Места заповедные

Из Ленинска в хутор Лещев мы ехали, оставив позади не меньше тринадцати ериков и реку Ахтуба. Это на какие-нибудь сорок километров! Пока не все из них выглядели полноводными. Правда, максимальный сброс на Волжской ГЭС только-только начался, и, как было обещано, должен продлиться  одиннадцать дней.   Когда мы спустились вниз к берегу (у тихой воды всегда хочется постоять молча, в тишине), можно было заметить, как всплывают к поверхности пузырьки  с легким «треском». Как будто земля с жадностью «пьет» воду, которая начала приходить в  Волго-Ахтубинскую пойму. Не успела  прогреться и подняться повыше и, наконец, обрадовать жителей всех пойменных поселков. Неделя-другая в начале мая для поймы самые важные дни в году и, пожалуй, самые прекрасные.

Важная встреча

У  ерика,  разлившегося по лугу, и скрывшего под собой «грунтовку» к какому-нибудь другому водоему, мы  постояли недолго. Торопились в хутор к Анатолию Михайловичу Ведмецкому. Это трудно объяснить, но иногда «срабатывает» журналистская интуиция.  По какой-то непостижимой разуму правде я точно знала, что для меня встреча эта очень важна. Больше пятнадцати лет я пишу о Волго-Ахтубинской пойме. В последнее время все больше с тревогой и озабоченностью, которые способны помешать объективности.  Сколько прошло конференций, где было высказано немало самых противоречивых мнений, планов, которым не суждено было осуществиться и маленьких побед, не принесших большие плоды. Ее берутся спасать всем миром в прямом смысле (я имею в виду международные проекты), но пока без особых результатов. Голландцам, англичанам и прочим иностранцам к нашим пространствам трудно «приладиться». Это масштабы другие, да и проблемы — тоже.

— Он пойму Ленинскую, как пять своих пальцев знает.  Все жизнь в лесхозе и егерем,-   рассказывали мне о Ведмецком в природном парке «Волго-Ахтубинская пойма».

Бывший егерь и хранитель леса встретил нас у калитки. Деревянный некрашеный дом, палисадник с яблонями и абрикосами, скамейка у забора и видавший виды, прошедший неоднократный ремонт мотороллер «Муравей».  Несмотря на возраст за семьдесят,  Анатолий Михайлович выглядит бодро. Потом выясняется, что им с супругой  стареть и болеть недосуг: нужно огород сажать, по хозяйству управляться.  Недавно только решили сбыть корову. Оставили только козу да кур.

Ну а в лес да на речку хозяин также наведывается. Уж он-то хорошо знает все рыбные и грибные места. Если  осень не слишком сухая, в пойме можно набрать белые грибы, опята, грузди. Бывало, мешками резали. Все это  лесное богатство с дурманящим грибным духом солится, вымачивается, вываривается, сушится и заготавливается особым образом. Иногда еще обменивается на зерно или  рыбу.

Жители Лещева  овощами на продажу почти не занимаются. В основном, водят скот. Поэтому во дворах не балаганы, а высокие стога сена. Еще кормятся тем, что лес дает, да рыбу ловят. В последнее время заезжие и местные рыбаки на речке появляются «во всеоружии»: с электроудочками. Есть такая закономерность: чем  изощреннее орудия лова — тем меньше рыбы остается в ериках и реках. Да и не только рыбы, но черепах и раков — тоже. Это раньше  здешние водоемы славились сазанами да  щуками.

Браконьерство и  засуха сделали свое дело. Сейчас ловится здесь, в основном, как и везде в пойме, серебристый карась, или как местные называют, «душман». Его так за  живучесть прозвали и за то, что икру поедает. Вот и переводится другая рыба, линя почти не стало.

Со зверьем — такая же беда. Были времена, когда вели промысловый отстрел кабанов, оленей.  Теперь лесных обитателей в округе не часто встретишь. Если и удалось кому выжить, так это косулям. По той причине, что они изловчаются прыгать, как стрела: метров на десять-пятнадцать. Только ее  и видели. Только эти прыгучие «козочки» оказались способны противостоять охотничьим прицелам и карабинам.

-И кто это придумал карабины продать с оптическим прицелом? Как они появились — не стало зверя, —  возмущается бывший егерь.

Если бы он только на один стать президентом или самым главным депутатам, то издал бы закон, запрещающий истреблять зверей и рыбу варварскими способами, а за вред природе наказывать по-настоящему. Вдоль  дороги на Покровку и Лещев — сплошь  выжженные пустоши. Никогда так не горела пойма, как в последнее время. В выходной летний день по Ленинскому мосту  проходит до трехсот пятидесяти автомобилей в  час!

Кто же уследит  кострами и окурками?

А еще  бытует мнение, что пойму специально поджигают желающие заполучить в собственность здешнюю землю.  Таким образом ее выводят из реестра земель сельхозназнечения или  других реестров.

Нынче  землю активно продают и покупают, возводят шикарные коттеджи и целые поселки для богатых. Сейчас модно иметь «домик в деревне», а не в душном дымном городе. Вот и идет «с молотка» пойменная земля, которая нынче по карману богатым, а не  исконно здешним жителям. У Ведмецких, например, приусадебный участок — шесть соток. На нем небольшой огород,  сараи, летняя кухня, где зимой внуки живут, и домик в три окошка.

— А нам больше и не надо, — рассуждают пожилые супруги с мудростью, которая дается далеко не всем.

Самая крепкая память

Анатолий Михайлович- коренной здешний житель. У Лещева в этом году юбилей: семьдесят лет назад здесь появились переселенцы с Брунов и других поселений. Их семья здесь спасалась от раскулачивания. Кого в деревне  записывали в «кулаки»? Кто не ленился да хозяйство с умом вел. Отец его был пилоправом, и поскольку без него обойтись не могли, даже во время войны его на фронт не забрали.  Так и точил пилы на станке.

Наверное,  способности к механике и технике всякой у Анатолия Михайловича от него. Он много лет механиком в лесхозе проработал. У него техника всегда была в исправном состоянии. Ну а к лесу, речке  с детства привык. После войны, когда здесь лагерь для пленных немцев был, мальчишки  ловили черепах и выменивали их  на хлеб, конфеты. Странно, но теперь воспоминания детства как будто из какой-то другой жизни. Нет, не только «деревья были большими», но люди по-другому относились друг к другу. У них в доме жили беженцы: мать с сыном, как будто родственники. Вместе садились за стол, помогали по хозяйству. И еще одно: ради забавы рыбу и зверье не уничтожали. Лишнего не брали, а хватало на всех.

В войну  рядом с хутором, в лесу размещалась конная артиллерия, танки, гаубицы. Сверху натягивали только маскировочную сетку. Впрочем, вряд ли их можно было заприметить сверху  среди густой листвы. Стеной лес стоял. Фашистские самолеты пролетали мимо. Один раз в небе завязался бой, в котором «сбили» нашего летчика.  Здесь, в хуторе его и похоронили.

Анатолий Михайлович решил сводить нас в те места, где были конюшни. Теперь это просто ямы, вокруг которых разрослись ландыши и желтые тюльпаны.   Ничего не напоминает о войне. Но это нам, родившимся на десятки лет  позже, а у него — другая память.

Во время его детства вода прибывала шесть недель, неделю стояла и шесть недель убывала. Пойма заливалась почти полностью, по улицам на лодках плавали.  Конечно, самая большая вода пришла в 1979 году. В хуторе оставались незатопленными только два «бугорка». За  лещевцами даже прилетал вертолет. Агитировали, что всем надо срочно улетать. Хозяева послушали, поразмыслили и решили остаться.

— Не укочевали, — говорит Анатолий Михайлович.

Случались и маловодные годы.  Когда в Волге воды было мало, старики говорили: «Кама даст». Но это до того, как построили Камскую ГЭС.

После засухи 2006 года пойма до сих пор не оправится.

— Все озера пообмелели, некоторые высохли, покосов не стало. В прошлом году трава пырей выросла странная какая-то: высокая, жесткая, как проволока. Скотина ее не ест. Пойму нашу загубили. В этом году говорят, в водохранилище воды мало.  А зачем зимой ее давали столько, что по озерам пошла? Не экономили воду, — возмущается Анатолий Михайлович.

Нужно видеть, как он ходит по лесу. Бывшего егеря уж точно не  спутаешь с праздно гуляющим туристом каким-нибудь.  Он знает и помнит, куда вода  заходила в прошлом году, а куда нет. Не путает, как мы, клен с ясенем просто потому, что  семена-«крылатки» похожи, и знает каждую балку. Одним словом, по-хозяйски ходит. Подмечает, что терновник сильно разросся, что  дуб и вяз сохнет: не хватает корням влаги. У них рядом с домом береза росла много лет — и та засохла. Яблони тоже пропадают. Птиц в последнее время меньше стало, сорок почти нет. Не услышишь их стрекотанья. Раньше на озеро Клешня до трехсот лебедей прилетало. Теперь ни одного не увидишь. Да и обмелело оно совсем.

— Пойма — она непредсказуемая, — рассуждает  бывший егерь, — мы когда скважину бурили, вытаскивали гальку, морской песок крупный. Значит, здесь море когда-то было.  На Волге яры обваливаются, а там огромные пни на глубине два-три метра. Волга к нам уже очень близко подошла.

Я слушала и удивлялась: если за несколько десятков лет все так изменилось, что же будет дальше? И не останется ли на совести нашего поколения, что «жемчужина» (так часто называют пойму во всяких туристических буклетах) перестанет сиять?

Они тоже дышат!

-Смотрите, какой он был! Настоящий Кузьмич!

Супруга  протянула мне несколько фотографий, где Анатолий Михайлович  как заправский охотник.  Он носил окладистую бороду и надевал фирменную фуражку с курткой защитного цвета.

Обязанностей у егеря немало: он должен лес охранять от непрошеных гостей с ружьями, подкармливать зверей, знать их повадки, чтобы обеспечить удачную охоту какому-нибудь высокому гостю.  Гости у него перебывали из Москвы, Америки, настоящие генералы и чины поменьше. Он  говорил охотнику: «вот сейчас отсюда выйдет зверь»!  Показывал в нужном направлении и скрывался из вида.  Через какое-то время зверь действительно выходил.

Охотники удивлялись:

— Откуда ты знал?

Промысловый отстрел в  Лещевском заказнике  вели до девяностых годов. В один сезон Анатолий Михайлович двенадцать зверей добыл. Один раз под кабаном побывал. Тот здоровый оказался, чертяка. Глаза у него кровью налились, клыки «навострил»,  и «попер». Так «шибанул», что ружье в сторону отлетело.  Хорошо, что три пса «лайки» вовремя подоспели. Рвать его начали.  Егерь воспользовался моментом и схватил ружье. В упор в зверя выстрелил. Домой пришел  грязный, окровавленный, с искалеченным пальцем, но с добычей.

Как  сезон заканчивался,  Анатолий Михайлович запирал ружье в сейф. Когда свои «владения» обходил,  охотничьи петли, тросы до целого рюкзака набирал. Страшное дело — охотничья петля.  Попавшего в нее зверя ожидает мучительная смерть. Встречались ему и  такие «находки».

Чем дольше работал егерем, тем реже брал в руки оружие. Жалеть стал лесной «народец». Никогда не забудутся зимняя кормежка. Утром вставал, заводил трактор и ехал в самое «сердце» поймы. Сыпать зерно в  кормушки.

— Едва только услышат, что еду, бегут уже: фазаны, кабанчики. Кабанчики мелкие бегают, радуются, как дети малые. А большие в тернах сидели, дожидались своего часа… Три кормушки у меня было.

Где самые старые дубы, где гнездуется Орлан-Белохвост, — все эти места Анатолий Михайлович не раз показывал  туристам и  специалистам-экологам. «Мой дуб» — так он говорит об одном красавце-великане. Когда он первый раз его увидел, тот уже был исполином. Пять метров девяносто сантиметров в окружности!  К стволу прикасаешься и ощущаешь, что под шершавой загрубевшей корой — живое. Шумит листьями, расправляет ветви  гигантским «шатром», питает и пестует желуди, которых осенью под ним видимо-невидимо.  Анатолий Михайлович  любит бывать под этим дубов. Они уже как давнишние друзья.

— Ну, как живешь? — Спросит один.

— Да вот живу, — прошумит другой.

Дубы в Лещевском заказнике уникальные. Одни из самых старых в Волгоградской области. Есть предположение, что некоторым лет по триста уже.

— Почему дуб стоит один на полянке, а  рядом с ним другие не растут? — Добивался любознательный лесник у одного ученого человека.

Тот сказал, что значит, в этом месте вода ближе к поверхности земли подходит.

Когда-то рядом с хутором стоял  Царь — дуб. Так его называли. Никто и не знал, сколько ему лет было. Внутри ствола уже труха начала образовываться.  Кто-то прорубил дупло, и забавы ради разжег в нем огонь.  Объятый пламенем исполин был виден за километры.  Жители всего хутора собрались возле него. Дерево полыхало с треском и как будто стоном каким-то.  Все боялись, что огонь перекинется дальше, по сухостою и к хутору подберется. Стали пилить, обжигаясь и задыхаясь от дыма.  Едва-едва справились и потушили огонь.

Прошло несколько лет.  Однажды  Анатолий Михайлович проходил мимо обгоревшего пня. Сначала он своим глазам не поверил:  снизу потянулся отросток. Пока еще слабый, неуверенный. С тех пор он стал приходить сюда с ведром воды. С поливом  дуб быстро  пошел в рост.  Один раз пришел по обыкновению, а отросток почти лежит на земле. Рядом — отпечатки автомобильных шин. Судя по всему, незадачливый водитель сдавал назад.

Анатолий Михайлович  приподнял отрсток и убедился, что он все-таки не сломан полностью. Принес «рогатулины» и закрепил его.

— Надо еще ограду сделать, — решил он.

Так бы и рос маленький дубок под его опекой, если бы не обидное обстоятельство. Стали прокладывать асфальтовую дорогу,  и  дуб оказался прямо на ее пути. Еще одна жертва цивилизации.

А мы как бы молча соглашаемся с неизбежностью, поскольку пользуемся всеми ее благами: ездим по асфальтированной дороге,  обзаводимся все новыми и новыми электроприборами и так далее. Бывший егерь и хранитель леса  из Лещева сказал простую гениальную фразу: «Природой надо дышать». Она о многом. О том, что любить лес, речку,   братьев наших меньших — это так же легко и естественно, как дышать.  О том, что  мы — это только часть ее. О том, что жить и дышать — это одно и то же.  Мы и она — мы дышим одинаково. И когда дыхание в такт, жизнь торжествует.

Валентина Дорн