паренек.

— Какой дыней?

-Обычной…  Лучше бы Петрович пошел, — кивнул паренек в сторону старика, – он приносит сладкую и мягкую, а у Толяна она недозрелая какая-то. Хотя тоже сладкая.

— Не нравится — не ешь, — возмутился Толян, но без злобы. Похоже, что он проигрывал.

— Я бы на твоем месте тоже сходил за жратвой какой-нибудь, —  посоветовал Толян Николаю, натягивая футболку, – а то мало ли сколько еще с нами?

— Последней реплики  Николай не понял, но засобирался за компанию. Утром он плотно позавтракал  рыбной консервой и картошкой, и есть ему совсем не хотелось.

Поезд замедлил ход и становился.

-Три минуты стоим! – Сообщил Толян, спускаясь на землю. Он не торопился.  Оказавшись  на воле,  шумно потянул носом и даже прикрыл глаза от удовольствия. Он совсем не походил  на пассажира поезда, которому срочно нужно было найти  проигранную в карты в дыню.

В сторонке стояло несколько продавцов с какими-то корзинками и свертками.

— Молочка не хотите? Рыба копченая соленая! Берите недорого! Пирожки с мясом, капустой, картошкой! – Зазывали женщины.

Толян и не двинулся с места.  Потом к нему подошел парень с огромной клетчатой сумкой и вытащил  дыню. Ни слова не говоря, Толян отсчитал ему несколько десятирублевок.

Дыня действительно оказалось немного жесткой: она не резалась, а  кололась кусочками. Толян разложил кусочки прямо на газете.  Николай вернулся ни с  чем со станции, и, компенсируя  свою нерасторопность, принес в  купе остатки провизии.  По его подсчетам, ехать оставалось  часов семь-восемь. Пообедали скромно, и почти в тишине.

— А ты где выходишь? – Спросил Николай паренька.

— В городе.

— Каком?

— Мне без разницы!- Махнул рукой паренек, — лишь работа была и комната в общаге.

— Понятно, — кивнул головой Николай,  помолчал, и уставился в окно. Они как раз проезжали какую-то речушку, поросшую камышом. А вдалеке даже виднелись фигурки рыбаков с удочками.

— И долго уже едешь до города?

— Не знаю… Неделю. Может две… Когда я в вагон сел, Петрович и Толян уже были.

— Что ж за неделю ни одного города?

Вопрос получился, как говорят в таких случаях, излишним.  Негромко говорившие между собой Петрович и Толян замолчали, и все посмотрели на Николая. Странно так посмотрели, что он почувствовал себя лишним.

-Ну, я пойду собираться, – нашел он причину, чтобы исчезнуть.

В ответ – ни звука.

 

Странный вагон

Николай сидел в полном одиночестве и размышлял над странностями. Странно, что до сих пор он не видел кондуктора, а вагон шел полупустым. И эта компания из пятого купе. Парень-то ладно, а вот двое других с их взглядами и шушуканьем… По каким-то странным путям шел этот дополнительный поезд. Должны быть холмы и горы, а они, наоборот, ехали по каким-то  степям,  лесам. Ни одной крупной станции. Этого просто не могло быть!

Он не мог вот покорно ждать дальше. Николай вышел в коридор и стал открывать двери купе — одни за другими. Некоторые  не подавались.  За одной дверью он увидел морщинистую иссохшую старушку, созерцавшую пейзаж за окном.

— Здравствуйте! – Обратился к ней Николай. – Вы не знаете, что это за поезд?

Старушка посмотрела на него отрешенными равнодушными глазами и отвернулась.

Николай постоял немного, оценивая бессмысленность второго вопроса, и закрыл дверь.

Из другого купе на него хлынул запах  крепкого перегара. За столом, уронив голову на стол, заваленный всякими объедками и мусором, сидел человек в грязной  майке. На появление Николая он никак не отреагировал.

Николай пошел, почти побежал по коридору. Он хотел оказаться в следующем вагоне, а если понадобится, еще в одном, чтобы выяснить, наконец, что это за поезд. Ему не давала покоя смутная догадка, что он сел  в какой-то  другой состав и вот теперь едет непонятно куда.. Там, в южном городе его ждет друг и уже скоро начнется семинар, а он  укатил в другую сторону.

Дверь вагона, которая должна была вести в тамбур, оказалась закрытой. Напрасно он пытался, что было сил нажать плечом.  С другой стороны – то же самое. Николай стучал и с разбега пытался выбить дверь. Безрезультатно.

«Должен быть стоп-кран» — мелькнуло у него в голове.  Но стоп-крана нигде не было: ни в коридоре, ни в его купе, ни в  соседнем.  Из сумки Николай вытащил нож и снова пошел к запертой двери вагона.  Он целиком был поглощен своей работой и не заметил, как подошел старик.

— Бесполезно, – сказал он, — другого вагона нет.

-Но я же видел, когда садился…

— Забудь, что ты видел.

— Куда нас везут?

— Я не знаю… И никто не знает.

 

Рассказ старика

Было тихое сентябрьское утро. Знаешь, как хорошо у нас бывает в сентябре. Как раз наливается виноград. Поспевают поздние яблоки, инжир. У меня был большой сад. Мне нравилось растить деревья. Некоторым было уже по тридцать-сорок лет. Когда родился сын, посадил орех, родилась дочь – посадил яблоню. Я давно там жил.

И вот сентябрьским утром я затворил калитку и ушел. Все оставил. Сердце рвалось на части, когда уходил, а мне вслед,  за забором выл  пес. Он все понял. Он уже знал, что я не вернусь. Жалко его было.  Лет десять у меня прожил: целый собачий век.  Если бы я его отпустил с цепи, он так бы и увязался со мной на станцию.

Я шел мимо хлебного магазина, мимо разрушенного дома, где раньше библиотека была. Неделю назад сюда упала бомба. Дома как не бывало: груда обломков.  Еще одна  упала рядом с рынком. Там еще больше людей погибло. Соседи уехали еще раньше меня, а я все ждал.

Думал, может, война прекратиться, но она не прекращалась. В городе воду отключили, не стало электричества.  В то утро, когда я уходил, было тихо, но это была обманчивая тишина.

Я уходил  с тяжелым сердцем и  тревогой за мой дом, сад, могилу моих родителей и жены. Уходил от войны. Мне было все равно, останусь я жив, или нет, но я не мог больше этого видеть.

Все знали, и я тоже, что поезда не ходят. Но у меня с утра было предчувствие какое-то. Словно бы в кармане   у меня лежал билет на поезд. Вот я и пошел.

Я пришел на пустой перрон – и он подошел. Я сел в первый попавшийся вагон. Хотел сойти на какой-нибудь  дальней станции. Поезд шел, колеса стучали, а я так и не решился. На одной мне показалось слишком многолюдно, на другой я заметил в толпе злые лица, на третьей было холодно и тоскливо.  Я смотрел из вагона и все ждал, ждал, ждал, когда же будет подходящая станция.  Потом я заметил такую вещь: все стало повторяться. Как будто бы мы ездим по кругу. Кто-то заходит, кто-то выходит, а кто-то остается и тоже не может выйти. Теперь ты понял, куда ты попал?

— Но такого не может быть!

Старик усмехнулся:

— Я не буду тебя убеждать или что-то доказывать.

— Вы говорите, что станции повторяются? Вы уже выучили наизусть, что за чем следует?

— Ну да.

— Значит, поезд едет вкруговую… Но ведь можно сойти на какой-то станции… Сесть на другой поезд, на автобус.

-Нельзя.

-Но почему?

Старик приблизил свое лицо, и в этот момент оно показалось Николаю каким-то безумным.

— Вагон не отпускает тебя.  Ты уходишь, но все равно опять оказываешься здесь.

— Я не понимаю…  А, может, нас кто-то разыгрывает, и мы вообще никуда не едем?  Может, окна – это совсем не окна, а такие мониторы с изображением.

-Телевизоры что ли? – Переспросил старик.

-Типа того.

— Ну ладно, я пойду, – вздохнул старик.

Николай еще что-то хотел спросить, но упустил мысль. Кажется, про то, что повторится ли сегодняшний день завтра или что-то подобное.

Когда старик ушел, он стал внимательно рассматривать окно. Судя по всему, это была обычная пыльная рама со стеклом. Да и изображение по ту сторону казалось очень натуральным.  Николай стоял, упершись в окно лбом и руками.  Уже начало темнеть, и картинки на  той стороне были неотчетливыми. Еще он заметил у самой дороги человека, который в какой-то момент оказался прямо перед ним.

Николай долго не мог заснуть и все думал под стук колес про старика. Закрыв глаза, он видел удаляющуюся сутулую фигуру и пса,  с отчаяньем и лаем рвущегося с цепи.

 

Попутчик

Что вчерашний день не повторится, это Николай понял раним утром. Часов в пять или шесть в его купе вломился здоровый малый с огромным чемоданам.

Причем он не думал вести себя тихо из уважения к спящему соседу. Он был явно в приподнятом настроении и даже напевал себе под нос какую -то бравурную песенку.

— Привет пассажирам! – Нарочито громко и весело  известил он, когда Николай повернулся с бока на спину, — меня Василием зовут, а тебя?

— Вы… То есть ты сейчас на какой станции сел?

— Паникаровка…

-Что это за станция такая?

— Нормальная станция, районный центр.

— А едешь куда?

— К невесте.

— Ну, это понятно, а  в какое место?

— Нижний Новгород.

— Уверен, что в тот поезд сел?

На некоторое время улыбка «сползла» с лица Василия и он стал сосредоточенно рыться в карманах, пока не извлек на свет довольно помятый билет. Оба попутчика внимательно принялись его изучать.

— Да все правильно! – Громогласно возвестил Василий, – поезд такой-то, вагон номер семь.  Между прочим, поезд дополнительный. Я  едва уехал.

Ну что, позавтракаем!

Не дождавшись одобрения своей идеи, он принялся ловко и торопливо выгружать  свертки и банки на стол, где явно не хватало для всего места. Николай подумал, что неплохо было бы пригласить старика, Толяна и «призывника», но как-то постеснялся.

На столе  среди  свежих огурчиков, помидорчиков, толстых ломтей ветчины и прочей снеди была выставлена бутылка водки.

— Ну что? За «счастливого пути»?

Василий не спрашивал согласия. Он уже наливал   в одноразовые пластиковые стаканы. Водка в шесть часов утра!

Николай поморщился, но все-таки опрокинул полстакана, потом еще раз.

Попутчик рассказывал ему свою историю. Про то, что он с женой прожил почти двадцать лет. Все это время работал на заводе токарем. Машину купил, ремонт в квартире сделал.  Дети выросли. Старший сын женился, дочка в институт поступила. Ему бы жить да радоваться, а нет. До того тоска взяла последнее время, что хоть вешайся. Скукотища, безысходность какая-то. Да еще каждый день вспоминается одноклассница – первая любовь. Решил узнать, где она, как живет. Узнал. Переписываться стали на  «одноклассниках». Она написала, что разошлась с мужем, работу хорошую потеряла. Василий и вовсе потерял покой.  Всю ночь вздыхал и ворочался с боку на бок. Вспоминал, как они первый раз поцеловались, как в кино ходили. Утром пошел на вокзал и купил билет в Новгород. Жену решил пока не тревожить. Сказал, что  у него в  Новгороде друг нашелся, с которым служили вместе. Зовет погостить недельку-другую Жена, конечно, поворчала-поворчала, но харчи собрала в дорогу. Хороший она человек, да только не  лежит сердце. По глупости женился, да так и прожил двадцать лет. По привычке.

— Все! Начинаю жизнь заново! Вот с этой самой минуты! – Орал захмелевший Василий.

То ли водка была «паленая», то ли вагон слишком трясло и качало, но у Николая все поплыло перед глазами, а звуки доносились словно бы приглушенные, неотчетливые.

Кто-то закричал:

— Таможня! Приготовьте багаж для осмотра!

В купе ворвались таможенники, почему-то с оружием и в масках.

— Чемодан свой открывай! – Приказал один.

Пока он с трудом вытаскивал чемодан, они уже рылись в вещах Василия.

Расстегнули туго набитую сумку на молнии, и оттуда буквально вывалились пакетики с белым порошком.

Василий не побледнел: он стал желтым каким-то. И у него дрожали руки.

-Не может быть! Это не мое!

— Все вы так говорите.. На выход! Быстро!

Василия уводили как преступника, надев наручники. Его раскрытый чемодан так и остался стоять на полке. Некоторое время Николай сидел в оцепенении, и лишь когда поезд набрал ход, как будто спала пелена. Он выскочил из купе и побежал к выходу.

— Меня! Меня заберите! – Стучал он кулаками в дверь вагона.

Из купе рядом вышел какой-то пассажир, которого он не видел раньше: какой-то взъерошенный, в брюках, похожих на пижаму.

Постоял, почесал затылок, потом опустился на пол, выставив острые колени. Прислонившись к стене, Николай чувствовал затылком, как  мерно подпрыгивают колеса поезд на рельсах. «Сплетался»  бесконечный ритм: ритм дороги и безысходности. По всей видимости, невесте из Нижнего Новгорода так и суждено будет доживать свой век в одиночестве.  Василия-то увели.

— У тебя пожрать есть чего-нибудь? – Спросил  незнакомец в полосатых штанах.

— А где старик?

— Какой старик?  — Переспросил «полосатый».

— Вон из того купе…

— Его забрали вроде бы. Оружие нашли какое-то…

 

 

Попутчица

Но оказалось, что старика не забрали. Через день два или три Николай его увидел сидящим у себя  на постели. Он рассказывал, как уходил от войны.

— Постой, старик, – Николай оторвал голову от подушки, — ты мне это уже говорил…  И за дыней тоже ходил раз сто или пятьсот.

Старик замолчал и поджал губы.

— Я бы на твоем месте не стал больше пить, – заявил он поучительно.

— А я не пью.  Один раз только с Василием, который вез уйму наркотиков.

— Уже не один. Все повторяется.

-Значит, я пил много раз?

— Да.

Николай вскочил и  стал с усилием тереть небритое лицо.

— Бежать! Надо бежать! – Раз пять, как заклинание, повторил он.

Старик посидел еще пару минут, с жалостью глядя на Николая, и вышел.

Тот стал тщательно обдумывать план побега. Решил так: из вещей ничего не брать. Как только будет станция, выскочить из вагона и идти, куда глаза глядят. В транспорт никакой не садиться.

Николай тщательно побрился, переодел майку и сел дожидаться ближайшей станции. Точь-в-точь, как пассажир, который приготовился заранее и ждет-не дождется, когда же поезд прибудет на станцию, где его будет встречать родня. Немного помятый и ошалевший, он сойдет на перрон, прямо в объятия жены с внушительным бюстом. А племянник или дядя, или шурин или деверь, как перышко подхватит его чемодан и быстро направиться к выходу. По направлению к дому и накрытому столу с выпивкой и закуской. И все будут весело шутить и улыбаться.

Но станции все не было. Уже проехали собачку, одинокую сторожку, выжженную рощу и мостик. Миновали туннель, за которым показался город. Город!  Он возвышался как неловкая громадина. Почти живое затаившееся существо с когтями-антеннами и горячими крышами. Сейчас он все бы отдал просто за то, чтобы попить пиво в кафе на набережной, зайти в книжный магазин, поглазеть на  девчонок в мини-юбках, которые так любят фотографироваться у фонтана.

Вот, наконец, и вокзал. Поезд  судорожно дернулся  пару раз и замер. Николай был наготове у выхода. Как лев перед прыжком на добычу, как спринтер на старте.

— Молодой человек, Вы не поможете мне занести вещи? — Прозвучало снизу, с перрона. Николай опустил взгляд и замер.  Сарафан на лямочках, шляпка, глаза цвета ангельской невинности. Такие небесно-голубые, с пушистыми ресницами.

-Конечно, – немного смутившись, ответил он, – а какое у вас купе?

— Кажется, номер семь.

Это было его купе.

Николай дотащил довольно тяжелый чемодан, галантно пропустил даму вперед и опустился на свое спальное место. Ему стало стыдно, что у него на столе и на полке такой беспорядок.  Он вытащил из сумки какой-то пакет и стал засовывать туда пустую бутылку, открытые недоеденные консервы, шкурки от колбасы.

— А нельзя ли открыть окно?- Вежливо поинтересовалась дама.

Николай знал, что окна в вагоне не открываются, но все же подергал за ручку пару раз.

Дама сняла шляпку и стала причесывать волосы.

— Не могли бы вы выйти? Мне нужно переодеться, – попросила она.

Николай стоял у окна и  думал, почему же он не вышел? Неужели эта дамочка так его поразила? Слава богу, он не в том возрасте, чтобы впадать в волнение от появления любой привлекательной женщины или девушки. Дело было в другом. В том-то и дело, что поразила. Она была из его представлений. Кажется, он видел ее на вокзале, когда покупал билет, а может быть, на скамейке в парке. Он не мог вспомнить точно.

Наверное, она сейчас наденет светлые брюки с тонкой кофточкой и ляжет на полку читать книгу. Какой-нибудь любовный роман.

Дамочка действительно лежал на полке с книгой в руках, которая называлась так: « страсть и коварство». Иногда она меняла положение, вытаскивала из сумочки красное яблоко или конфету и, не отрываясь от чтения, съедала. Николай понял, что  в этом купе он стал лишним. Может быть,  когда дамочке надоест чтение, она с ним заговорит?

О чем же она может говорить?  Например, спросит, куда он едет? Не душно  ли было ночью, и почему проводник не  носит чай.

Все именно так и произошло.

-Очень хочется чая, – заявила дамочка.

 

Клоны

— Сейчас я схожу, спрошу!- Засобирался Николай.

В коридоре он немного постоял, прислонившись к стене и  ощущая всем телом, как постукивают колеса. Он уже так привык к этому звуку и движению. Он стал почти одним целым с этим вагоном, но еще не разобрался, почему он попался в эту ловушку.

Николай направился к своим знакомым: старику, Толяну и призывнику, поскольку с другими пассажирами  так толком и не познакомился.

Компания не обратила внимания на его появление. Старик  дремал на полке, прикрыв глаза, а  Толян и парень играли опять в карты.

— Ты давай королем! Королем своим козырным! – Орал Толян.

— Хрен тебе с маслом, а не король!- Злорадствовал парень, вытаскивая другую карту.

Николай молча сел рядом.

— Ты че такой?- Поинтересовался Толян.

— Какой?

— С нами сыгранешь?

— Не…

— Хавчик у тебя есть?

Николай почесал макушку.

— Вроде был. И хавчик, и бухло…Василия забрали, а это все осталось.

— Бухло нам не надо, а пожрать не мешало бы.  Да…, неладно с попутчиком твоим вышло. До тебя еще парня одного  вот так же повязали. Он больше не появлялся… Ну  что, пошли к тебе! Старик, ты с нами или как?

— Я лучше принесу. У меня там в купе  дамочка одна.

— Какая дамочка!

— Симпатичная такая, книжку читает. За чаем меня послала.

Старик уже поднялся с постели. Он сидел, ссутулившись, и внимательно слушал.

— Какая она? – Вставил он свое слово.

— Обычная дамочка: ухоженная такая, культурная.

— Какие у нее волосы?

— Не помню.  Кажется, обесцвеченные.

— А глаза?

-Голубые.

Получив краткую информацию о дамочке, старик потерял интерес.

— А почему вы спрашивали? – Поинтересовался Николай.

Старик махнул рукой и снова лег на постель.

Парень и Колян не унимались.

— А что она у тебя кусается что ли? Почему это к ней нельзя? А вдруг мы ей понравимся? – Ухмылялся  Толян.

— Не понравитесь. Это уж точно.

— А ты почем знаешь?

— Не пойму почему, но я про нее как будто знаю все.

Старик опять поднялся.

— Ты заешь, что она скажет, что сделает?

— Вроде того…

—  Тогда ты должен знать. Что она — не настоящая.

— Что?

— Мы называем их клонами. Она –это твое представление о женщине, которая села в поезд.

— И что мне с ней делать?

— Ну, это уж твое личное дело, – похабновато усмехнулся Толян.

— А высадить ее можно?

— Они приходят и уходят без нашего спроса.

— К вам приходили?

— Вон к нему, – кивнул Парень в сторону старика, — к нему жена приходила.

— Это как?

Старик не спешил с ответом. Он снова смотрел в окно, где за  деревьями открылся шикарный вид на  речку.

— Сейчас на мост  въедем, – сказал Старик.

— Да ладно с мостом. Про жену расскажи, – попросил  Николай.

Толян с парнем снова разложили карты, а  старик начал так:

— Она пришла молодой. Такой, как я ее увидел первый раз.  Она была очень красивой и гордой. Сначала и смотреть не хотела в мою сторону, а родители ее были не против, чтобы мы поженились. Семья у нас небедная была: виноградник большой, овец держали… В общем, сосватали мы ее. Она вышла: щеки «горят», глаза опустила, даже не  взглянет. Это потом у нас ладно все стало. Никогда я ее не принуждал: только добром и лаской. Теперь думаю, что  может, и не любила она меня никогда. Столько лет прожила, детей родила, а не любила. Женщин  не разберешь. То смотрит ласково и весело, то плачет. И никогда она про тоску свою не говорила, не жаловалась.  Потом в один год заболела и умерла от рака, недолго мучилась. С того времени и дня не прошло, чтобы я о ней не думал.

Один раз глазам своим не поверил: заходит в  вагон Она!  И смотри на меня так  преданно, ласково.

-Здравствуй, – говорит.

Я сначала подумал, что это дочка наша старшая. Потом гляжу:  нет, это и есть сама она, родинка на щеке. Я-старик, а она молодая. Как будто  воскресла с того света. Мне умирать, а ей жить. Стоим, смотрим друг на друга, а я  не знаю, что сказать. Слезы по щекам катятся. Самый родной мне человек, а слов нет.

Отвел ее в отдельное купе. Сумку нес такую с желтыми полосками. Потом вышел ненадолго, вернулся, а ее нет. Ни сумки, ни ее – как будто не было.  Один старожил из второго купе (его увели потом куда-то двое из ЧК) мне потом рассказал, что это не жена была, а клон. Мертвые к нам не возвращаются.  Так я хотел ее видеть, что воссоздал в своем воображении. У него так тоже было с дочерью.

Такой вот я ее и представлял: что она так будет говорить, как смотреть на меня.  Что потом – об этом ни одной мысли не было.  Вот она и исчезла. Наверное, пока ты представляешь – она есть,  перестал – она исчезла. Так и с твоей.

— Да уж, история, —  выдохнул Николай, — пойду посмотрю, может, ее и нет вовсе.

Он хотел по привычке дернуть дверь, но передумал и решил постучать.

— Да, да, войдите! – Раздалось за дверью.

Дамочка сидела на полке и гладила котенка. Такого забавного, пушистого, полосатого котенка, который «гудел» от удовольствия. Причем делала она это очень старательно, и не обращая никакого внимания на его вторжение. На столе стоял невесть откуда взявшийся недопитый чай в подстаканнике. Значит, зря он   придумал отговорку, почему не принес чай от проводника. Вранье не понадобилось.

Прошло, наверное, минут пятнадцать, а дамочка все так же гладила, а котенок все так же мурчал. Николай вспомнил, что  в детстве так любила делать его старшая сестра, а котенка звали то ли Пушок, то ли Звонок. Интересно, клон он или нет? — Думал Николай, отворачиваясь к стенке. Даже под убаюкивающий стук колес сон никак не шел к нему. Трудно в этом признаться, но ему было страшно.  Он боялся повернуться и посмотреть на дамочку. В какой-то момент перед этим ему показалось, что у нее как будто неживые, стеклянные глаза, и они ничего не выражают. Посредине бессонной ночи он покинул свое купе. Он хотел отыскать где-нибудь свободное место, но все двери неожиданно оказались закрыты. Даже та, где были его хорошие  знакомые: призывник. Старик и Толян. Помаявшись, Николай устроился прямо в коридоре.

 

Побег

Он не спал: не мог спать, и боялся пропустить остановку. Хоть какую-нибудь остновку на полминуты, несколько секунд. Этого вполне достаточно, чтобы выскользнуть из вагона. Он пошел бы, нет, побежал своей дорогой, а поезд своей. И даже ни разу не оглянулся, и никогда в жизни не пришел бы на вокзал.

Поезд остановился  ранним утром. Он обрадовался, что на перроне никого нет, и что никто его не схватит за руку. В одну и другую сторону тянулись рельсы, неподвижной громадой стоял какой-то  «товарняк». Кажется, один-единственный путь мог вывести из этого места: в переход, а потом на вокзал.

Николай спустился вниз по ступенькам, прошел по коридору, освещенному тусклыми лампочками.  Потом ступеньки повели его вверх. Ему показалось, что он шел очень долго. С непривычки устали колени. Какой-то бесконечный подъем, ни одного человека ни впереди, ни сзади. Собственные шаги гулким эхом отдавались под низким сводом. Наконец-то выход. Снизу доносился монотонный гул. Немного напоминающий  шум моря, или лавины в горах, или наступающей армии.

Николай вспомнил про театр.  Еще студентами забавы ради они несколько раз поднимались на сымый верхний балкон. Там ничего не было слышно, а сцена казалась крошечным островком, по которому двигаются игрушечные человечки. Сейчас он тоже стоял на высоком балконе, а внизу шумел и волновался вокзал с его залом ожидания,  рядами чемоданов и сумок, буфетом, кассой и камерой хранения.  Площадка была  очень узкой: всего лишь два шага, и другого входа или выхода у нее не было.

Николай решил еще раз пройти весь путь, внимательно разглядывая стены: вдруг он не заметил какой-нибудь поворот вправо или влево, еще одну лестницу, которая не взбиралась бы так круто вверх. Вокзал – это всегда  масса переходов и лестниц. Но ничего такого не было. Он вышел снова на пустынный перрон, где уже не было поезда, умчавшего его вещи и дамочку- «клона». Только «товарняк» продолжал   стоять.  Николай спрыгнул вниз и  пошел, перешагивая через рельсы. Он хотел обойти состав и посмотреть, что же  с другой стороны.

С другой стороны тянулся глубокий  и отвратительный овраг, поскольку его склон был усыпан мусором. Очевидно, его сбрасывали прямо сверху и уже не один год.   «Горы»  пластиковых бутылок и пакетов вместе с гниющими остатками пищи и дохлыми кошками. Пока Николай морщился от тошнотворного запаха и раздумывал, в какую бы строну ему пойти прямо по рельсам, он не сразу заметил, как приближается поезд. Это был какой-то сверхскоростной состав:  он буквально »летел» по рельсам.  Николай едва-едва успел перескочить путь.  Еще секунда-другая, и он оказался бы под колесами. Его сердце колотилось, как  после долгого бега, в горле пересохло.

Он снова, уже в третий раз пустился в путь по длинному переходу в сопровождении едва уловимого сквозняка. И снова лестница привела его в тесное пространство над вокзалом. И задыхаясь после подъема, он закричал срывающимся голосом:

— Люди! Помогите! Я здесь! Мне нужно спуститься!

Никто из маленьких фигурок даже не поднял головы.  Люди так же деловито перетаскивали свой багаж, искали свободное место, жевали и разговаривали, и все так же снизу доносился вокзальный гул, сплетенный из множества голосов и звуков.

Николаю вдруг пришла в голову мысль: его заметят, если он сейчас перелезет через перила и бросится виз. Прямо  на кафельный пол. Потом он подумал про пятна крови, вспомнил про свалку и  брезгливо поморщился.

Николай почти потерял ощущение времени. Возможно, он просидел наверху только несколько часов, а возможно, целую ночь. Ему ужасно хотелось пить.  Ничего не оставалось, как снова выйти на перрон. Внезапно поднявшийся ветер трепал его волосы и одежду, приятно холодил спину. К Николаю медленно приближался поезд.  Он по привычке подошел к седьмому вагону.

В вагоне, до мелочей и царапин знакомом ему вагоне, оказалось неожиданно многолюдно. Некоторые  пассажиры стояли у окон, упершись двумя ладонями. Возле туалета стояла очередь с полотенцами за плечами.

Слава богу, дамочки в е седьмом купе уже не оказалось. Прямо на полу стояли сумки и чемоданы, на верхних полках кто-то спал, а на его месте лежал бледный как полотно парень. Николай полез под полку, где должна была стоять его сумка, а в ней – недопитая бутылка  с «минералкой». Пусть хоть теплая и без газа, но все-таки вода!

— Я уже выхожу скоро, – начал парень оправдываться, — Танька, свинья, не разбудила вовремя. Вот я не успел билет купить…  Да вы садитесь! Я сойду скоро!

Парень еще сильнее побледнел, глаза у него «забегали», и он ретировался в сторону сортира.  Вернувшись, долго рылся в сумке дрожащими руками, пока не достал бутылку пива. Николай смотрел на все безучастными глазами.

— Мне бы только до дома доехать!- После нескольких жадных глотков сообщил парень, – а там сразу в диспансер. Капельницу сразу потавят. Я там практику проходил.

— Ты кто?

— Я – студент, — обрадовался парень, что Николай с ним заговорил, – на стакан меня подсадили. Вот домой еду. Там меня встречают уже – и сразу в диспансер. Я там был на практике.

— И в каком институте?

— В медицинском. На четвертом курсе. Я знаю, что  нехорошо это…  Последний раз…

Студент еще долго что-то шептал и иногда ругался в адрес злосчастной Таньки. На клона он был совсем не похож, и Николай сомневался, что он в скором времени избавится от такого попутчика.  Уж лучше бы спал, как те двое.

Солнце все настойчивее заглядывало в окно, и в купе стало нестерпимо жарко. Пассажир с верхней полки свесил ноги и уставился на заставленный стол  с целью отыскать свободное место и потсвить туда ногу

Это была женщина лет сорока-пятидесяти. Немного полноватая, в спортивном костюме и похожая на мужчину. Она смутно напоминала кого-то Николаю. Пассажирка пригладила  коротко стриженые волосы руками.

— Я знаю, что есть лесенка, но по ней ужасно неудобно спускаться, – заявила она и исчезла за дверями, наступив еще Николаю на ногу.

Он подумал, что все: и женщина, и студент, и духота, и теснота – все это как в обычном поезде. Как будто все они сойдут на следующей станции, предварительно сдав белье проводнице, и на следующий день не вспомнят друг о друге. Все слишком реально и буднично.  Может быть, он сел уже в другой поезд?

Николай заглянул в пятое купе, в котором оказались совершенно другие люди. Ни старика, ни Толяна не было. Не было! Значит, это был действительно другой, совершенно нормальный поезд.

Как бы оправдывая его догадку, парень действительно скоро сошел, а женщина и долго спящий пассажир остались. Когда же он наконец-то зашевелился и свесил вниз голову, Николай с удивлением увидел, что это Толян.

 

Глава шестая. Погружение во тьму.

Слова «утонули» в грохоте. На полной скорости поезд неожиданно въехал в туннель. В темноте исчезли проемы окон и  сонное лицо Толяна, пассажирка с короткими волосами, смятые простыни и злосчастная муха в правом углу окна, которая уже устала биться о стекло и смирилась с неизбежным.

«Припечатанные»  к своему месту, пассажиры пережидали, когда же  туннель кончится, стук колес снова станет мерным и усыпляющим, а в окно будет светить солнце. Но туннель не кончался. Он вытянулся в бесконечную спираль, где нет начала и конца. Как только заканчивался один круг – начинался второй, третий, четвертый, пятый, и так до бесконечности.

Николай сидел, откинувшись на  жесткую стенку. Он почему-то подумал, что ему больше не нужны глаза, потому что нечего видеть. Не нужны уши, потому что нет ничего, кроме шума. Не нужны чувства, потому что все пропало. Он почти не существует. Они все не существуют.

Ничего нет. Мир погрузился во тьму.

Воспоминания из прошлой жизни. Они возвращались с речки. Жаркий летний день  как-то закончился внезапно, и изнуряющую жару сменила прохлада. Особенно это чувствовалось, когда проходили по мостику. В этот момент Николай посмотрел  в сторону заката, да так и замер. Солнце, которое уже коснулось воды, посылало им свой последний луч. Он взметнулся далеко по зеркальной глади, дерзко блеснул оттенком алого. Этот последний луч предназначался только им. Тогда Николай подумал: что с ним происходило сегодня и вчера – все это  неважно по сравнению с закатом или рассветом. Ему не дано предугадать, когда закончится его жизнь, но  он уже видел то, что навсегда останется в душе, и держал на руках дочку, и гладил  руки любимой. Его беда, что он не мог ценить эти моменты,  не понимал их ценность. Жизнь так быстро промчалась.

Никто из пассажиров не знал, сколько длился туннель: час, два, день, неделю. Николай  уже не слышал и не видел, как поезд «выскользнул» из черной дыры – туннеля и  по крыше бешено заколотил ливень. На станции творилось что-то невообразимое.  Люди отчаянно штурмовали стену ливня, которая встала между ними и поездом. Кто-то не мог разглядеть номер вагона и, окончательно вымокнув, отчаянно метался по перрону.

— Какой это вагон! – Спрашивали они друг у друга и у проводников, которые не отрывали глаз от билетов и не поднимали головы.

Всего лишь за несколько минут в вагон номер семь втиснулось столько пассажиров, что все они едва ли могли рассчитывать на свое личное место на полке.  Сразу начались «разборки» по поводу билетов и кто пришел раньше.

-Молодой человек, по-моему это мое место! – Не совсем уверенно  обратился к Николаю пожилой пассажир.

Одет  с иголочки, в очках, лицо худощавое, пальцы длинные – сразу видно, что интеллигент.  Небось, какой-нибудь профессор из института, где учится студент, «подсевший на стакан». И кто же их разберет, почему профессора такие правильные, а студенты у них вот такие…

Николаю как-то мельком пригрезились его студенческие годы, и ему даже стало  стыдно за весь свой  небритый, мятый и задрипанный вид.

—Да, да. Я уйду сейчас… – Николай слегка приподнялся.

—Сидите, сидите. Я вот тут, с краешку. Как захотите, так уйдете, —  доброжелательно отреагировал пассажир.

Он неторопливо снял  светлый влажный пиджак и, расправив, повесил его на плечики, убрал сумку под сиденье и обвел купе удовлетворенным взглядом.

— Похоже, что спать мы будем с открытой дверью. Иначе задохнемся в такой духотище. И надо же было пойти этому ливню!

Словно бы в продолжение темы в проеме появился здоровенный парень с сумкой – человек  дождя:  с волос, по лицу, с одежды,  спортивной сумки стекали капли. Он был настолько мокрый, что как будто бы только что вынырнул из реки во всей своей дорожной амуниции. Парень немного постоял, вздохнул и пошел дальше по вагону, оставив после себя лужицу и  булькая кроссовками.

Потом Николай смотрел в окно и никак не мог вспомнить: проезжали ли они это место или нет. Хуже всего, что он так и не успел поговорить с Толяном: в суматохе тот исчез.

И правильно сделал, – думал про себя Николай, — наверняка, он прорвался в общей неразберихе. А он, Николай, почему-то  опять остался на месте, как примагниченный. Что помешало ему выскользнуть из вагона? Дурацкая нерешительность и страх перед неизвестным. Ливень не в счет. Это просто вода.

Народ все прибывал и прибывал, как будто вагон резиновый. Спальных мест не хватало, на одной полке сидели по пять-шесть пассажиров.   Люди устраивались  в узком коридоре с чемоданами и сумками, сделав его практически непроходимым. Человек в сером пальто спал прямо на полу, никак не реагируя на пассажиров, которые через него перешагивали, а иногда спотыкались ненароком. Николай обратил внимание: люди стали на одно лицо, без пола и возраста. У всех было выражение какой-то обреченности. Никто даже не возмущался. Тени, а не люди. Измученные, обреченные, послушные тени. Наверняка, каждый тешил себя надеждой, что все это ненадолго и скоро они выйдут на своей станции, которая окажется родной и уютной. Ночь-другую можно и потерпеть.

Пожилой профессор позвал Николая сесть рядом с ним. Так что он оказался не на полу, а на полке, где его хотя бы не толкали. Можно было откинуться, закрыть глаза и подремать, но стояла такая невыносимая духота, что об этом не могло быть и речи.  Вытирая пот с лица, Николай пробрался в коридор: там хотя бы открывались окна. Сесть в коридоре на пол было негде. Он едва прислонился к стеклу, глубоко вздохнул и почувствовал, что  в окно вагона врывается горячий воздух с примесью пыли или песка.

 

Глава седьмая. Пророк.

Все выяснилось, едва забрезжил рассвет. Вместо привычной  местности: покосившихся заборов, мостиков, «островков» леса за окном расстилалась пустыня. Ничего, кроме песка и бескрайней однообразной дали.  Никакого намека на  полустанок или станцию. Бедные, бедные люди! Значит, они должны распроститься со своей мечтой выйти  где-нибудь под  липы или березы. Горе путнику, оказавшемуся среди бесконечных барханов под палящим солнцем.  Но что могло ждать их всех, запертых в ловушке — вагоне поезда, который отчаянно мчался через пустыню?  Кто и когда проложил здесь путь? Какая незавидная участь постигла этих строителей?

Вода в вагоне закончилась на третий день. Четвертая ночь была ужасной. Утром, когда жара немного спала, вместе с глотком свежего воздуха разнеслись слухи: сегодня будет Пророк. Говорили об этом только шепотом, многозначительно поднимая брови.

Николай, который не отходил от ослабевшего профессора, не знал, кто такой Пророк, но он тоже проникнулся его многозначительностью. Он думал так: если путь изменился, значит,  они больше не ездят по кругу. Значит, скоро  поезд придет к  какому-то назначенному пункту. Рано или поздно все должно закончиться. Вот только где взять немного воды для профессора, который впал в забытье? Он решил так: если придет Пророк, то все станут спрашивать его о том, что их ждет в будущем, а он подойдет и попросит пластиковую бутылку с водой. Пожилые люди с трудом переносят обезвоживание организма. Если профессор совсем ослабнет, он не сможет больше читать лекции и принимать экзамены, а студенты больше не услышат от него историй времен его молодости. Нужно, чтобы Пророк приходил быстрее, иначе профессор совсем иссякнет.

Ближе к полудню поезд встряхнуло так, как будто он натолкнулся на невидимую преграду. Он оставался без движения только считанные секунды. И за это время успел войти пассажир.

Сначала  на всеобщее обозрение появился внушительных размеров багаж: тугая набитая сумка, из которой выглядывал банный веник. Вслед за сумкой, громко сопя и чертыхаясь, появился большой гражданин в клетчатых шортах и панаме. Майка с иностранной тупо оптимистичной надписью была мокрой от пота. Оглядываясь по сторонам, он панамой вытирал красное лицо и  шею.

-Здесь купе с кондиционером? — Спросил  он немного обессилевшим, но все-таки начальственным голосом, исключавшем саму возможность существования купе без кондиционера.

В узком коридоре всем столпившимся было невозможно разглядеть предполагаемого пророка. Задние напирали на передних и старались вытянуть шеи.

Не дождавшись ответа, пассажир подхватил свою ношу и  рванул дверь ближайшего купе. Он  неожиданно легко для своей комплекции «нырнул»  внутрь, «впорхнул», ввалился, словно бы канул. Стоящим в первых рядах показалось, что на них как будто повеяло прохладой из раскрытой двери. Как будто там и впрямь работал кондиционер, и даже как будто звучала какая-то легкая приятная музыка.

Никто не решался войти вслед за незнакомцем, и только Николай пробивался вперед. Он думал, что в такой огромной сумке наверняка найдется бутылка воды для профессора.

— Простите, пожалуйста… — начал он свое  обращение, и тут же умолк пораженный. Это было купе не из их поезда. Другие занавески на окнах, другие полки, которые казались шире, негромкая музыка откуда-то из-под потолка, а главное,  потоки прохладного воздуха. Это было купе повышенной комфортности, которого здесь раньше и в помине не было.

Новый пассажир сидел, развалившись на полке, и ел жареную курицу. Он  тщательно обкусывал и обсасывал каждую косточку.

— Не найдется ли у вас…- как можно вежливее хотел Николай спросить про воду.

— Найдется!

Незнакомец порывисто встал и  откинул противоложную полку: весь багажный отдел был доверху набит пластиковыми бутылками с напитками.

-Вам какую: лимонад ли «минералку»?

— Да нет… Обычную питьевую.

-Ну, тогда «Аква-минерале». Держите.

-Спасибо большое.  Это для профессора…

-Я знаю.

-Я вам что-то должен?

-Потом сочтемся.

-Ну да, конечно… Если что обращайтесь…

Николай неловко пятился назад, сжимая в руках бутылку. Он хотел бы расспросить нового пассажира о пророчестве, о том, кто он, и откуда взялось столько воды, но ему было  как-то неловко. К тому же он увидел, что за окном опять мелькает речка и зеленые деревья, и благоухающий луг. Нужно было спокойно подумать над всем этим. Но стоило ему выйти из купе, как все вернулось на свои места: ужасная духота  и пустыня за окном. Он  посмотрел на свой «трофей» с некоторым недоверием, вполне готовый к тому, что сейчас бутылка исчезнет или взорвется у него в руках.

Возле купе уже никто не толпился, но Николай видел, как  после него в дверь протиснулся другой пассажир.

 

Глава девятая. Иллюзия и реальность.

Ничего не изменилось. Только пассажиры вагона номер семь уже не выглядели такими измученными. За всем необходимым они теперь ходили к Пророку. Николай видел, как  некоторые выносили целые пакеты с едой и спиртное и даже туалетную бумагу. Один мужчина зачем-то вытащил букет цветов и торжественно понес его по  коридору. Другой «выскользнул» с туго набитым портфелем. Похоже, что в нем  были деньги или какие-нибудь ценные бумаги.

Все были сыты и навеселе. Отдельные несознательные личности умудрялись напиваться до чертиков и устраивать дебош. Пожилой гражданин в синих тренировочных штанах ходил с огромным синяком на лице. Кто-то порвал платье даме из второго купе, и она пошла к Пророку за новым, а заодно набрала кучу всякой косметики. В вагоне запахло французскими духами.

Николай больше не был в старенном купе, и его от повторного визита всячески отговаривал профессор.

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, – риторически утверждал он.

В другой раз, увидев, как народ таскает огромных омаров, он долго, по-стариковски возмущался:

— Удивляюсь, что за люди?! Предложи им рай или кусок водки с колбасой, они выберут второе. Смотреть противно!

Николай не спал. Обычно он лежал, накрывшись с головой тонкой простыней. Он думал о том, как выбраться из вагона, и как бы он мог покинуть ту станцию. Разбился, если бы прыгнул вниз, на пол вокзала? Или снова бы очнулся на полке поезда?

Вообще-то эти и еще десяток вопросов можно было бы  задать Пророку. Интересно, кто-то с ним пытался уже поговорить по душам, и почему  никто не спросит, когда же все это закончится. Неужели у пророка только водка и туалетная бумага и нет ответа, что с ними всеми будет?

Николай вскочил и открыл дверь, но постоял немного и снова лег. В его голове не вязались пророчества и главные вопросы с образом этого странного пассажира в клетчатых шортах, который никогда не выходил из своего купе.

Чаще всех к нему наведывался сухопарый энергичный пассажир,  внешность которого смутно напоминала Остапа Бендера.  Считалось, что он с Пророком уже на короткой ноге и не случайно он у него иногда задерживается.

Николай сначала настойчиво  потряс попутчика за плечо, потом стал хлестать его по щекам – бесполезно. Остап не умер, о чем свидетельствовало его ровное  не слишком трезвое дыхание, но он не открывал глаз. Тогда Николай оставил его в покое и принялся то же самое проделывать с другим пассажиром. Тот тоже не просыпался. Он стал входит во все купе, кричать «подъем!», хлопать в ладоши и греметь оставленными на столике стаканами. Никто не просыпался! Все впали в ночной летаргический сон.

Бывают в жизни минуты, когда мы словно бы отстраняемся от реальности и видим себя со стороны.  Как будто на мгновенье нам смотри в глаза сама бездна мироздания. С высоты столетий или полета человеческих душ, или вершины дерева, которое никогда еще не существовало в столь  бренном мире.  Николай видел себя со стороны, с высоты. Как сейчас он, как подопытное насекомое в железной коробке, стоит, ошалевший от бессилья и неопеределенности и озарения в вагоне этого поезда. Он один – и рядом никого. Только тела, у которых нет сознания, а значит, он один. И только бесконечный путь, путь в никуда и вне времени. А может быть все по-другому: пространство  бесконечно движется, а их вагон стоит на каком-нибудь запасном пути, в вечном тупике, куда они сами себя завели.

Ясно одно: ни в чем нельзя быть уверенным до конца.  В то, что родился, что тебе тридцать пять лет, что у тебя жена и дочь, что ветер дует и колеса двигаются.  Никогда, ни в чем.  Бывают же такие иллюзии, которые так заставляют поверить в достоверность и незыблемость.

Не очень твердыми шагами Николай шелк купе пророка.  Он распахнул дверь – и ему в лицо подул настоящий, действительный, свежий ветер. Пророка не было. Не было ни его  чемоданов, ни запасов провизии.  Окно было открыто, и в него вместе с движением воздуха врывался запах дороги, рельсов, горьковатого дыма и копоти.

Николай готов был увидеть все, что угодно: Пророк превратился в кота или уснул вместе со всеми, но чтобы так вот, в открытое окно.

Он высунул руку и почувствовал, как она рассекает  прохладный ночной воздух.

 

 

Глава десятая. Кнопка воображения

«Можно сейчас  протиснуться в окно и оказаться наружи», – подумал Николай. Он уже представлял, как  неловко и  больно шлепнется о насыпь, как рядом с ним  помчатся другие вагоны. Если насыпь окажется крутой, ему придется кувыркаться вниз,  сдирая до крови локти и колени. Но что значит эта боль и страх по сравнению со свободой?  Сейчас он уже почувствовал ее пьянящий запах. Десятки картин: одна заманчивее другой пронеслись в его воображении.  Вот он доходит до дороги, садится в «попутку», и уже на следующий день оказывается дома…

Николай встал ногами на  полку и начал  потихоньку проталкиваться в открытое окно. Вдруг он услышал за своей спиной чье-то покашливание и подался назад, чтобы оглянуться.  Из самого угла полутемного купе на него смотрел  Пророк.  Только выглядел он немного по-другому: Пророк был разодет в буквальном смысле в пух и перья, а его круглая головка и блестящие бусики-глазки очень сильно напоминали стрижа с  хохолком.

— Свобода да? – пискнул  Пророк, откашлялся и дальше уже ровным внушительным голосом продолжал, — для людей свобода – это иллюзия.  Вы не выбираете сами,  где родиться, в каком веке, и кто будут ваши родители.  Вы  с вашими представлениями, мыслями, чувствами  — продукт своего времени и только. Ваша свобода определяется длиной  поводка, на котором вас держат.  О какой свободе можно говорить, когда вы живете в обществе и вынуждены пребывать в постоянном страхе, что окажетесь бедными, уволенными с работы, больными, никому не нужными. У вас нет свободы выбора, когда вы влюбляетесь, женитесь, рожаете детей.  Ваша жизнь предопределена от начала до конца. Вариаций не так уж много. Они настолько скучны и банальны, что их даже  не хочется предсказывать.

— А я и не просил, – обиделся Николай, —  все, что я хочу, это выбраться из этого проклятого вагона. Достало уже меня все!  Это возможно вообще!?

— Естественно. Из этого вагона в другой, потом в третий…

— А как в другой? Как в третий? Выхода — то нет!

— Выход всегда есть.

Пророк встрепенулся  и неожиданно легко для его внушительной комплекции  поднялся в воздух над полкой.  Через несколько секунд его уже не было в купе, только на столике лежало большое перо.

Николай  взял его в руку и  уперся лбом в стекле  в надежде хоть что-нибудь разглядеть за окном. Но ничего не было видно. Он  перебирал в памяти все слова, которые сказал ему Пророк перед тем, как улететь.  Не слишком-то лестные для всего человечества, но  что-то важное про выход. Кажется, в его уме складывалась более-менее понятная картина:  люди-клоны,  свобода выбора и ее ограничения, рассказ старика,  вокзал, пассажиры – это все неспроста.  Кажется, в нем самом что-то не так. Возможно, стереотипы, слишком мрачный взгляд на жизнь и все такое. Жена всегда говорила ему, что он махровый пессимист. Нужно представлять что-то приятное и легкое,  включить воображение.

Кто бы знал, где эта самая кнопка, включающая воображение.  Николай закрывал глаза и  зажимал уши руками, но кроме стаи разноцветных бабочек ничего не мог себе представить.   Они почему-то мерцали как светлячки и порхали как фантики от конфет то в одну, то в другую строну. Очень яркие бабочки с запахом карамели.

Сначала он не понял, отчего бабочки исчезли, потом оглушительный взрыв повторился. Поезд тряхнуло так, что  Николай оказался на полу, больно ударившись обо что-то головой. Поезд остановился совсем,  и в открытое окно влетали громкие озабоченные голоса. Кажется, кто-то плакал, а кто-то причитал, словно бы читал молитву. Определенно, что в  вагон садились люди. Николай выскочил в коридор и увидел, как  на носилках  несли бледного как полотно человека,  до плеч укрытого простыней. Потом еще одного, с кровавой повязкой на голове.

Николай посторонился, освобождая проход.

— Молодой человек, что вы тут стоите? Помогите погрузить раненых! – Требовательно прикрикнула на него  девушка в белом халате и  шапочке с красным крестом.

Кажется такую шапочку, а может быть, и вовсе девушку Николай видел в фильме про войну. Сейчас, кажется, таких не носят. Конечно, фильм был про Великую Отчественню войну и санитарный поезд. Поразмыслить на эту тему ему оказалось  недосуг.  Раненых оказалось очень много. Они стонали, ругались, просили сделать обезболивающий укол, а некоторые лежали с отрешенными лицами и закрытыми глазами.

-Брат, ты живой? – Тронул Николай за плечо паренька с  осунувшимся лицом.

Тот открыл глаза — и Николай  оторопел. Это был Призывник.

— Ты откуда? Тебя же не брали…Сейчас что – война?

Призывник ничего не говорил, а во взгляде его застыло равнодушие к вопросам и старому знакомому и всему миру в целом.

Николай уже видел его в глазах парней, которые возвращались из Афганистана, Чечни и других «горячих» точек. Тело можно вылечить, и раны затянутся, а вот душа – никогда: она так и останется раненой.

Николай боялся подходить к другим раненым и смотреть в их лица. Он испугался, что на полках, в кровавых бинтах окажутся Толян, старик, Профессор и все те люди, которых он видел в этом вагоне живыми и здоровыми.

Куда-то исчезла, «испарилась медсестра в белой шапочке, и, по всей видимости, в этом вагоне из «ходячих» он остался один.  Но чем он мог облегчить страдания несчастных?  Где, черт возьми,  врачи и  медсестры, которые должны делать уколы и перевязки?

 

Возвращение

— Пить, – застонал Призывник.

— Я сейчас, – засуетился Николай. Он  не без труда перемещался по вагону, огибая свесившиеся  с полок безвольные руки и ноги в поисках воды. Он шел, как ему казалось, долго и боялся одного: что он на обратном пути уже не отыщет Призывника.

Впереди он различил силуэт  девушки в белом. Она склонилась над раненым.

-Наконец-то, – с облегчением выдохнул он, – там  раненому плохо. Он пить просит.

Медсестра  выпрямилась, с некоторым недоумением посмотрела на Николая, и тот обомлел.  Это была переодетая его дамочка из купе. Причем личико у нее было то же самое, и глаза аккуратно подведены, и губы подкрашены.

— Здесь везде раненые и им всем плохо. И что из этого? – с вызовом сказала дамочка-медсестра.

Николай не знал, что ответить на е вполне логичное замечание. Боковым зрением он приметил бутылку с водой на столике.

В следующее мгновенье вместе со своим «трофеем» он уже возвращался назад. Все-таки он нашел Призывника, но когда он уже машинально  откручивал пробку бутылки, вдруг заметил расползавшееся кровавое пятно на простыне, как раз посредине туловища.

«При ранении в живот пить нельзя», – пронеслось в голове, и улыбка медленно «сползла» с лица.

Он столько раз опять-таки видел в фильмах про войну, как умирающие просят пить, а им не дают, потому что нельзя. И так жалко становится, что даже в такой вот предсмертной просьбе им отказывают. Точно предсмертной, поскольку после такого ранения не выживают. Но об этом умирающим не говорят. Это такое, о чем нельзя человеку говорить.

Поезд качался, осунувшееся лицо призывника тоже качалось вместе с ним, а кровавое пятно расползалось.

Проклятое воображение, которое подобно поезду, идет по одной и той же проложенной колее. И зачем только он смотрел все эти фильмы? Уж лучшще карамельные бабочки…Николай с силой швырнул  бутылку в окно.

Раздался оглушительный взрыв. Вагон дернулся и наклонился набок. Потом прозвучал еще один взрыв, запахло едким дымом.  По всей видимости, это была вражеская бобмардировка. В голове мелькнула мысль, что нужно срочно  вытаскивать раненых из вагона. Сначала он схватил на руки Призывника и удивился, что он действительно такой легкий.

Как же он раньше не подумал? Дверь вагона была закрытой, а снаружи творилось что-то невообразимое: крики, суета, взрывы. Николай бережно опустил свою ношу прямо на пол и стал колотить дверь. С разбегу ногой.

— Дверь! Откройте дверь! – Крикнул кто-то из раненых, обращаясь неизвестно к  кому, в пространство.  Его поддержали другие, и скоро  мощный хор сотен голосов требовал открыть дверь.

Дверь  фыркнула и стала медленно разъезжаться. Николай схватил Призывника и сделал шаг вперед.

Он шагнул в темноту. Пока Николай испуганно озирался в надежде приметить какой-нибудь огонек, дверь вагона закрылась, и поезд плавно начал ход. Когда  он исчез за его спиной, Николай оглянулся и увидел фонарь и залитый неярким светом перрон. За границей этого света как будто перемещались какие-то фигуры, и даже слышался разговор или негромкий приглушенный смех.

Николай не без труда перебрался со своей ношей через рельсы. Он думал о том, что ему нужно срочно в санчасть или больницу. Может быть, Призывника еще удастся спасти. Ему показалось, что тело стало еще легче, а простыня куда-то соскользнула. Ее уже не было.

Определенно это был какой-то вокзал. В зале ожидания спокойно ходили и сидели люди. И на крайнем сиденье прядом с чемоданами и сумками сидела жена..

-Ты что так долго? Такси заказал? – Спросила она.

Николай молчал.

-Что с тобой? Что случилось??

Николай  с изумлением смотрел на  свои руки, на которых, мирно посапывая, лежала дочка.

Он вдруг почувствовал такую усталость в руках и ногах, что больше не мог стоять. Он сидел на жестком и неудобном вокзальном кресле и не мог поверить в реальность происходящего. Неужели вагон отпустил его?

Жена нервничала, дочка спала, а Николай пытался вспомнить и понять, когда и куда они вот так возвращались ночью. Прошлое это или будущее, и что их ждет за  дверями вокзала.  Хорошо, что они  не садились в поезд, а он должен был заказать такси. Значит, домой.

Когда они вышли на  крыльцо, на ступеньке сидел маленький котенок. Николай чуть на него не наступил. Котенок мяукнул и прыгнул в сторону, Николай едва удержал равновесие, дернулся, и дочка проснулась.

-Это что, котенок? — вялым сонным голосом спросила она и сделала попытку  опуститься на землю.

В следующее мгновенье она уже  ласково гладили  вокзального «заморыша» по спине, чему тот был очень рад.

-Давайте возьмем его собой!- Твердо заявила дочь.

Когда они все вчетвером, включая котенка, возвращались домой, Николай вспомнил, где он его уже видел: в руках у дамочки- попутчицы. Точно такой же расцветки, с ровными полосками на спине.

Когда они  разгружали на следующий день сумки, в одной из них оказалось свидетельство о том, что он прошел московскую специализацию на семинаре.