Я слышала шум крыльев. Я точно знала, что это Серафим. У него было знакомое лицо: точнее, складка между бровями, и взгляд, и ямочка на подбородке.
Лететь легко. Нет притяжения, нет боли, сожаления, обиды и всего остального. А может, у меня тоже были крылья… А может, меня не было вообще: ни меня, ни Серафима, ни крыльев. Я точно знала только одно: лететь легко.
Мне очень-очень давно не было так легко. Наверное, с самого детства. И только я так подумала, тьма расступилась, мы остановились. И тут я увидела картинку: дом с шиферной крышей среди деревьев, качели и собачью будку. Конечно, я сразу узнала. Это был тот самый дом, те самые качели и та самая собака. Кажется, ее звали Лайка. Была она рыжеватой расцветки с коричневыми очень преданными глазами. А качели были с голосом. Когда я раскачивалась высоко-высоко, они «пели» одну мелодию, а когда наклонялась вперед-назад, едва отрывая ноги от земли, – совсем другую.
Мне очень-очень захотелось туда – и Серафим разрешил. Двор, дом, деревья, качели – все оказалось каким-то маленьким. Лайка обрадовалась и стала прыгать, гремя цепью. Я вдруг вспомнила, что она умерла за несколько дней до того, как мы должны были уехать навсегда. Она затосковала и перестала есть. Дом продали, и новые хозяева завели новую собаку с такими же преданными глазами.
Мне стало страшно. Я вспомнила рассказ, как человек, путешествуя в прошлое, нечаянно раздавил бабочку. А когда он вернулся назад, в свое настоящее, все было по-другому. Так лучше и мне ничего не трогать в прошлом. Я точно не хочу, чтобы вся моя жизнь пошла по-другому. Пусть она не была безоблачной и всегда счастливой, но другой я не хочу!
-Серафим!- тихо позвала я.
И голос прозвучал как-то глупо и нелепо. И зачем нужно было звать Серафима, если он и так со мной всегда. С самого детства, когда я ощущала его присутствие. А потом привыкла, забыла, перестала различать в толпе и шуме шорох крыльев. Есть ли когда думать об ангеле, когда на кухне снова гора немытой посуды, нужно срочно что-то приготовить для всей семьи на обед, и завтра снова на работу. Других вариаций не предвидится. И год от года выполнять привычные обязанности все труднее, поскольку мы стареем и «изнашиваемся». И время летит все быстрее и быстрее, по какому-то центробежному радиусу.
А потом все это уплыло, и остался только он: мой самый преданный, немного печальный и очень знакомый Серафим. Я так давно его знаю, но не могу сказать ничего больше. Мы летели – и в этом был главный смысл. Я не знала, куда и зачем, но смысл был уже в самом процессе. Это как человеческая жизнь. Никто и никогда не спрашивал меня, хочу ли я родиться, а потом уже возражать поздно: программа запущена. Если я откажусь, не родятся мои дети, у них – свои, и так далее. Если уж смерть одной-единственной бабочки может вызвать такие изменения, что произойдет, если не будет целой «живой» цепочки, которой суждено пройти сквозь время? Значит, каждый человек важен не только сам по себе, как личность, но для вечности и времени. Образно говоря, все мы – ступеньки в вечность. Взять меня: не такая уж важная личность — и то своего ангеля-хранителя имею. Причем уже немало лет.
Это я сейчас подумала глупость. Скорее всего, для ангелов время – понятие относительное. Что для нас – целая жизнь, для них – один миг. Это непередаваемое ощущение, когда для тебя нет времени, и все привычные мысли и устремления потеряли значение.
Было темно, но совсем не страшно. А потом я увидела свет: правильный светлый квадрат. Я подумала про страшный суд, и что сейчас мне нужно будет влететь в этот белый квадрат, который может оказаться комнатой, а в ней — тот, кому предстоит решить участь моей души.
Но квадрат оказался неким подобием экрана в кинотеатре, и на нем замелькали кадры из моего кино под названием жизнь. Очень — очень много разных лиц, и, к моему удивлению, я их всех узнавала. Детские, молодые, старые, веселые, печальные, счастливые, отчаявшиеся лица. Я видела очень четко каждую морщинку и слезинку, и выражение глаз, и все они были как живые. Сейчас меня не было: я превратилась в них. Сейчас было уже поздно: сейчас мне не стереть печали, и не разбудить улыбки, и не вытереть слезы. Если бы я знала раньше… Если бы жалеть не себя, а других. Почему же никто не объяснил мне и другим, что страшный суд мы носим внутри себя? Почему так поздно? В школе и институте нас обучали стольким книжным премудростям, а самого главного почему-то не объяснили. Как будто в мире людей это страшная тайна.
Только теперь я знаю точно, что душу не волокут вниз, в самое пекло ада черти-демоны. Она опускается туда сама под грузом сожаления и угрызений совести. Или ей суждено подняться в рай и испытать необычаное ощущение легкости и света, который излучают эти счастливые умиротворенные и благодарные лица. Это не важно, за что они могут быть благодарны: дружбу, любовь, привязанность, надежду или просто теплое слово, которое ты подарил.