Сезон грибной охоты

В погожий солнечный день в лесу народа оказалось примерно столько же, как в городском парке. Это в нашем привычном лесу, куда мы ездили из года в год, и который раньше мог претендовать на звание грибного места. Ничего не изменилось, и грибы точно так же растут, прячась под листьями: просто лес стал очень близко к городу.

 

Грибников можно условно поделить на два больших «отряда»: настоящие и даже немного фанатичные грибники и те, которые приезжают прогуляться и заодно  пособирать грибы. Есть еще некоторое промежуточное «звено». Для первых не составляет особого труда встать  шесть часов утра или раньше, чтобы успеть в лес раньше всех. Экипируются они огромными рюкзаками, ведрами, и один раз я даже видела мужчину с мешком из-под сахара. Когда есть опята, некоторые даже берут с собой грабли. Мужчина с мешком был внушительной комплекции и пробивался по лесу, как медведь, сквозь кусты и валежник, где, как известно, и прячется больше всего грибов.

По красивым, залитым солнцем лужайкам и опушкам ходят те, которые «прогуляться».

Поделюсь личным опытом: очень часто у входа в лес, на опушке мы и набираем больше всего грибов. Просто там их никто не ищет: обычно приехали – и сразу, почти бегом – вглубь леса, чтобы успеть собрать «дары природы», пока их не обнаружили другие. Разбредутся, разбегутся в разные стороны, а потом начинается «перекличка» с выкриком имен. Ходишь по лесу, слушаешь и думаешь про себя: ну что же не откликается этот Коля-то? Может, не хочет, чтобы его находили?

Один раз было так: собираем мы грибы, можно сказать, буквально  «выковыриваем» из земли, и по направлению к нам движется женщина с красивой плетеной корзиночкой и  одетая в светлый спортивный костюм. На голове – такая кокетливая шляпка. Ясно даже по виду, что она в лесу больше прогуливается. Ей не просто хотелось за грибами, но прогуляться в лесу красиво. А я стою в плотной серой куртке с закатанными рукавами и  джинсах, и на одном колене они мокрые, поскольку «выкапывая» «трофеи», опустилась на землю.

-Добрый день! – Обратилась женщина, – а не подскажете, это хорошие грибы?

Честно говоря, я не перестаю удивляться наивности и отваге людей, которые собирают грибы, не разбираясь в них. Недавно случайно наткнулась на форум в интернете, на котором люди размещают фото и спрашивают, можно ли есть вот то, что они вчера или позавчера собрали. Причем на фото ведь практически ничего толком не разглядишь: они, наверное, на телефон «фоткали». А вдруг найдется «умник», который напишет, что грибы съедобные, хорошие, ешьте на здоровье. Они послушают — и будут есть всей семьей. А что потом, лучше не представлять.

Не берусь утверждать, что хорошо разбираюсь в грибах, но знаю хотя бы самые главные, основные, которые в наших лесах произрастают: грузди, опята, шампиньоны, свинушки, вешенки, маховики, ну и еще пару-тройку. Все остальные – вне зоны моего грибного интереса, я просто не беру их и другим не советую.

Когда я была маленькой, мы жили в месте, где были совсем другие леса по сравнению со здешними: огромные, с белоствольными березами или пахучими высокими елями, не замученные жарой и суховеями. Мы часто ходили за ягодами или грибами, и мне было лет пять-шесть. У меня уже была своя корзинка: красно-синяя, плетеная. Родители очень радовались, когда я находила гриб: такая маленькая, а уже настоящая грибница! Ради них я и старалась, роясь в сухих листьях. Обычно ходили в лесу долго, набирая не одно ведро. Когда я уставала, то ложилась прямо на листья и смотрела, как на фоне неба качаются деревья и плывут облака. Мне казалось, что ничего красивее этого быть не может.

Когда ко мне обратилась с вопросом женщина в шляпке, конечно, пришлось принять вид знатока грибов и посмотреть содержимое корзинки. Грибы были никакие: то есть их даже определять смысла не было, полусухие какие-то, червивые.

— Выбросили бы вы их лучше, — посоветовала я.

Она посмотрела с каким-то недоверием.

-А почему?  Они несъедобные?

-Конечно, несъедобные. Их уже черви съели.

Я обратила внимание на одну закономерность: черви «набрасываются» именно на съедобные, хорошие грибы: всякие «поганки и  мухоморы их не прельщают. Иногда найдешь совсем молоденький крепкий такой гриб, а он уже червивый. Зато горькуши вырастают до гигантских размеров, и никто их не ест. Так что их распознать просто: если без «червоточинки» и на срезе синеют, значит, горькуши.

В это году в пойменных лесах – грибное изобилие, и даже объявился белый гриб, который, говорят, для нашей зоны не слишком характерен. В дубовом лесе мы набрали много польских грибов, или, как их еще называют, моховиков каштановых и поддубовиков. Одни ярко-желтого цвета с «изнанки», другие – почти красные. В отличие от груздей, которые покрыты слоем  земли и  перегноя, смотрятся, как на картинке, и, что еще важнее, долго мыть и скрести ножом не надо.

Еще в лесу можно встретить третью категорию, которую «дары природы» не интересуют вообще и они привыкли к тем, которые на полке в супермаркете. Они приехали отдохнуть, подышать свежим воздухом, закусить и выпить, а тут вдруг грибы.  И не нужны они им вовсе, поскольку мыть, готовить, придумывать, что с ними делать.

-Может, вы возьмете грибы? Мы тут нашли случайно, — обратилась ко мне молодая парочка. И вид у них был такой счастливый и радостный, что понятно сразу: им сейчас  хорошо просто потому, что они есть друг у друга, все остальное не имеет значения.

Конечно, я  говорю «спасибо» и беру у парочки грибы, которые оказались опятами. Чаще всего их  выскребать из-под земли приходится, а они вот «наткнулись».

Впрочем, «грибная охота» — дело непредсказуемое. Иной раз грибы так и «идут» тебе в руки, а иной раз ходишь  с пустым ведром, и уже всякий интерес пропадает.  По осени с пустым ведром мы возвращаемся очень редко: все-таки есть грибы и есть места, куда есть смысл наведаться Года два назад, уже в ноябре, когда грибников почти нет (неприятно прогуливаться по холодному лесу с опавшими листьями), мы наткнулись на целое семейство вешенок. Сначала долго фотографировали, потом только принялись срезать аккуратно, что заняло немало времени. Как известно, вешенки способны расти чуть ли не зимой. Вернулись на это место недели через две, а дерево стоит без коры: сняли кору вместе с вешенками и спорами.

Наверное, грибов  в наших лесах было бы куда больше, если бы  не относились к природному богатству варварски: не вытаптывали, уничтожали, выжигали, выгребали до

основания.  Меня, например, с детства приучили грибы срезать ножом, чтобы грибница не пострадала. Срезать и присыпать это место листьями, как было.  Сейчас мнения по поводу срезать или выкручивать, разделяются. Говорят, что если срезать, остающийся кусочек ножки загниет и дальше загниет грибница. С другой стороны, при выкручивании тоже нет гарантии, что  ничего не сталось в земле.  Есть немало свидетельств о «живучести» грибов, которые во дворе срывали и выкручивали, а они на следующий год появлялись вновь. Вывод такой: главное, не повредить грибницу, не копать и не грести граблями.

Лес обязательно  найдет возможность отблагодарить за бережное к нему отношение.

 

Валентина Дорн

Про отдых на море

Остаться в живых  за неделю

Я  люблю море, но не люблю отдых на море в его традиционном понимании. Ну, это когда толпы народа с пляжа и на пляж в шлепанцах, с надувными подушечками  и выражением торжественной многозначительности на обгоревшем красноносом лице. Прилавки с сувенирами и магнитиками на каждом шагу, поддельными винами, жареной едой, дурацкими  безделушками и майками с  бредовыми надписями.  В курортном городе отдыхающие – это такие  «животики» с толстыми кошельками, от которых все хотят поиметь свою «долю»: продавцы на пляже, прокатчики лежаков и зонтов, фотографы с обезьянками и орлами, владельцы ресторанов и жилья у моря и еще много, много ребят.  Таков закон жизни: там, где количество народа превышает разумные пределы, «крутятся» большие деньги. И туда как мотыльки на свет слетается  разный люд. Мы разговаривали с  рисовальщиками тату на пляже и  владельцем маленького «планетария» в  парке Лазаревского: они были не местные.  По пляжу каждый день ходили негры, изображающие туземцев.

-Фото с мачо!- Громогласным голосом кричал один. В руках у него наготове была «туземская  юбочка».

Приставали они, в основном, к женщинам и девушкам. Юбочка моментально повязывалась  на нижнюю часть тела,. а негры с криком «оба – на! Изображали  «фигуры». Одна из них была такой: они держат толстую палку, а человек в виде несчастной жертвы, предназначенной на обед или ужин, висит на ней, зацепившись руками и ногами.

Чаще всего местные, как мне показалось, к отьдыхающим относятся с деланным уважением (все-таки, как ни крути это  их заработок), но  на самом деле  подсмеиваются.

— На море шторм в шесть баллов, а отдыхающие  стоят на берегу, фотографируются, — говорила одна  женщина другой в торговых рядах.

Местные жители не могут взять в толк, зачем  в самую жару лежать под палящим солнцем, а потом мучиться и покупать кремы от ожогов. Зачем  лезть в море в шторм и вообще давать себя обманывать в игровых автоматах и тирах. Курортный  город или поселок – это  один сплошной аттракцион, который  блестит и кружится  с  грохотом, визгом, мельканием разноцветных огней. А так иногда хочется тишины, в которой только шум прибоя и крики чаек. И дышать морем, слушать море, видеть, как солнце медленно опустится вниз, оставив после себя  фантастические блики.

Лоо

Я знаю теперь точно, что на автобусе на Черное море лучше не ездить: поездом, самолетом. пароходом – на чем угодно, но только не по  горному «серпантину». Четыре часа  немыслимых поворотов и виражей – и я была в полном «ауте». Я завидовала тем людям, которые сходили раньше, а у нас была самая дальняя точка следования – поселок Лоо. Почему именно он? Да так сложилось. Всему виной интернет, по которому я нашла именно  этот гостевой дом и тур: недорого и заманчиво.

Во время остановки в Лермонтово водитель не добавил оптимизма:

— Пока вы  в этот Лоо доедете, то  здешние уже в море искупаются. Кто  в Лазаревском выйдет – тоже. К тому времени Лермонтовские  уже будут пьяные лежать ..

Честно говоря, перспектива лежать пьяным в Лермонтово лично меня не слишком-то прельщала. Хотелось просто сойти на твердую землю.. Но нужно было ехать в забронированный номер со всеми удобствами.  По «серпантину» с его поворотами, с которых открывался чудесный вид на море. Вот только любоваться красотами не было сил.  А еще я с тоской думала об обратной дороге. Наверное, мне после такого отдыха придется еще несколько дней «отходить».

Лоо оказался заштатным курортным поселком со всеми вытекающими отсюда последствиями. По рынку., вдоль моря, по центральной улице — всюду бродили отдыхающие. Достопримечательностей в Лоо не было: только само море, вдоль которого тянулись  гостевые дома.  Их было так много, что мы за один вечер не дошли до края.  Поскольку нынче все хотят номера с удобствами, канализационных стоков много – и все они благополучно стекают в море. Туда же устремляется и местная речка с одноименным названием.

Бесспорный плюс Лоо – это близость к Сочи. Полчаса на электричке – и вы уже в  столице курорта. «Загвоздка» оказалась в том, что  желающих ездить много, а электричек почему-то очень мало. Утренний рейс набивается так, что  негде даже стоять. На наших глазах одной женщине стало плохо.  Почему не пустить больше рейсов или хотя бы  прицепить дополнительные вагоны – неизвестно.

 

Сочи

Я была в Сочи много лет назад с подружками, в юности.  Мы жили в комнатке  какого-то старого панельного дома, спали втроем на двух кроватях, экономили деньги, чтобы привезти с собой  что-нибудь, но были такие счастливые и довольные. Мы могли гулять  до полуночи в городе, когда он становился пустынным, чувствуя уставшими босыми ногами, как отдает накопившееся за день тепло тротуарная плитка. Купались  ночью. Каждый день ходили в «Ривьеру», где продавали самое вкусное на свете мягкое мороженное. Я была тогда уверена, что, наверняка, вернусь сюда еще не раз и почувствую это все снова.  Не получилось. Тот Сочи — более чем двадцатилетней давности и нынешний – две большие разницы. И я думаю, что дело даже не  только и не столько в городе: изменилась я сама.

Нынешний Сочи все еще готовится к олимпиаде 1914 года и напоминает строительную площадку. Такое ощущение, что  сюда приедет полмира, и всем нужны будут новые комфортные номера в новых отелях и пансионатах. На стройке работают  узбеки и таджики. Я всегда удивляюсь: неужели в этих страх настолько высокая плотность населения,. что  на всех стройках  и полях нашей бескрайней страны – в основном, они.

И все-таки  после поездки в Сочи  осталось хорошее впечатление из-за дендрария:. в нем мы проходили почти целый день. Огромная территория, на которой собраны редкие и не очень виды растений и деревьев.  Понравилось, что некоторые птицы и животные живут здесь на свободе,  не в клетках. Много лебедей, уток, декоративных курочек, есть павлины. В ручейке мы высмотрели черную нутрию, которая вылезла из своей норы.  И было такое приятное ощущение везения, что она нам попалась на глаза.  В дендрарии мы просто отдыхали от суеты и многолюдности: здесь были тенистые, уединенные аллеи, прудики с лебедями, скамейки под раскидистыми диковинными деревьями.  Некоторые уходили вершинами в самое небо. Все-таки удивительная и щедрая южная природа, раз на ней растет вот такое.  И газоны не выжжены солнцем, как часто бывает у нас: видимо, сказывается высокая влажность воздуха.

На аллеях и у фонтанов встретили народ самый разный:  кого-то интересовали по привычке не природные достопримечательности, а  киоски с чипсами, газировкой и прочей «отравой» и вездесущими сувенирами. Мне почему-то еще запомнилась пожилая женщина, которая бродила одна с мечтательным видом. Стоя у клетки, народ кормил страуса кукурузными палочками.Он ел их с большим удовольствием и потом требовал еще, стукая по сетке большим клювом. Напротив него, глаза в глаза, стоял мужчина с животиком.

— Вот ведь животина! – Выдохнул он, почесывая затылок.

Между прочим, на фотографиях в сочинском дендрарии я выгляжу очень довольной и счастливой.

В общем, одной поездки в Сочи нам хватило. В следующий раз уже решили посмотреть Лазаревское.. В северном направлении электричка отправлялась в начале седьмого утра. Глупо вставать на отдыхе  по будильнику, когда за окном еще совершенно темно, но мы все-таки сделали это.

 

Лазаревское

Электричка в Лазаревское шла в  шесть тридцать утра, но зато была полупустой. Мы приехали, когда  курортный город еще спал и переживал последствия  бурно проведенной ночи.  У отделения полиции и медпункта (они предусмотрительно расположены рядом)  сидел парень  в синяках, царапинах и явно не в  себе. Видимо, он не представлял интереса ни для одной, ни для другой стороны, поэтому его и забрал  с собой товарищ, взвалив себе на плечи, как мешок..

Мы прошли по набережной и оказались  в каких-то «трущобах». Впрочем, даже здесь, почти на развалинах висели привычные таблички «сдается комната». Мы посмотрели на трущобы, местных котов, бабушку с бадиком, которая вышла из калитки посмотреть на  «неспокойное синее море» и пошли обратно, в парк отдыха. Его легко можно отыскать: по колесу обозрения, которое считается одним из самых больших в Европе.

Парк понравился, и не только потому, что здесь  клумбы и деревья и кустарники были такими ухоженными: здесь пахло свежестью и зеленью. Чувствовалось, что но старый, и много перевидал на своем веку. Слава богу, здесь не было несчастных животных в клетках: только террариум, океанариум и дельфинарий.  В океанариуме, где в  аквариумах плавали рыбки, пахло затхлой, слегка болотной водой, и  очень нервозно и истошно кричал морской котик. Он метался по своей «тюрьме», и когда  поднимал усатую голову над поверхностью воды, истошно кричал.  Мы постояли, посмотрели на него – и ужасно захотелось выйти наружу. Ну и попросить владельцев заведения, чтобы не мучили морское существо.  Только вряд ли они стали бы меня слушать.  Когда речь идет о деньгах, голос разума и сострадания  не слышен.

К полудню  на центральном пляже в Лазаревском «яблоку было негде упасть».Лежаки с коричневыми телами  стояли плотными рядами: почти так же, как войска  перед битвой. Здесь шла, видимо, битва за ровный коричневый загар.

Мне нравится  сидеть на пляже и просто наблюдать за людьми: Здесь и бабушки, дедушки с внуками, трогательные молодые парочки, еще не надоевшие друг другу, одинокие женщины, которым за… в поисках курортных приключений, и вообще много любопытных «экземпляров». И Еще.. На пляже Черноморского побережья очень много счастливых людей: они счастливы, что  у них есть солнце, море, деньги, которые копили на отпуск, и несколько  суматошных дней, о которых они потом будут вспоминать весь год. Они смеются, с оживлением разговаривают друг с другом, ходят легкой пружинящей походкой, фотографируются на фоне волн. Женщины надевают такие шортики и наряды, которые они никогда бы не одели в обычной своей жизни. Они совершенно не думают о том, что скоро всему этому придет конец, и наверное поэтому так счастливы..

 

Валентина Дорн

 

 

 

день рождения — негрустный праздник

Отмечали день рождения. Перед этим один из гостей (мой муж) косил газон и умудрился сильно порезать  газонокосилкой палец на ноге. Он  быстренько сгонял  в больницу, где ему наложили два шва и сделали укол от столбняка. День рождения для него был потерян: в больнице предупредили, что пить ему нельзя.

В назначенный час он явился на праздник нарядно одетый, с подарком, но с забинтованной ногой. Дежурная медсестра бинта не пожалела. Гости, включая именинника, ему посочувствовали, и взяли на заметку, что теперь  в компании у них будет один трезвый  человек, а у человека есть вместительный автомобиль  — джип Шевролет Блейзер. Все-таки лето на дворе, и в выходной день не помешало бы искупаться.

Когда гости были уже сильно на «взводе» решили ехать на Волгу. В Шевролет на сиденье и в багажник загрузились  одиннадцать человек.  Багажник закрывать не стали, чтобы  было прохладнее, и  пугать прохожих. От места загрузки  до Волги  было две дороги: одна – дальняя, через большой мост с постом ГАИ, другая – ближняя, по песку и через затон.  Несколько лет назад затон и остров соединял основательный  мост, но его сломали после того, как был построен большой мост через Волгу. Как это обычно бывает, не  нашлось средств на его содержание.

Нетрудно догадаться, какую дорогу выбрали мы. Подъехав  к броду по песку, мы были  удивлены, что воды сегодня как-то слишком много. Сразу ехать не решились. Сначала промеряли, убедились, что глубоко,  в самых глубоких местах примерно по пояс, заспорили «пройдет или нет» и решили ехать. Мы рванули с места, погнали волну и заглохли.  Вода сначала захлюпала под ногами, потом на сиденье.  Мы начали эвакуироваться, держа над собой пакеты с телефонами и полотенцами. Хуже всего пришлось нашему водителю: он сидел в воде, подняв забинтованную ногу на переднюю панель.

Почему-то мы все  перешли  на тот брег, к которому не доехали, но очень стремились.  Кто-то пошел за помощью, искать другой джип или что-то подобное, а  муж так и сидел в воде.

— Какой-то неудачный день у меня сегодня,- грустно сказал он.

Среди отдыхающих наши ребята  «поймали» водителя «маршрутки».  Поскольку он наотрез отказался  подъезжать к нашему «утопленнику», заставили его помогать физически.  Благо, что он оказался  довольно крупным мужчиной в красных трусах с надписью СССР сзади.  С истошными криками (наверное, такого даже не слышали бурлаки на Волге) они вытаскивали Шеролет Блейзер весом в две с половиной тонны.

Видимо, в воде он был все-таки легче, и ребятам удалось подтолкнуть его к берегу.  Не буду  утомлять вас описанием всей дальнейшей суеты. Скажу только, что  вызывали  Ниву, потом лопнул трос, потом Нива буксовала, и ее толкали  все, кто загорал и купался  в этот момент  в затоне, включая мальчишек-рыбаков. Я же говорю, что  народ у нас дружный! Потом наш Шевролет, испустивший из себя потоки  воды, никак не заводился, и возле него собрался целый «консилиум».  К вечеру мы основательно замерзли в мокрых купальниках, а переодеться не во что: одежда-то тоже вся мокрая. Ну, если можно назвать одеждой шорты и майку.

Можно еще добавить, что  в ожидании подмоги ребята решили заодно помыть наш затонувший автомобиль. Со стороны это выглядело так, как будто люди специально заехали в воду, чтобы отмыться.  Один наш парень – Андрей, который активно при затоплении переносил женщин и детей на берег, предлагал услуги другим девушкам, чтобы они не намокли. Еще он все время говорил фразу: «жалко, что водки с собой не взяли!».

Все закончилось благополучно: в конце концов, замерзающих развезли, а потом все-таки завелся и Шевролет.  Сушился он долго. Глядя на «растопырку» с раскрытыми дверцами и багажником, я  не упустила случая упрекнуть мужа:

-Мало того, что  сам покалечился, так  еще и машину угробил!

Но это я так: для порядка. Вообще-то живем мы  с ним дружно.

заграница нам поможет?

Засилье импортных помидоров и яблок на прилавках заставляет думать, что выращивать овощи и фрукты в России не очень выгодно. Однако зарабатывать растениеводством на российской земле все же возможно. Это, например, хорошо удается китайцам. Утверждение о том, что природа не терпит пустоты, действует в самых разных сферах нашей жизни. Российские гектары пустующей земли осваивают представители других национальностей.

 

Содружество китайцев и узбеков оказалось плодотворным

Тепличное хозяйство семьи Хан из Китая не отличается современной оснащенностью. Теплицы на деревянных каркасах, покрытые двойной прочной пленкой, которая с приходом жары убирается наверх с боков, глубокие лунки –углубления между рядками. Такой способ полива называют арычным. Каждое растение подвязано, сорняков нет и в помине, и целые гроздья крупных помидор: зеленых, молочно-белых, бурых. У них снова хороший урожай!

Отец Николай и сын Валерий (здесь им дали русские имена), очень похожие друг на друга, встретили нас приветливо, с широкой улыбкой. Мимо штабелей дров и мешков с удобрениями (удобрения русские, а не китайские) мы идем на «склад готовой продукции».  Две стены отсутствуют, чтобы гулял ветер, обдавая прохладой и отгоняя назойливых комаров и мошек. Получается навес из природных материалов.

Устроившись на земле и почти не отвлекаясь на наше появление, рабочие – мужчины и женщины складывали помидоры в ящики. Рядом тянулся длинный ряд из картонных ящиков: завтра продукцию собираются везти в Москву. В столице оптовая цена в начале июня  — семьдесят-восемьдесят рублей за килограмм. В Волгограде цены уже пошли на убыль.

Валерий не слишком-то хорошо понимает мои вопросы, и тогда на помощь приходит бригадир – Бек Матганов из Узбекистана. Он, как и большинство сезонных рабочих, сюда приезжает не первый год. У него сезон начался уже в январе, когда затопили теплицы, посеяли семена. Много дней кропотливой и нелегкой работы до того момента, когда  поспел первый урожай. Потому день этот очень хорошо запомнился: 25 мая.

В Россию из Китая семейство Хан приехало несколько лет назад. Сначала тоже на правах сезонных рабочих, потом смогли взять землю в аренду. На чужой земле организовали свой бизнес на широкую ногу. Сейчас у них тринадцать теплиц по десять соток, и все это хозяйство обслуживает четырнадцать рабочих из Узбекистана. На заработок и условия проживания не жалуются. По всей видимости, китайцы и узбеки нашли общий язык на российской земле. Черта, которая их объединяет, очевидна: трудолюбие.

Удивительное дело: народ в русских селах жалуется на безработицу и бесперспективность, а китайцы приезжают и работают, не требуя субсидий и государственной поддержки. Они рады тому обстоятельству, что им дали землей попользоваться. В представлении людей, родившихся в стране, где плотность населения 140 человек на один квадратный метр, земля – это огромная ценность.

Читала о том, что они уже и в Сибири овощи в теплицах выращивают, в противовес всем  представлениям о рентабельности и экономичности. Так же ставят деревянные каркасные теплицы, натягивают пленку, топят дровами.

Более 120 городов, включая Москву и Санкт Петербург, круглый год едят преимущественно китайские овощи и фрукты. Китай занимает первое место в мире по экспорту овощей, но пока нет сведений о том, сколько овощей они выращивают в самой России.

 

Секрет урожайности

Раньше, во времена существования совхозов, Среднеахтубинский район снабжал помидорами Москву и, наверное, еще пол-России. Теперь  в Москву везут помидоры, выращены корейцами, китайцами, узбеками. Правда, сорта совсем другие.

Мнение о качестве этой продукции неоднозначное. Некоторые утверждают, что иностранцы «кормят» растения какими-то запрещенными препаратами, которые и стимулируют их бурный рост и позволяют получить богатый урожай за очень короткий срок. Другие утверждают, что овощам, напичканным «химией» просто не дали бы хода: Сейчас это легко выявляется, да и покупатель в крупных городах стал острожный: на рынок ходит с прибором для определения нитратов и пестицидов. Стоимость такого «помощника» не так высока: от пятисот рублей.

Но, даже «вооружившись» умными устройствами, нельзя быть уверенным, что купленные на рынке овощи принесут здоровью пользу, а не вред.  Не все элементы  прибор способен показать, а тут еще  в ходу «страшилки» про геномодифицированные овощи, чудо-гибриды и так далее. Никто не даст гарантию, что помидоры с полей русских фермеров точно такие же полезные, как  овощи со своего огорода.

Валерий признался, что они берут голландские и китайские семена. Еще он долго не мог понять суть вопроса: «в чем же ваш секрет урожайности?». А может, не хотел просто выдавать секрета, или у них не принято так вот спрашивать. В конце концов, разговор свелся к технологии производства, к тому, что они используют навоз и обычную селитру. Цены нынче на удобрения «кусаются»: аммиачная селитра по оптовой цене около двенадцати рублей за килограмм, азофоска – восемнадцать.

Рядом с хозяйством семьи Хан другой подобный тепличный комплекс: семнадцать теплиц по десять соток. Хозяин, который представился Юрой, живет в России немного дольше: почти шесть лет. Иногда наведывается в Китай навестить родных, но большую часть времени проводит в России: здесь есть возможность заработать. Разговор у нас не  как-то не сложился. Хозяин пожаловался на большие затраты производства: на отопление он покупает сорок КамАЗов по восемь кубов леса. Еще нужно добавить сюда пленку двойную, удобрения, транспортировку.  Если овощи реализовать в Волгограде, то вообще выгоды не получается: только расходы покрыть. Вот и приходится возить помидоры за тридевять земель. Их специально собирают бурыми, чтобы в дороге дозревали.

 

Умение работать на земле

Утверждение о том, что корейцы – прирожденные земледельцы Марина Анатольевна Хон подтверждает в полной мере. На тридцати гектарах арендованной земли они с сыном Давидом выращивают кабачки, баклажаны, томаты, кукурузу и всевозможные сорта капусты.  Капуста – это их главный бренд. Причем первую партию в начале июня уже срезали и реализовали. Ранние овощи всегда востребованы. В день, когда мы приехали, как раз шла погрузка кабачков. Я обратила внимание, что покупатели – опять-таки нерусской национальности. Скорее всего, азербайджанцы.

Марина Анатольевна хорошо знает, как эффективно работать с крупными торговыми сетями: низкие цены и высокое качество. Кабачки у нее все один к одному, а цена шестнадцать рублей за килограмм. Поэтому она уже не первый год сотрудничает и с «МАНом», и с «Радежем». Что касается качества, тут  сказывается большой опыт и отлаженные технологии. Как говорит сама хозяйка, нужно все делать вовремя и доводить дело до логического конца:

-Даже когда цены падают, мы урожай не бросаем.  Жалко потраченных средств и времени. Хоть какую-то «копейку» получить.., — говорит она.

Специалисты из районного отдела по сельскому хозяйству и продовольствию не раз убеждались: в любое время дня, с раннего утра и до вечера Марина Анатольевна в работе. До чего же человек трудолюбивый!

По национальности они с сыном корейцы, но в Россию приехали из Узбекистана. В середине девяностых годов, когда там произошли перемены не в лучшую сторону. До этого времени Марина Анатольевна приезжала просто как сезонный рабочий. С этого звена началась ее служебная карьера в сельском хозяйстве. Надо отметить, что вполне успешная.  В 2005 году она с тяжелым сердцем поехала в Ташкент на похороны отца. У нее было такое ощущение, что жизнь в  родном когда-то городе остановилась, заводы стоят, производства никакого. Пусть не так все легко и гладко, но в России есть  возможность зарабатывать на земле. Правда, хозяйка не упустила случая немного пожаловаться: очень дорого обходятся рабочие из Узбекистана, которых у нее больше тридцати. Нужно оплатить их дорогу, оформление и постановку на учет, заплатить налоги. Налоговые требования изменились не в пользу работодателя, удобрения опять стали дороже.

В этом году ей обещали субсидию в расчете одна тысяча рублей на один  гектар.  Поскольку  кукуруза не субсидируется, у нее получается чуть больше двадцати тысяч.  Можно сказать, что капля в море, но все равно приятно, что оказали поддержку.

По кромке вдоль поля Марина Анатольевна ходит, как хозяйка. Замечает, что рассада капусты перерастает и нужно ее поскорее высаживать, что кабачки срочно надо срывать. Ее особая гордость – капельное орошение. Есть и небольшой пруд-накопитель, откуда вода поступает из ерика Бугроватый. Что касается погодных условий, то нынешний сезон – в пределах нормы. В зоне рискованного земледелия мы должны быть готовы и к затяжным  дождям, и  к засушливой жаре. Последнее бывает намного чаще

Крупных хозяйств: таких как  у Марины Хон,  Юры Ли,  семьи Хан в районе можно пересчитать пока по пальцам. Гораздо больше мелких арендаторов: они сами и в поле работают, и продают, и живут в условиях, которые  любой  житель  города назвал бы ужасающими. Есть все основания предполагать, что свой бизнес иностранцы будут развивать очень интенсивно, если не появится т никаких препонов и запретов. Вроде бы нет ничего плохого в том, чтобы отдать пустующую землю людям, которые умеют и хотят на ней работать. Свято место пусто не бывает.

Зачем напрягаться с программами развития фермерства, снижать себестоимость за счет новых технологий, когда можно просто сдать землю китайцам — и за аренду заплатят, и продукты стране произведут. Если страна живет за счет экспорта нефти, то чем хуже такая форма экспорта земли? Кому-то из селян, в свое время получивших земельные паи, удалось вывести свои земли из категории «сельхозназначения» и продать под коттеджи, иные сдали в аренду фермерам, но у многих земли простаивают — хорошие арендаторы в дефиците.

С другой стороны, есть некоторое чувство сожаления: неужели мы сами не можем работать на земле? Неужели целое сословие в России, имя которому крестьянство, стремительно уходит в прошлое?

 

Валентина Дорн

 

 

 

 

 

 

 

Волгоград — Элиста

Горе тому путнику…

Меня так и «распирало» затянуть:

-Степь да степь кругом!

И так  почти четыре часа, пока за стеклом автомобиля  убегали  вдаль километры зеленой, пока еще не выжженной  степи с серебристым ковылем, который напоминал  кустистую челку пони.  Просто такой широкий простор, и душа у нас русская широкая, и песни такие же, созвучные. Правда, в ней про то, как «в степи глухой замерзал ямщик», а у нас за бортом  тридцатиградусная жара и  суховей. Горе тому путнику, который окажется на дороге в автомобиле без кондиционера.  Стоит приоткрыть окно, как в него врывается раскаленный степной воздух с пылью и запахом трассы, по которой с ревом и скрежетом идут большегрузные фуры.

Дорога на Элисту из Волгограда местами напоминает взлетную полосу,  или «американские горки» в более щадящем пологом варианте. Вот по ней и «летают» некоторые гонщики, невзирая на дорожные знаки и опасность столкнуться с каким-нибудь животным.

За все время следования  мы увидели одного  слегка паршивого верблюда, трех очень симпатичных осликов с длинными ушками, лошадей в грузовике, много овец и  коров, которые  паслись и на асфальте тоже, прямо посредине трассы.  Никто их не отгонял, не топропил: пастуха вблизи не было.  Как-то так сложилось, что мы не видели ни одного пастуха, из чего можно сделать вывод: человек такого рода занятия в Калмыкии – большая редкость.  Может быть, здесь вывели  такую породу скота, что он  самостоятельно пасется и перемещается по степи. Даже интересно как-то становится: вот бы посмотреть на калмыцкого пастуха. Где же он прячется-то?

 

Друг степей и русских

Мне показалось, что  к русским калмыки относятся достаточно дружелюбно. Даже их ГАИшник брал  мзду с выражением почтительной вежливости. Продавщица в сувенирной лавке очень обрадовалась нашему появлению и намерению купить какую-нибудь чепуху типа магнитиков с изображением главной достопримечательности.  Официантка в кафе очень вежливо улыбалась даже в ответ на замечание, что не нужно было нести сперва чай, а потом  горячее блюдо, а когда и то и другое уже съедено и выпито, салат из морковки. Мы так поняли, что калмыки – совсем не вегетарианцы, а из всех сортов мяса они предпочитают баранину. Между собой говорят на русском языке. Надписи на учреждениях только по-русски. Национальный колорит города выражается в многочисленных ярких пагодах и очень своеобразных скульптурах и памятниках. Смесь соцреализма и  Рубенса, который воспевал пышные формы.  Я обратила внимание на скульптуру, по всей видимости, олицетворявшую женщину: почти в форме круга, и поняла, что мне до здешних канонов красоты далеко. Так что можно не красоваться. Главное требование к туристу, чтобы он  не оскорблял святыни и вел себя сносно. Не трогал руками экспонаты в музее.

В  выходной майский день праздных зевак, обвешанных фотоаппаратами и видеокамерами, было хоть отбавляй. Такое впечатление, что в Элисте еще не научились извлекать выгоду из  туристического потока.  Никто не предложил нам проехать на экскурсию, покататься на верблюде, сфотографироваться  с ланью или оленем, наконец.  За полдня культурная программа была исчерпана: мы побывали в крупнейшем буддистском храме и в музее, в центральном парке с фонтанами, у памятника Остапу Бендеру и шахматном музее. Вот, собственно, и все.

Элиста не поразила богатством и роскошью: скорее, наоборот. Здесь многое напоминает о прежних более  благополучных советских временах.

 

Они улыбаются

Наверняка,  читатель меня не поймет, если хотя бы вкратце не опишу  главную достопримечательность.  Золотая обитель Будды Шакьямуни  была освящёна 27 декабря 2005 года. В музее, который находится внизу, подробно описывается его история: кто, когда, зачем. Много фото улаыбащегося Далай-ламы, который главный духовный наставник. По сравнению с православием буддизм – он более яркий и радостный.

Статуи  их наставников и учителей как бы улыбаются в позе лотоса.

Мы много ходили вокруг сооружения, прежде чем попасть внутрь. Весь замысел хурульного комплекса состоит в том, чтобы люди могли поразмышлять о бытии земного существования, и поэтому каждый предмет и символ на территории хурула несет в себе определенное значение. Например, нужно  покрутить все барабаны, расположенные по четырем сторонам, чтобы  «накопить духовные заслуги и очиститься от омрачений и негативной кармы, накопленной в этой и предшествующих жизнях». Традиционно кюрде содержат плотно свернутые свитки с мантрами Авалокитешвары – Будды Безграничного Сострадания – «Ом мани падме хум». Одно вращение барабана с чистыми помыслами и верой равносильно прочтению вслух помещенных в него миллионов мантр.

Экскурсовод, мимо которого мы случайно проходили, рассказывал, что нужно  непременно окунуть пальцы в воду, которая  спадает со ступеней сверху донизу.  Правда, одну из водных дорожек как раз чистили: святыню тоже нужно  приводить в порядок.

Сразу же в главный зал хурула с изображением Будды нас не пустили: там как раз шла служба.  Пришлось ждать, когда  она закончится, и только после этого, сняв обувь и стараясь не поворачиваться спиной к золотой статуе Будды, высота которой девять метров, мы прошли в зал.

Совет будущим путешественникам: прежде чем посетить  комплекс в Элисте. Нужно хотя бы немного проникнуться учением Будды, иначе велика вероятность почувствовать себя в роли зрителя, который пришел на сеанс в конце фильма.  Картинки картинками, но должен  быть какой-то смысл..

 

Просто мысли. Просто так

Почему народ не любит власть? Наверное, из-за генетического чувства несправедливости. Жива еще память о том, как раскулачивали, ссылали, разоряли, сажали в тюрьму «за колоски», по доносу, расстреливали за немецкий плен. Жестоко, чудовищно, цинично.  Вопиющие случаи нарушения человеческих прав и норм морали при любом прдшествующем режиме. Даже  в Советском Союзе, где строго каралась свобода слова и волеизъявления.  Правда, сейчас мы можем говорить об этом свободно просто из-за того, что те вожди ушли в мир иной, режим сменился. Теперь можно осуждать и клеймить. Главное, что ничего за это уже не грозит.

Те плохие времена прошли – чувство несправедливости осталось.  Чувство человека, которого обидели, недодали в этой жизни по его  талантам и заслугам. К примеру, он  отучился в институте, освоил  такую нужную и важную профессию, как учитель, врач, инженер, работник культуры —  а ему нищенскую зарплату. А ему нужно как-то детей растить и учить, чтобы они пробили себе в дорогу в жизни. А тут растущие коммунальные тарифы, инфляция, бюджетных мест в престижных ВУЗах не осталось, медицинские услуги платные и так далее. У  Жванецкого есть замечательная фраза  о трагизме маленького человека, у которого расхождения в интересах с чиновниками. Тем нужно  казну пополнять, чтобы за  счет народа охранять его от него же самого, а человеку нужно детей кормить.  Что важнее: ребенок или абстрактное понятие государственности? По всей видимости, государству не выгодно, чтобы его дети хорошо питались и, что еще хуже, получили высшее, настоящее образование и  стали задумываться о роли его – государства, анализировать, думать, в политике разбираться, иметь свое собственное мнение.. С полуголодными, малообразованными гражданами проще дело иметь.  Например, заставить работать за «копейки» (практически за тарелку супа и возможность раз в год съездить к тетке в Воронеж),  стать винтиком в игре под названием «демократия», смотреть по телевизору нужные новости и гордиться своими руководителями. Как они правильно говорят, какой у них открытый доброжелательный взгляд и твердая уверенная поступь. Можно поселить в душе страх перед грядущим апокалипсисом и всяческими волнениями.

Где-то в глубине души рядовой законопослушный гражданин, конечно же, понимает, что оно, государство берет больше, чем позволяет иметь благ в личном распоряжении. Количество благ ограничено, и их перевес явно на стороне  чиновников и тех людей, которые при власти. Чем перевес больше, тем  явнее скрежет зубов в сторону  властей.

Записки из провинции о провинции

Что можно считать провинцией? В словаре значится, что в Древнем Риме так назывались подвластные ему территории.  Можно сказать, что современное значение слова почти не изменилось. Только вместо Рима  уже другие города. Провинция — разговорное название периферийных, или неглавных районов страны по отношении к центру. По большому счету, у нас основная  часть населения в ней и живет. Поэт, писатель и историк  Николай Михайлович Карамзин, живший на рубеже восемнадцатого-девятнадцатого века, написал: «Россия сильна провинцией». …

 

Когда я была маленькая, родители много раз меняли место жительства. Селились не в городе, а в каком-нибудь небольшом селе, где можно купить дом с участком земли. О том, что  наша страна  великая и необъятная, я узнала, подолгу глядя в окно в вагоне поезда.  Еще я очень хорошо помню березовые, пронизанные солнцем рощи в Северном Казахстане и вкус березового сока. Дом наш стоял почти на самом  берегу  реки Ишим с обрывистыми берегами. К речке вела калитка внутреннего двора с постройками и качелями. Подойти к самой воде, спустившись по ступенькам, было невозможно: берега илистые, вязкие, с отчетливыми отпечатками-«цепочками» следов  гусей и уток, которых держали почти все соседи. У нас был очень злой гусак, который,  вытянув голову, с шипением бросался на нас, детей.  Поэтому рядом с дверью дома стояла палка для обороны от него.

Еще я помню дом в рабочем поселке Елань  Волгоградской области и  яблони, которые росли на участке, поделенном надвое:  Белый Налив, Пепин Шафран и еще какие-то.  Улица была широкой, просторной, а во время половодья вода подходила почти к самому крыльцу. Родители открывали подпол (по-другому погреб или подвал)  и смотрели, сколько воды уже прибыло, и есть ли еще расстояние до пола.

Страна моего детства —  сельские просторы с лугами, перелесками, березовыми и сосновыми рощами, куда  мы ходили по грибы. В ней пахнет пирогами из «духовки» и елкой, которая была до самого потолка и занимала полкомнаты.  Я люблю и помню ее такой, с размеренным  провинциальным бытом, когда вечером ходили встречать корову, в субботу  жарко топили баню, а в воскресенье к обеду всей большой семьей лепили пельмени. В гости постоянно заходили соседи или  сослуживцы родителей, смеялись и шутили за большим столом. Это был сельский уклад жизни с поправкой на советскую действительность. Тот самый, при котором на кухне рассказывали анекдоты про Брежнева, но без особого принуждения, в прекрасном настроении шли на первомайскую демонстрацию.  Значимость человека определялась тем, какой он хозяин и семьянин. Уважали работящих и умелых, которые могут дом поставить, с толком скотину водить, сажать и сеять, косить, технику ремонтировать. Столько дел в своем хозяйстве – только успевай поворачиваться.

Помню, что каждый раз на новом месте отец первым делом устраивал мастерскую. Чего там только не было: самодельные станки, инструменты, приспособления всякие.

Сельский уклад как бы предусматривает такую мастеривитость. Недавно по телевизору  показывали  умельца-пенсионера, который у себя в «подсобке» собирает небольшой самолет. Сам детали  вытачивает на токарном станке. Наверное, нужно быть очень хорошим токарем, чтобы деталь вышла точь-в-точь по чертежу: все-таки самолет, а не керогаз какой-нибудь.

Подобных механиков, которые  без новых деталей отремонтируют трактор, почти из ничего  сделают  передвижное устройство на трех или четырех колесах, не так уж мало. Показывали мне и мотороллер из металлолома, и технику, которая старше  механика. Смотришь на «чудо техники» – и охватывает двойное чувство: с одной стороны сожаление, что люди, которые работают на земле, не могут приобрести новое. С другой – гордость за «гениальность» технической мысли нашего человека. Я уже не говорю о «мичуринских» наклонностях, когда на грушу прививают три сорта яблок, на вишню черешню, а на черешню вишню.

— А почему просто не посадить  саженец? – Спросила я одного любителя прививок.

— Это он когда еще будет плодоносить… А прививка у меня вон как быстро пошла,  корневая система мощная у дерева, – объяснил он.

Нужно родиться и жить на селе, чтобы  понимать дерево, шинковать и готовить на зиму два ведра квашеной капусты, час стоять с соседкой возле  двора и говорить «за жизнь»,  жарить гору пирожков в расчете на то, что  нужно еще соседей угостить и всех, кто случайно зайдет в гости.

Помню нашу старушку-соседку, которая каждый день разговаривала… с кошкой. Эти  монологи  были достаточно громкими, чтобы их слышали  в соседнем дворе.

-Ну, и что это ты, Мурка, суп не ешь? Рыбки  дожидаешься?

Мурка – тривиально серо-полосатая кошка  знала, когда  сын старушки отправлялся на рыбалку.  Она его поджидала заранее у калитки. Кажется, он тоже разговаривал с Муркой, когда возвращался с добычей.

Между прочим,  не вполне отдавая себе в этом отчет, и я  «беседую» со своими питомцами-кошками и собакой Рыжей. Мне кажется, что они все понимают. Особенно Рыжа, которая  внимательно смотрит  своими коричневыми глазами. В них  читается без труда любовь и привязанность, такая огромная и безотчетная, что она готова, вырвавшись со двора, бежать вслед за  «маршруткой», пока хватает у нее сил. Разве можно остаться равнодушным?

Сельский человек способен на огромную  привязанность  к живности, которая сосуществует вместе с ним.  Он может бесконечно долго рассказывать о проделках  своей любимицы Зорьки или Буренки, или козы Белки, или  сторожевого пса Шарика. От ежедневного  «общения» с братией нашей меньшей и заботы о них  добреет душа.

По исконно русской традиции  жизнь домашних  животных никогда не противопоставлялась человеческой жизни. Люди считали себя составной частью природы, и домашние животные были как бы соединяющим звеном от человека к природе. О хорошем коне и умной собаке судили так:  «Все понимает. Только не говорит».

Когда-то славяне жили общинным строем. Община  объединяла соседей, а не только родственников. Очень хорошо по этому поводу написано у Василия Белова в  очерках  народной эстетике:

«Родная деревня была родиной безо всяких преувеличений. Даже самый злобный отступник или забулдыжник, волею судьбы угодивший куда-нибудь за тридевять земель, стремился домой. Он знал, что в своей деревне найдет и сочувствие, и понимание, и прощение, ежели нагрешил. Оторвать человека от родины означало разрушить не только экономическую, но нравственную основу его жизни».

Иногда мне кажется, что зачатки славянского устройства так и остались в провинции, где люди привыкли считать  соседей, знакомых, односельчан не чужими. В городе по – другому:  там люди подчас не знают даже соседей по лестничной площадке. В подъезде – кодовые замки,  в квартирах – металлические двери. Ритм жизни  настолько стремительный, что позволить себе общение «за жизнь» могут только пенсионеры на лавочке. Ну, если им не «подкинут» внуков.

Идея с ТОСами  в интерьере сельской жизни попала на благодатную почву. Были и есть в русских селеньях люди неравнодушные и деятельные. У них «душа болит» и  за одинокую старушку-соседку, и за детишек, которые ходят пешком в школу в соседнее село, и  уличное освещение, и другое. Нужно лишь их этой идеей «заразить» и открыть возможность самореализации.

-Мы-то готовы делать, но что толку, если денег нет! – С жаром доказывала одна из активисток.

Если говорить честно и большому счету, то на благоустройство  и решение накопившихся проблем в  селах средства требуются колоссальные.  После того, как  прекратили свое существование коллективные хозяйства, у них началась трудная жизнь. Сколько еще нужно вкладывать, чтобы  были дороги благоустроенными, газ, вода, электричество в каждом доме.  Для огромной части селян  блага цивилизации пока,  увы, недоступны.

По данным последней переписи, доля городского населения в общей численности составляет 73,7% , сельского –  всего лишь 26,3%.  Преобладающая часть горожан (67%) проживает в мегаполисах с численностью 100 тысяч человек и более. Численность населения в таких городах за последние восемь лет увеличилась почти на два миллиона человек. Число сельских населенных пунктов уменьшилось на 2,2 тысячи. Растет количество  сел и деревень без населения: с 13 тысяч в 2002 году до 19 тысяч в 2010 году. О чем говорят эти цифры?  О том, что медленно, но верно в России — исконно аграрной стране происходит процесс урбанизации. Все понимают, почему  и отчего это происходит, но от этого не легче. Сердце сжимается, когда мне доводится бывать в маленьких деревушках, где осталось несколько семей: в основном, один старики.

И наоборот, всегда приятно знакомиться  и общаться с толковыми, работящими, «крепкими» хозяевами на своем подворье. Даже если в селе или стране разруха  у таких, если не процветание, то хотя бы порядок и скромный достаток. Их не так уж мало. Наверняка, их-то и имел в виду Карамзин, когда писал о силе России.

 

Валентина Дорн

Просто мысли. Просто так

 

Десять причин покормить птиц

Наверное, я старею. Этой зимой я начала кормить  птичек у себя под окнами дома.  Раньше в моей жизни не было места птичкам: слишком много забот и дел. Бурная личная жизнь, переходящая в семейный быт. Теперь я каждое утро насыпаю  баночку  пшеницы в кормушку, а потом мы с кошкой  Ночкой  время  от времени  заглядываем в окно. Смотрим, как они суетятся  в  тесной для такого количества пернатых кормушке и щебечут, навевая мысль о весне в небывалый для нашей местности двадцатиградусный мороз. Некоторые воробьи буквально зависают в воздухе над всем этим пиршеством.  Кошка от этого приходит в полный экстаз и начинает метаться по подоконнику. Потом она  истошно мяукает, просится у входной двери и не поддается моим вразумленьям, что бедных птичек ловить нельзя. Если она все же оказывается на улице, стая воробьев мгновенно перелетает на  вишню, образуя на ветках пушистые нахохленные комочки, переживающие осадное положение.  Кошка и птички подлогу занимаются тем, что подсиживают друг друга.  Если на улице довольно холодно, усы у Ночки покрываются инеем, и она посылает сигналы в окно: давай, хозяйка, запускай. Не видишь что ли, я уже  инеем покрылась!

Иногда воробьи прилетают, едва забрезжит рассвет  — и тогда я просыпаюсь под  птичье щебетание.  По-моему, прекрасное начало утра. Я даю себе установку, что такой день не может быть плохим.

Нельзя не покормить завтраком и обедом мужа и детей,  собаку и кошек, которые все равно  не дадут проходу по кухне, пока  не получат свое. Птиц нам кормить совсем не обязательно, а потому так приятно. Это мой посыл  немного добра и сострадания в мир. Я знаю наверняка: мир ответит тем же. Возможно, и мне перепадает что-то из «кормушки» щедрости и милосердия. Нет, я не  алчный человек. Просто мы так устроены: нам мало просто зарабатывать деньги и жить своим иждивенческими настроениями. Нам нужно  нести добро, заботиться, опекать, помогать. Без этого жизнь обретает какой-то ледяной и скучный оттенок.

Однажды прикормив птиц, я уже не могу отказаться от этого занятия.  Воображение рисует страшную картину: вдруг они прилетят, голодные, холодные, а кормушка пуста.  Конечно, они полетят  в другое место, но и там никто не гарантирует  для пернатых богатый стол – и тогда они просто не переживут ледяной зимней ночи. Жалкие замерзшие комочки, не  успевшие дождаться весны.  На несколько птичьих голосов и песен в мире станет меньше, а звонкоголосый весенний хор немного печальнее. Поэтому и еще по  каким-то не до конца осознанным причинам я и кормлю птиц.  Очень хочется, чтобы  новая весна наступила побыстрее и пестрела, звенела, звенела птичьими голосами.

вагон номер семь

Предисловие

 

Они оказались в поезде, из которого невозможно выйти.  Куда мчит их странный состав? К светлому будущему? Неопределенному настоящему? В туннель, где нет света?  Мы все – немного пассажиры и заложники. Заложники системы и времени и установленных кем-то правил. Мы тоже не можем сойти  на другой остановке. Мы тоже заперты в своем времени и  пространстве, которое  иногда имеет свойство сжиматься.  До границ государства, комнаты или купе вагона. Вы закрываете глаза и слышите… Да, это стук колес. Чем дальше — тем безвозвратнее.

 

Повезло

Странно, но о прибытии поезда даже не объявили. Николай едва успел до этой самой седьмой платформы, промчавшись по переходу и множеству ступенек. В свитере, с  чемоданом и пакетом в руках, он основательно взмок, и дышал, как будто  только что пробежал стометровку на время. А вот и его седьмой вагон, возле которого  никто не встречал.

«Наверное, осталось несколько секунд, и кондуктор уже вошел внутрь, – подумал Николай, делая последний рывок, взбираясь на ступеньки.

У него было место в купейном вагоне. Дороговато, конечно, но  выбора уже не было. Ему и так повезло: Николай пошел  в кассу буквально за день до отъезда – и вдруг выяснилось, что есть дополнительный поезд в южном направлении.

События последних двух дней Николай перебирал в уме, уже удобно устроившись на полке, освободившись от свитера и засунув багаж под сиденье. Пока он  был в купе один. Поезд медленно набирал ход, постукивали колеса, и от этого Николая стало клонить в сон.

«Хорошо, что я успел… Даже билет не проверили… Летом все едут на юг… Интересно, кто войдет на следующей станции: мужчина или женщина? Хорошо бы, если молодая симпатичная женщина… В сарафане на  тонких  лямочках и шляпке…Видел на вокзале…» — крутились стаи мыслей в его голове, покоившейся на подушке.

Он вздрогнул и проснулся, словно бы во сне наткнулся на какую-то преграду.  Какая-то необъяснимая тревога…

На другой станции к нему никто не присоединился, день уже клонился к закату. За занавеской сумерек в окне проносились  деревья, которые то отступали, то подступали ближе к поезду. Вид довольно однообразный: ни домов, ни  людей. Человеку, живущему в огромном городе, трудно привыкнуть к такому одиночеству.

Николай шумно вздохнул, потянулся и  отодвинул двери купе.  Он решил найти все-таки проводника и попросить у него стакан чая.

В конце узкого коридора он заметил фигуру человека, прильнувшего к окну. Это был пожилой мужчина с седыми всклокоченными волосами. На приближение Николая он никак не отреагировал.

— Здравствуйте!- Как можно бодрее сказал он.

В ответ – ни звука, ни поворота головы.  Николай решил не обижаться. Он тоже встал у окна и посмотрел за стекло, где уже ничего невозможно было различить.

-А я больше люблю в общих вагонах ездить, – продолжил он, – там народу много, веселее как-то.  А тут вот сидишь один, как сыч…  Спать уже надоело. А вы в купе один едете или с попутчиком?

Старик наконец-то оторвал взгляд от окна и повернулся. У Николая возникло такое ощущение, что он смотрит на него, но не видит. Незнакомец медленно, шаркая ногой, пошел по коридору.

-Вы проводника не видели? – Бросил вслед Николай уже не так бодро и уверенно.

Наверное, старик был еще и глух: он ничего не ответил.

Проводника Николай так и  не нашел. Двери крайнего купе оказались закрыты. Пришлось ему ужинать без чая.  Он запивал «минералкой» бутерброд с колбасой и просматривал газету, купленную на вокзале.

Потом подетально обдумывал план своих действий. Поезд должен прибыть на место  около семи часов вечера. Костя обещал встретить его на вокзале.

Хорошо бы на эти три дня устроиться в какой-нибудь недорогой гостинице. Все-таки у Кости семья, не хочется их стеснять. По окончании семинара им должны будут, как говорил Костя, выдать сертификат  с логотипом всемирно известной компании. Ради него он и поехал. Шанс продвинуться по службе. Сколько можно ходить в рядовых инженерах со скромной зарплатой, терпеть упреки жены и целый год откладывать деньги, чтобы съездить отдохнуть в отпуске?

И снова стук колес его успокаивал и убаюкивал. Навевал мысли о роскошном отпуске среди пальм, месте главного менеджера в их фирме, импортном сером костюме-тройке, который не мнется в рукавах. В этот раз его разбудил звук открывающейся двери и пугающий силуэт. Николай инстинктивно сжался под простынею.

Старик ( без сомнения это был он) затворил дверь и уселся на край постели.  Он опять смотрел в окно.

— За тем деревом будет маленький дом с забором. Маленькая такая рыжая собачка у калитки.  Потом будет какая-то станция: мы на ней не останавливаемся.  Остановимся примерно через полчаса. Там женщины рыбу продают, семечки в стаканах и яблоки: мелкие такие, с красненькими бочками… Червивые попадаются. Семечки не берите: они горелые.

— Откуда вы знаете?

Старик усмехнулся одними только губами.

— Я в этом поезде – полжизи…

— Как это в поезде? – Недоумевал Николай – Вам, наверное, негде жить?

— Может, и негде… Поездишь год-другой – сам все поймешь.

— Да… Я не собираюсь ездить… Мне завтра в семь выходить…

— Посмотрим, посмотрим, — загадочно кивнул старик, поднимаясь.

— Как скучно станет, к нам в пятое купе приходи, – бросил он напоследок.

Николай про себя решил, что старик совсем с ума сошел, хотя с виду не похож на сумасшедшего. Вот глаза только…Но в пятое купе он все-таки решил заглянуть. Что делать-то одному целый день?

 

Компания

Итак, их было трое: старик, полноватый мужчина неопределенных лет и парень, которому на вид можно было дать лет шестнадцать-семнадцать.

Он был в шортах, открывающих на обозрение худющие угловатые коленки. Да и шея у него была слишком худая и длинная, а голова маленькая.

— Мне восемнадцать с половиной, – предупредил парень, — меня даже в армию чуть не забрали.

— Откосил? — Улыбнулся Николай от сознания того, что наконец-то он нашел понятного и добродушного собеседника.

Парень хмыкнул и погрустнел, но ненадолго.

— Не… Нафик надо? Я, наоборот, хотел в армию пойти, мир посмотреть. У нас в деревне, знаете, какая скукота?

— А чем плохо в деревне?

Парень скривился:

— Считай, одни старики остались со старухами, ну и пьянь всякая.  Из развлечений – морду побить друг другу да водку пожрать. Отец неделями не «просыхает». Мне как восемнадцать стукнуло, я рюкзак собрал и сам поехал в райцентр, в военкомат. Захожу, а они на меня смотрят, как на шизу.

Ну, я с ходу: «Хочу послужить Родине!» Короче, отправили меня домой. Комиссию проходить и все такое. Потом военком наш документы посмотрел и говорит: «Пока что, Воробьев, Родина без тебя обойдется. Езжай к себе в деревню  и ешь сметану.  Тебе надо еще килограмм десять добрать. Веса на твой рост не хватило».

Приехал домой, пожил неделю, подрался с отцом. Вернее, он мне этот… отчим. Работы у нас нет. Девчонка моя на учебу ехала. Ну и решил тоже в город. Подумал, может, устроюсь куда-нибудь. Комнату в общаге получу, с Дашкой буду встречаться. Хотя бы по выходным. В кино с ней ходить.

Николай слушал паренька и внимательно посматривал, как двое других  с азартом играют  карты. Причем старик оказался совсем не слепой.

— Это они  играют, кому на станции за дыней идти, – пояснил паренек.

— Какой дыней?

-Обычной…  Лучше бы Петрович пошел, — кивнул паренек в сторону старика, – он приносит сладкую и мягкую, а у Толяна она недозрелая какая-то. Хотя тоже сладкая.

— Не нравится — не ешь, — возмутился Толян, но без злобы. Похоже, что он проигрывал.

— Я бы на твоем месте тоже сходил за жратвой какой-нибудь, —  посоветовал Толян Николаю, натягивая футболку, – а то мало ли сколько еще с нами?

— Последней реплики  Николай не понял, но засобирался за компанию. Утром он плотно позавтракал  рыбной консервой и картошкой, и есть ему совсем не хотелось.

Поезд замедлил ход и становился.

-Три минуты стоим! – Сообщил Толян, спускаясь на землю. Он не торопился.  Оказавшись  на воле,  шумно потянул носом и даже прикрыл глаза от удовольствия. Он совсем не походил  на пассажира поезда, которому срочно нужно было найти  проигранную в карты в дыню.

В сторонке стояло несколько продавцов с какими-то корзинками и свертками.

— Молочка не хотите? Рыба копченая соленая! Берите недорого! Пирожки с мясом, капустой, картошкой! – Зазывали женщины.

Толян и не двинулся с места.  Потом к нему подошел парень с огромной клетчатой сумкой и вытащил  дыню. Ни слова не говоря, Толян отсчитал ему несколько десятирублевок.

Дыня действительно оказалось немного жесткой: она не резалась, а  кололась кусочками. Толян разложил кусочки прямо на газете.  Николай вернулся ни с  чем со станции, и, компенсируя  свою нерасторопность, принес в  купе остатки провизии.  По его подсчетам, ехать оставалось  часов семь-восемь. Пообедали скромно, и почти в тишине.

— А ты где выходишь? – Спросил Николай паренька.

— В городе.

— Каком?

— Мне без разницы!- Махнул рукой паренек, — лишь работа была и комната в общаге.

— Понятно, — кивнул головой Николай,  помолчал, и уставился в окно. Они как раз проезжали какую-то речушку, поросшую камышом. А вдалеке даже виднелись фигурки рыбаков с удочками.

— И долго уже едешь до города?

— Не знаю… Неделю. Может две… Когда я в вагон сел, Петрович и Толян уже были.

— Что ж за неделю ни одного города?

Вопрос получился, как говорят в таких случаях, излишним.  Негромко говорившие между собой Петрович и Толян замолчали, и все посмотрели на Николая. Странно так посмотрели, что он почувствовал себя лишним.

-Ну, я пойду собираться, – нашел он причину, чтобы исчезнуть.

В ответ – ни звука.

 

Странный вагон

Николай сидел в полном одиночестве и размышлял над странностями. Странно, что до сих пор он не видел кондуктора, а вагон шел полупустым. И эта компания из пятого купе. Парень-то ладно, а вот двое других с их взглядами и шушуканьем… По каким-то странным путям шел этот дополнительный поезд. Должны быть холмы и горы, а они, наоборот, ехали по каким-то  степям,  лесам. Ни одной крупной станции. Этого просто не могло быть!

Он не мог вот покорно ждать дальше. Николай вышел в коридор и стал открывать двери купе — одни за другими. Некоторые  не подавались.  За одной дверью он увидел морщинистую иссохшую старушку, созерцавшую пейзаж за окном.

— Здравствуйте! – Обратился к ней Николай. – Вы не знаете, что это за поезд?

Старушка посмотрела на него отрешенными равнодушными глазами и отвернулась.

Николай постоял немного, оценивая бессмысленность второго вопроса, и закрыл дверь.

Из другого купе на него хлынул запах  крепкого перегара. За столом, уронив голову на стол, заваленный всякими объедками и мусором, сидел человек в грязной  майке. На появление Николая он никак не отреагировал.

Николай пошел, почти побежал по коридору. Он хотел оказаться в следующем вагоне, а если понадобится, еще в одном, чтобы выяснить, наконец, что это за поезд. Ему не давала покоя смутная догадка, что он сел  в какой-то  другой состав и вот теперь едет непонятно куда.. Там, в южном городе его ждет друг и уже скоро начнется семинар, а он  укатил в другую сторону.

Дверь вагона, которая должна была вести в тамбур, оказалась закрытой. Напрасно он пытался, что было сил нажать плечом.  С другой стороны – то же самое. Николай стучал и с разбега пытался выбить дверь. Безрезультатно.

«Должен быть стоп-кран» — мелькнуло у него в голове.  Но стоп-крана нигде не было: ни в коридоре, ни в его купе, ни в  соседнем.  Из сумки Николай вытащил нож и снова пошел к запертой двери вагона.  Он целиком был поглощен своей работой и не заметил, как подошел старик.

— Бесполезно, – сказал он, — другого вагона нет.

-Но я же видел, когда садился…

— Забудь, что ты видел.

— Куда нас везут?

— Я не знаю… И никто не знает.

 

Рассказ старика

Было тихое сентябрьское утро. Знаешь, как хорошо у нас бывает в сентябре. Как раз наливается виноград. Поспевают поздние яблоки, инжир. У меня был большой сад. Мне нравилось растить деревья. Некоторым было уже по тридцать-сорок лет. Когда родился сын, посадил орех, родилась дочь – посадил яблоню. Я давно там жил.

И вот сентябрьским утром я затворил калитку и ушел. Все оставил. Сердце рвалось на части, когда уходил, а мне вслед,  за забором выл  пес. Он все понял. Он уже знал, что я не вернусь. Жалко его было.  Лет десять у меня прожил: целый собачий век.  Если бы я его отпустил с цепи, он так бы и увязался со мной на станцию.

Я шел мимо хлебного магазина, мимо разрушенного дома, где раньше библиотека была. Неделю назад сюда упала бомба. Дома как не бывало: груда обломков.  Еще одна  упала рядом с рынком. Там еще больше людей погибло. Соседи уехали еще раньше меня, а я все ждал.

Думал, может, война прекратиться, но она не прекращалась. В городе воду отключили, не стало электричества.  В то утро, когда я уходил, было тихо, но это была обманчивая тишина.

Я уходил  с тяжелым сердцем и  тревогой за мой дом, сад, могилу моих родителей и жены. Уходил от войны. Мне было все равно, останусь я жив, или нет, но я не мог больше этого видеть.

Все знали, и я тоже, что поезда не ходят. Но у меня с утра было предчувствие какое-то. Словно бы в кармане   у меня лежал билет на поезд. Вот я и пошел.

Я пришел на пустой перрон – и он подошел. Я сел в первый попавшийся вагон. Хотел сойти на какой-нибудь  дальней станции. Поезд шел, колеса стучали, а я так и не решился. На одной мне показалось слишком многолюдно, на другой я заметил в толпе злые лица, на третьей было холодно и тоскливо.  Я смотрел из вагона и все ждал, ждал, ждал, когда же будет подходящая станция.  Потом я заметил такую вещь: все стало повторяться. Как будто бы мы ездим по кругу. Кто-то заходит, кто-то выходит, а кто-то остается и тоже не может выйти. Теперь ты понял, куда ты попал?

— Но такого не может быть!

Старик усмехнулся:

— Я не буду тебя убеждать или что-то доказывать.

— Вы говорите, что станции повторяются? Вы уже выучили наизусть, что за чем следует?

— Ну да.

— Значит, поезд едет вкруговую… Но ведь можно сойти на какой-то станции… Сесть на другой поезд, на автобус.

-Нельзя.

-Но почему?

Старик приблизил свое лицо, и в этот момент оно показалось Николаю каким-то безумным.

— Вагон не отпускает тебя.  Ты уходишь, но все равно опять оказываешься здесь.

— Я не понимаю…  А, может, нас кто-то разыгрывает, и мы вообще никуда не едем?  Может, окна – это совсем не окна, а такие мониторы с изображением.

-Телевизоры что ли? – Переспросил старик.

-Типа того.

— Ну ладно, я пойду, – вздохнул старик.

Николай еще что-то хотел спросить, но упустил мысль. Кажется, про то, что повторится ли сегодняшний день завтра или что-то подобное.

Когда старик ушел, он стал внимательно рассматривать окно. Судя по всему, это была обычная пыльная рама со стеклом. Да и изображение по ту сторону казалось очень натуральным.  Николай стоял, упершись в окно лбом и руками.  Уже начало темнеть, и картинки на  той стороне были неотчетливыми. Еще он заметил у самой дороги человека, который в какой-то момент оказался прямо перед ним.

Николай долго не мог заснуть и все думал под стук колес про старика. Закрыв глаза, он видел удаляющуюся сутулую фигуру и пса,  с отчаяньем и лаем рвущегося с цепи.

 

Попутчик

Что вчерашний день не повторится, это Николай понял раним утром. Часов в пять или шесть в его купе вломился здоровый малый с огромным чемоданам.

Причем он не думал вести себя тихо из уважения к спящему соседу. Он был явно в приподнятом настроении и даже напевал себе под нос какую -то бравурную песенку.

— Привет пассажирам! – Нарочито громко и весело  известил он, когда Николай повернулся с бока на спину, — меня Василием зовут, а тебя?

— Вы… То есть ты сейчас на какой станции сел?

— Паникаровка…

-Что это за станция такая?

— Нормальная станция, районный центр.

— А едешь куда?

— К невесте.

— Ну, это понятно, а  в какое место?

— Нижний Новгород.

— Уверен, что в тот поезд сел?

На некоторое время улыбка «сползла» с лица Василия и он стал сосредоточенно рыться в карманах, пока не извлек на свет довольно помятый билет. Оба попутчика внимательно принялись его изучать.

— Да все правильно! – Громогласно возвестил Василий, – поезд такой-то, вагон номер семь.  Между прочим, поезд дополнительный. Я  едва уехал.

Ну что, позавтракаем!

Не дождавшись одобрения своей идеи, он принялся ловко и торопливо выгружать  свертки и банки на стол, где явно не хватало для всего места. Николай подумал, что неплохо было бы пригласить старика, Толяна и «призывника», но как-то постеснялся.

На столе  среди  свежих огурчиков, помидорчиков, толстых ломтей ветчины и прочей снеди была выставлена бутылка водки.

— Ну что? За «счастливого пути»?

Василий не спрашивал согласия. Он уже наливал   в одноразовые пластиковые стаканы. Водка в шесть часов утра!

Николай поморщился, но все-таки опрокинул полстакана, потом еще раз.

Попутчик рассказывал ему свою историю. Про то, что он с женой прожил почти двадцать лет. Все это время работал на заводе токарем. Машину купил, ремонт в квартире сделал.  Дети выросли. Старший сын женился, дочка в институт поступила. Ему бы жить да радоваться, а нет. До того тоска взяла последнее время, что хоть вешайся. Скукотища, безысходность какая-то. Да еще каждый день вспоминается одноклассница – первая любовь. Решил узнать, где она, как живет. Узнал. Переписываться стали на  «одноклассниках». Она написала, что разошлась с мужем, работу хорошую потеряла. Василий и вовсе потерял покой.  Всю ночь вздыхал и ворочался с боку на бок. Вспоминал, как они первый раз поцеловались, как в кино ходили. Утром пошел на вокзал и купил билет в Новгород. Жену решил пока не тревожить. Сказал, что  у него в  Новгороде друг нашелся, с которым служили вместе. Зовет погостить недельку-другую Жена, конечно, поворчала-поворчала, но харчи собрала в дорогу. Хороший она человек, да только не  лежит сердце. По глупости женился, да так и прожил двадцать лет. По привычке.

— Все! Начинаю жизнь заново! Вот с этой самой минуты! – Орал захмелевший Василий.

То ли водка была «паленая», то ли вагон слишком трясло и качало, но у Николая все поплыло перед глазами, а звуки доносились словно бы приглушенные, неотчетливые.

Кто-то закричал:

— Таможня! Приготовьте багаж для осмотра!

В купе ворвались таможенники, почему-то с оружием и в масках.

— Чемодан свой открывай! – Приказал один.

Пока он с трудом вытаскивал чемодан, они уже рылись в вещах Василия.

Расстегнули туго набитую сумку на молнии, и оттуда буквально вывалились пакетики с белым порошком.

Василий не побледнел: он стал желтым каким-то. И у него дрожали руки.

-Не может быть! Это не мое!

— Все вы так говорите.. На выход! Быстро!

Василия уводили как преступника, надев наручники. Его раскрытый чемодан так и остался стоять на полке. Некоторое время Николай сидел в оцепенении, и лишь когда поезд набрал ход, как будто спала пелена. Он выскочил из купе и побежал к выходу.

— Меня! Меня заберите! – Стучал он кулаками в дверь вагона.

Из купе рядом вышел какой-то пассажир, которого он не видел раньше: какой-то взъерошенный, в брюках, похожих на пижаму.

Постоял, почесал затылок, потом опустился на пол, выставив острые колени. Прислонившись к стене, Николай чувствовал затылком, как  мерно подпрыгивают колеса поезд на рельсах. «Сплетался»  бесконечный ритм: ритм дороги и безысходности. По всей видимости, невесте из Нижнего Новгорода так и суждено будет доживать свой век в одиночестве.  Василия-то увели.

— У тебя пожрать есть чего-нибудь? – Спросил  незнакомец в полосатых штанах.

— А где старик?

— Какой старик?  — Переспросил «полосатый».

— Вон из того купе…

— Его забрали вроде бы. Оружие нашли какое-то…

 

 

Попутчица

Но оказалось, что старика не забрали. Через день два или три Николай его увидел сидящим у себя  на постели. Он рассказывал, как уходил от войны.

— Постой, старик, – Николай оторвал голову от подушки, — ты мне это уже говорил…  И за дыней тоже ходил раз сто или пятьсот.

Старик замолчал и поджал губы.

— Я бы на твоем месте не стал больше пить, – заявил он поучительно.

— А я не пью.  Один раз только с Василием, который вез уйму наркотиков.

— Уже не один. Все повторяется.

-Значит, я пил много раз?

— Да.

Николай вскочил и  стал с усилием тереть небритое лицо.

— Бежать! Надо бежать! – Раз пять, как заклинание, повторил он.

Старик посидел еще пару минут, с жалостью глядя на Николая, и вышел.

Тот стал тщательно обдумывать план побега. Решил так: из вещей ничего не брать. Как только будет станция, выскочить из вагона и идти, куда глаза глядят. В транспорт никакой не садиться.

Николай тщательно побрился, переодел майку и сел дожидаться ближайшей станции. Точь-в-точь, как пассажир, который приготовился заранее и ждет-не дождется, когда же поезд прибудет на станцию, где его будет встречать родня. Немного помятый и ошалевший, он сойдет на перрон, прямо в объятия жены с внушительным бюстом. А племянник или дядя, или шурин или деверь, как перышко подхватит его чемодан и быстро направиться к выходу. По направлению к дому и накрытому столу с выпивкой и закуской. И все будут весело шутить и улыбаться.

Но станции все не было. Уже проехали собачку, одинокую сторожку, выжженную рощу и мостик. Миновали туннель, за которым показался город. Город!  Он возвышался как неловкая громадина. Почти живое затаившееся существо с когтями-антеннами и горячими крышами. Сейчас он все бы отдал просто за то, чтобы попить пиво в кафе на набережной, зайти в книжный магазин, поглазеть на  девчонок в мини-юбках, которые так любят фотографироваться у фонтана.

Вот, наконец, и вокзал. Поезд  судорожно дернулся  пару раз и замер. Николай был наготове у выхода. Как лев перед прыжком на добычу, как спринтер на старте.

— Молодой человек, Вы не поможете мне занести вещи? — Прозвучало снизу, с перрона. Николай опустил взгляд и замер.  Сарафан на лямочках, шляпка, глаза цвета ангельской невинности. Такие небесно-голубые, с пушистыми ресницами.

-Конечно, – немного смутившись, ответил он, – а какое у вас купе?

— Кажется, номер семь.

Это было его купе.

Николай дотащил довольно тяжелый чемодан, галантно пропустил даму вперед и опустился на свое спальное место. Ему стало стыдно, что у него на столе и на полке такой беспорядок.  Он вытащил из сумки какой-то пакет и стал засовывать туда пустую бутылку, открытые недоеденные консервы, шкурки от колбасы.

— А нельзя ли открыть окно?- Вежливо поинтересовалась дама.

Николай знал, что окна в вагоне не открываются, но все же подергал за ручку пару раз.

Дама сняла шляпку и стала причесывать волосы.

— Не могли бы вы выйти? Мне нужно переодеться, – попросила она.

Николай стоял у окна и  думал, почему же он не вышел? Неужели эта дамочка так его поразила? Слава богу, он не в том возрасте, чтобы впадать в волнение от появления любой привлекательной женщины или девушки. Дело было в другом. В том-то и дело, что поразила. Она была из его представлений. Кажется, он видел ее на вокзале, когда покупал билет, а может быть, на скамейке в парке. Он не мог вспомнить точно.

Наверное, она сейчас наденет светлые брюки с тонкой кофточкой и ляжет на полку читать книгу. Какой-нибудь любовный роман.

Дамочка действительно лежал на полке с книгой в руках, которая называлась так: « страсть и коварство». Иногда она меняла положение, вытаскивала из сумочки красное яблоко или конфету и, не отрываясь от чтения, съедала. Николай понял, что  в этом купе он стал лишним. Может быть,  когда дамочке надоест чтение, она с ним заговорит?

О чем же она может говорить?  Например, спросит, куда он едет? Не душно  ли было ночью, и почему проводник не  носит чай.

Все именно так и произошло.

-Очень хочется чая, – заявила дамочка.

 

Клоны

— Сейчас я схожу, спрошу!- Засобирался Николай.

В коридоре он немного постоял, прислонившись к стене и  ощущая всем телом, как постукивают колеса. Он уже так привык к этому звуку и движению. Он стал почти одним целым с этим вагоном, но еще не разобрался, почему он попался в эту ловушку.

Николай направился к своим знакомым: старику, Толяну и призывнику, поскольку с другими пассажирами  так толком и не познакомился.

Компания не обратила внимания на его появление. Старик  дремал на полке, прикрыв глаза, а  Толян и парень играли опять в карты.

— Ты давай королем! Королем своим козырным! – Орал Толян.

— Хрен тебе с маслом, а не король!- Злорадствовал парень, вытаскивая другую карту.

Николай молча сел рядом.

— Ты че такой?- Поинтересовался Толян.

— Какой?

— С нами сыгранешь?

— Не…

— Хавчик у тебя есть?

Николай почесал макушку.

— Вроде был. И хавчик, и бухло…Василия забрали, а это все осталось.

— Бухло нам не надо, а пожрать не мешало бы.  Да…, неладно с попутчиком твоим вышло. До тебя еще парня одного  вот так же повязали. Он больше не появлялся… Ну  что, пошли к тебе! Старик, ты с нами или как?

— Я лучше принесу. У меня там в купе  дамочка одна.

— Какая дамочка!

— Симпатичная такая, книжку читает. За чаем меня послала.

Старик уже поднялся с постели. Он сидел, ссутулившись, и внимательно слушал.

— Какая она? – Вставил он свое слово.

— Обычная дамочка: ухоженная такая, культурная.

— Какие у нее волосы?

— Не помню.  Кажется, обесцвеченные.

— А глаза?

-Голубые.

Получив краткую информацию о дамочке, старик потерял интерес.

— А почему вы спрашивали? – Поинтересовался Николай.

Старик махнул рукой и снова лег на постель.

Парень и Колян не унимались.

— А что она у тебя кусается что ли? Почему это к ней нельзя? А вдруг мы ей понравимся? – Ухмылялся  Толян.

— Не понравитесь. Это уж точно.

— А ты почем знаешь?

— Не пойму почему, но я про нее как будто знаю все.

Старик опять поднялся.

— Ты заешь, что она скажет, что сделает?

— Вроде того…

—  Тогда ты должен знать. Что она — не настоящая.

— Что?

— Мы называем их клонами. Она –это твое представление о женщине, которая села в поезд.

— И что мне с ней делать?

— Ну, это уж твое личное дело, – похабновато усмехнулся Толян.

— А высадить ее можно?

— Они приходят и уходят без нашего спроса.

— К вам приходили?

— Вон к нему, – кивнул Парень в сторону старика, — к нему жена приходила.

— Это как?

Старик не спешил с ответом. Он снова смотрел в окно, где за  деревьями открылся шикарный вид на  речку.

— Сейчас на мост  въедем, – сказал Старик.

— Да ладно с мостом. Про жену расскажи, – попросил  Николай.

Толян с парнем снова разложили карты, а  старик начал так:

— Она пришла молодой. Такой, как я ее увидел первый раз.  Она была очень красивой и гордой. Сначала и смотреть не хотела в мою сторону, а родители ее были не против, чтобы мы поженились. Семья у нас небедная была: виноградник большой, овец держали… В общем, сосватали мы ее. Она вышла: щеки «горят», глаза опустила, даже не  взглянет. Это потом у нас ладно все стало. Никогда я ее не принуждал: только добром и лаской. Теперь думаю, что  может, и не любила она меня никогда. Столько лет прожила, детей родила, а не любила. Женщин  не разберешь. То смотрит ласково и весело, то плачет. И никогда она про тоску свою не говорила, не жаловалась.  Потом в один год заболела и умерла от рака, недолго мучилась. С того времени и дня не прошло, чтобы я о ней не думал.

Один раз глазам своим не поверил: заходит в  вагон Она!  И смотри на меня так  преданно, ласково.

-Здравствуй, – говорит.

Я сначала подумал, что это дочка наша старшая. Потом гляжу:  нет, это и есть сама она, родинка на щеке. Я-старик, а она молодая. Как будто  воскресла с того света. Мне умирать, а ей жить. Стоим, смотрим друг на друга, а я  не знаю, что сказать. Слезы по щекам катятся. Самый родной мне человек, а слов нет.

Отвел ее в отдельное купе. Сумку нес такую с желтыми полосками. Потом вышел ненадолго, вернулся, а ее нет. Ни сумки, ни ее – как будто не было.  Один старожил из второго купе (его увели потом куда-то двое из ЧК) мне потом рассказал, что это не жена была, а клон. Мертвые к нам не возвращаются.  Так я хотел ее видеть, что воссоздал в своем воображении. У него так тоже было с дочерью.

Такой вот я ее и представлял: что она так будет говорить, как смотреть на меня.  Что потом – об этом ни одной мысли не было.  Вот она и исчезла. Наверное, пока ты представляешь – она есть,  перестал – она исчезла. Так и с твоей.

— Да уж, история, —  выдохнул Николай, — пойду посмотрю, может, ее и нет вовсе.

Он хотел по привычке дернуть дверь, но передумал и решил постучать.

— Да, да, войдите! – Раздалось за дверью.

Дамочка сидела на полке и гладила котенка. Такого забавного, пушистого, полосатого котенка, который «гудел» от удовольствия. Причем делала она это очень старательно, и не обращая никакого внимания на его вторжение. На столе стоял невесть откуда взявшийся недопитый чай в подстаканнике. Значит, зря он   придумал отговорку, почему не принес чай от проводника. Вранье не понадобилось.

Прошло, наверное, минут пятнадцать, а дамочка все так же гладила, а котенок все так же мурчал. Николай вспомнил, что  в детстве так любила делать его старшая сестра, а котенка звали то ли Пушок, то ли Звонок. Интересно, клон он или нет? — Думал Николай, отворачиваясь к стенке. Даже под убаюкивающий стук колес сон никак не шел к нему. Трудно в этом признаться, но ему было страшно.  Он боялся повернуться и посмотреть на дамочку. В какой-то момент перед этим ему показалось, что у нее как будто неживые, стеклянные глаза, и они ничего не выражают. Посредине бессонной ночи он покинул свое купе. Он хотел отыскать где-нибудь свободное место, но все двери неожиданно оказались закрыты. Даже та, где были его хорошие  знакомые: призывник. Старик и Толян. Помаявшись, Николай устроился прямо в коридоре.

 

Побег

Он не спал: не мог спать, и боялся пропустить остановку. Хоть какую-нибудь остновку на полминуты, несколько секунд. Этого вполне достаточно, чтобы выскользнуть из вагона. Он пошел бы, нет, побежал своей дорогой, а поезд своей. И даже ни разу не оглянулся, и никогда в жизни не пришел бы на вокзал.

Поезд остановился  ранним утром. Он обрадовался, что на перроне никого нет, и что никто его не схватит за руку. В одну и другую сторону тянулись рельсы, неподвижной громадой стоял какой-то  «товарняк». Кажется, один-единственный путь мог вывести из этого места: в переход, а потом на вокзал.

Николай спустился вниз по ступенькам, прошел по коридору, освещенному тусклыми лампочками.  Потом ступеньки повели его вверх. Ему показалось, что он шел очень долго. С непривычки устали колени. Какой-то бесконечный подъем, ни одного человека ни впереди, ни сзади. Собственные шаги гулким эхом отдавались под низким сводом. Наконец-то выход. Снизу доносился монотонный гул. Немного напоминающий  шум моря, или лавины в горах, или наступающей армии.

Николай вспомнил про театр.  Еще студентами забавы ради они несколько раз поднимались на сымый верхний балкон. Там ничего не было слышно, а сцена казалась крошечным островком, по которому двигаются игрушечные человечки. Сейчас он тоже стоял на высоком балконе, а внизу шумел и волновался вокзал с его залом ожидания,  рядами чемоданов и сумок, буфетом, кассой и камерой хранения.  Площадка была  очень узкой: всего лишь два шага, и другого входа или выхода у нее не было.

Николай решил еще раз пройти весь путь, внимательно разглядывая стены: вдруг он не заметил какой-нибудь поворот вправо или влево, еще одну лестницу, которая не взбиралась бы так круто вверх. Вокзал – это всегда  масса переходов и лестниц. Но ничего такого не было. Он вышел снова на пустынный перрон, где уже не было поезда, умчавшего его вещи и дамочку- «клона». Только «товарняк» продолжал   стоять.  Николай спрыгнул вниз и  пошел, перешагивая через рельсы. Он хотел обойти состав и посмотреть, что же  с другой стороны.

С другой стороны тянулся глубокий  и отвратительный овраг, поскольку его склон был усыпан мусором. Очевидно, его сбрасывали прямо сверху и уже не один год.   «Горы»  пластиковых бутылок и пакетов вместе с гниющими остатками пищи и дохлыми кошками. Пока Николай морщился от тошнотворного запаха и раздумывал, в какую бы строну ему пойти прямо по рельсам, он не сразу заметил, как приближается поезд. Это был какой-то сверхскоростной состав:  он буквально »летел» по рельсам.  Николай едва-едва успел перескочить путь.  Еще секунда-другая, и он оказался бы под колесами. Его сердце колотилось, как  после долгого бега, в горле пересохло.

Он снова, уже в третий раз пустился в путь по длинному переходу в сопровождении едва уловимого сквозняка. И снова лестница привела его в тесное пространство над вокзалом. И задыхаясь после подъема, он закричал срывающимся голосом:

— Люди! Помогите! Я здесь! Мне нужно спуститься!

Никто из маленьких фигурок даже не поднял головы.  Люди так же деловито перетаскивали свой багаж, искали свободное место, жевали и разговаривали, и все так же снизу доносился вокзальный гул, сплетенный из множества голосов и звуков.

Николаю вдруг пришла в голову мысль: его заметят, если он сейчас перелезет через перила и бросится виз. Прямо  на кафельный пол. Потом он подумал про пятна крови, вспомнил про свалку и  брезгливо поморщился.

Николай почти потерял ощущение времени. Возможно, он просидел наверху только несколько часов, а возможно, целую ночь. Ему ужасно хотелось пить.  Ничего не оставалось, как снова выйти на перрон. Внезапно поднявшийся ветер трепал его волосы и одежду, приятно холодил спину. К Николаю медленно приближался поезд.  Он по привычке подошел к седьмому вагону.

В вагоне, до мелочей и царапин знакомом ему вагоне, оказалось неожиданно многолюдно. Некоторые  пассажиры стояли у окон, упершись двумя ладонями. Возле туалета стояла очередь с полотенцами за плечами.

Слава богу, дамочки в е седьмом купе уже не оказалось. Прямо на полу стояли сумки и чемоданы, на верхних полках кто-то спал, а на его месте лежал бледный как полотно парень. Николай полез под полку, где должна была стоять его сумка, а в ней – недопитая бутылка  с «минералкой». Пусть хоть теплая и без газа, но все-таки вода!

— Я уже выхожу скоро, – начал парень оправдываться, — Танька, свинья, не разбудила вовремя. Вот я не успел билет купить…  Да вы садитесь! Я сойду скоро!

Парень еще сильнее побледнел, глаза у него «забегали», и он ретировался в сторону сортира.  Вернувшись, долго рылся в сумке дрожащими руками, пока не достал бутылку пива. Николай смотрел на все безучастными глазами.

— Мне бы только до дома доехать!- После нескольких жадных глотков сообщил парень, – а там сразу в диспансер. Капельницу сразу потавят. Я там практику проходил.

— Ты кто?

— Я – студент, — обрадовался парень, что Николай с ним заговорил, – на стакан меня подсадили. Вот домой еду. Там меня встречают уже – и сразу в диспансер. Я там был на практике.

— И в каком институте?

— В медицинском. На четвертом курсе. Я знаю, что  нехорошо это…  Последний раз…

Студент еще долго что-то шептал и иногда ругался в адрес злосчастной Таньки. На клона он был совсем не похож, и Николай сомневался, что он в скором времени избавится от такого попутчика.  Уж лучше бы спал, как те двое.

Солнце все настойчивее заглядывало в окно, и в купе стало нестерпимо жарко. Пассажир с верхней полки свесил ноги и уставился на заставленный стол  с целью отыскать свободное место и потсвить туда ногу

Это была женщина лет сорока-пятидесяти. Немного полноватая, в спортивном костюме и похожая на мужчину. Она смутно напоминала кого-то Николаю. Пассажирка пригладила  коротко стриженые волосы руками.

— Я знаю, что есть лесенка, но по ней ужасно неудобно спускаться, – заявила она и исчезла за дверями, наступив еще Николаю на ногу.

Он подумал, что все: и женщина, и студент, и духота, и теснота – все это как в обычном поезде. Как будто все они сойдут на следующей станции, предварительно сдав белье проводнице, и на следующий день не вспомнят друг о друге. Все слишком реально и буднично.  Может быть, он сел уже в другой поезд?

Николай заглянул в пятое купе, в котором оказались совершенно другие люди. Ни старика, ни Толяна не было. Не было! Значит, это был действительно другой, совершенно нормальный поезд.

Как бы оправдывая его догадку, парень действительно скоро сошел, а женщина и долго спящий пассажир остались. Когда же он наконец-то зашевелился и свесил вниз голову, Николай с удивлением увидел, что это Толян.

 

Глава шестая. Погружение во тьму.

Слова «утонули» в грохоте. На полной скорости поезд неожиданно въехал в туннель. В темноте исчезли проемы окон и  сонное лицо Толяна, пассажирка с короткими волосами, смятые простыни и злосчастная муха в правом углу окна, которая уже устала биться о стекло и смирилась с неизбежным.

«Припечатанные»  к своему месту, пассажиры пережидали, когда же  туннель кончится, стук колес снова станет мерным и усыпляющим, а в окно будет светить солнце. Но туннель не кончался. Он вытянулся в бесконечную спираль, где нет начала и конца. Как только заканчивался один круг – начинался второй, третий, четвертый, пятый, и так до бесконечности.

Николай сидел, откинувшись на  жесткую стенку. Он почему-то подумал, что ему больше не нужны глаза, потому что нечего видеть. Не нужны уши, потому что нет ничего, кроме шума. Не нужны чувства, потому что все пропало. Он почти не существует. Они все не существуют.

Ничего нет. Мир погрузился во тьму.

Воспоминания из прошлой жизни. Они возвращались с речки. Жаркий летний день  как-то закончился внезапно, и изнуряющую жару сменила прохлада. Особенно это чувствовалось, когда проходили по мостику. В этот момент Николай посмотрел  в сторону заката, да так и замер. Солнце, которое уже коснулось воды, посылало им свой последний луч. Он взметнулся далеко по зеркальной глади, дерзко блеснул оттенком алого. Этот последний луч предназначался только им. Тогда Николай подумал: что с ним происходило сегодня и вчера – все это  неважно по сравнению с закатом или рассветом. Ему не дано предугадать, когда закончится его жизнь, но  он уже видел то, что навсегда останется в душе, и держал на руках дочку, и гладил  руки любимой. Его беда, что он не мог ценить эти моменты,  не понимал их ценность. Жизнь так быстро промчалась.

Никто из пассажиров не знал, сколько длился туннель: час, два, день, неделю. Николай  уже не слышал и не видел, как поезд «выскользнул» из черной дыры – туннеля и  по крыше бешено заколотил ливень. На станции творилось что-то невообразимое.  Люди отчаянно штурмовали стену ливня, которая встала между ними и поездом. Кто-то не мог разглядеть номер вагона и, окончательно вымокнув, отчаянно метался по перрону.

— Какой это вагон! – Спрашивали они друг у друга и у проводников, которые не отрывали глаз от билетов и не поднимали головы.

Всего лишь за несколько минут в вагон номер семь втиснулось столько пассажиров, что все они едва ли могли рассчитывать на свое личное место на полке.  Сразу начались «разборки» по поводу билетов и кто пришел раньше.

-Молодой человек, по-моему это мое место! – Не совсем уверенно  обратился к Николаю пожилой пассажир.

Одет  с иголочки, в очках, лицо худощавое, пальцы длинные – сразу видно, что интеллигент.  Небось, какой-нибудь профессор из института, где учится студент, «подсевший на стакан». И кто же их разберет, почему профессора такие правильные, а студенты у них вот такие…

Николаю как-то мельком пригрезились его студенческие годы, и ему даже стало  стыдно за весь свой  небритый, мятый и задрипанный вид.

—Да, да. Я уйду сейчас… – Николай слегка приподнялся.

—Сидите, сидите. Я вот тут, с краешку. Как захотите, так уйдете, —  доброжелательно отреагировал пассажир.

Он неторопливо снял  светлый влажный пиджак и, расправив, повесил его на плечики, убрал сумку под сиденье и обвел купе удовлетворенным взглядом.

— Похоже, что спать мы будем с открытой дверью. Иначе задохнемся в такой духотище. И надо же было пойти этому ливню!

Словно бы в продолжение темы в проеме появился здоровенный парень с сумкой – человек  дождя:  с волос, по лицу, с одежды,  спортивной сумки стекали капли. Он был настолько мокрый, что как будто бы только что вынырнул из реки во всей своей дорожной амуниции. Парень немного постоял, вздохнул и пошел дальше по вагону, оставив после себя лужицу и  булькая кроссовками.

Потом Николай смотрел в окно и никак не мог вспомнить: проезжали ли они это место или нет. Хуже всего, что он так и не успел поговорить с Толяном: в суматохе тот исчез.

И правильно сделал, – думал про себя Николай, — наверняка, он прорвался в общей неразберихе. А он, Николай, почему-то  опять остался на месте, как примагниченный. Что помешало ему выскользнуть из вагона? Дурацкая нерешительность и страх перед неизвестным. Ливень не в счет. Это просто вода.

Народ все прибывал и прибывал, как будто вагон резиновый. Спальных мест не хватало, на одной полке сидели по пять-шесть пассажиров.   Люди устраивались  в узком коридоре с чемоданами и сумками, сделав его практически непроходимым. Человек в сером пальто спал прямо на полу, никак не реагируя на пассажиров, которые через него перешагивали, а иногда спотыкались ненароком. Николай обратил внимание: люди стали на одно лицо, без пола и возраста. У всех было выражение какой-то обреченности. Никто даже не возмущался. Тени, а не люди. Измученные, обреченные, послушные тени. Наверняка, каждый тешил себя надеждой, что все это ненадолго и скоро они выйдут на своей станции, которая окажется родной и уютной. Ночь-другую можно и потерпеть.

Пожилой профессор позвал Николая сесть рядом с ним. Так что он оказался не на полу, а на полке, где его хотя бы не толкали. Можно было откинуться, закрыть глаза и подремать, но стояла такая невыносимая духота, что об этом не могло быть и речи.  Вытирая пот с лица, Николай пробрался в коридор: там хотя бы открывались окна. Сесть в коридоре на пол было негде. Он едва прислонился к стеклу, глубоко вздохнул и почувствовал, что  в окно вагона врывается горячий воздух с примесью пыли или песка.

 

Глава седьмая. Пророк.

Все выяснилось, едва забрезжил рассвет. Вместо привычной  местности: покосившихся заборов, мостиков, «островков» леса за окном расстилалась пустыня. Ничего, кроме песка и бескрайней однообразной дали.  Никакого намека на  полустанок или станцию. Бедные, бедные люди! Значит, они должны распроститься со своей мечтой выйти  где-нибудь под  липы или березы. Горе путнику, оказавшемуся среди бесконечных барханов под палящим солнцем.  Но что могло ждать их всех, запертых в ловушке — вагоне поезда, который отчаянно мчался через пустыню?  Кто и когда проложил здесь путь? Какая незавидная участь постигла этих строителей?

Вода в вагоне закончилась на третий день. Четвертая ночь была ужасной. Утром, когда жара немного спала, вместе с глотком свежего воздуха разнеслись слухи: сегодня будет Пророк. Говорили об этом только шепотом, многозначительно поднимая брови.

Николай, который не отходил от ослабевшего профессора, не знал, кто такой Пророк, но он тоже проникнулся его многозначительностью. Он думал так: если путь изменился, значит,  они больше не ездят по кругу. Значит, скоро  поезд придет к  какому-то назначенному пункту. Рано или поздно все должно закончиться. Вот только где взять немного воды для профессора, который впал в забытье? Он решил так: если придет Пророк, то все станут спрашивать его о том, что их ждет в будущем, а он подойдет и попросит пластиковую бутылку с водой. Пожилые люди с трудом переносят обезвоживание организма. Если профессор совсем ослабнет, он не сможет больше читать лекции и принимать экзамены, а студенты больше не услышат от него историй времен его молодости. Нужно, чтобы Пророк приходил быстрее, иначе профессор совсем иссякнет.

Ближе к полудню поезд встряхнуло так, как будто он натолкнулся на невидимую преграду. Он оставался без движения только считанные секунды. И за это время успел войти пассажир.

Сначала  на всеобщее обозрение появился внушительных размеров багаж: тугая набитая сумка, из которой выглядывал банный веник. Вслед за сумкой, громко сопя и чертыхаясь, появился большой гражданин в клетчатых шортах и панаме. Майка с иностранной тупо оптимистичной надписью была мокрой от пота. Оглядываясь по сторонам, он панамой вытирал красное лицо и  шею.

-Здесь купе с кондиционером? — Спросил  он немного обессилевшим, но все-таки начальственным голосом, исключавшем саму возможность существования купе без кондиционера.

В узком коридоре всем столпившимся было невозможно разглядеть предполагаемого пророка. Задние напирали на передних и старались вытянуть шеи.

Не дождавшись ответа, пассажир подхватил свою ношу и  рванул дверь ближайшего купе. Он  неожиданно легко для своей комплекции «нырнул»  внутрь, «впорхнул», ввалился, словно бы канул. Стоящим в первых рядах показалось, что на них как будто повеяло прохладой из раскрытой двери. Как будто там и впрямь работал кондиционер, и даже как будто звучала какая-то легкая приятная музыка.

Никто не решался войти вслед за незнакомцем, и только Николай пробивался вперед. Он думал, что в такой огромной сумке наверняка найдется бутылка воды для профессора.

— Простите, пожалуйста… — начал он свое  обращение, и тут же умолк пораженный. Это было купе не из их поезда. Другие занавески на окнах, другие полки, которые казались шире, негромкая музыка откуда-то из-под потолка, а главное,  потоки прохладного воздуха. Это было купе повышенной комфортности, которого здесь раньше и в помине не было.

Новый пассажир сидел, развалившись на полке, и ел жареную курицу. Он  тщательно обкусывал и обсасывал каждую косточку.

— Не найдется ли у вас…- как можно вежливее хотел Николай спросить про воду.

— Найдется!

Незнакомец порывисто встал и  откинул противоложную полку: весь багажный отдел был доверху набит пластиковыми бутылками с напитками.

-Вам какую: лимонад ли «минералку»?

— Да нет… Обычную питьевую.

-Ну, тогда «Аква-минерале». Держите.

-Спасибо большое.  Это для профессора…

-Я знаю.

-Я вам что-то должен?

-Потом сочтемся.

-Ну да, конечно… Если что обращайтесь…

Николай неловко пятился назад, сжимая в руках бутылку. Он хотел бы расспросить нового пассажира о пророчестве, о том, кто он, и откуда взялось столько воды, но ему было  как-то неловко. К тому же он увидел, что за окном опять мелькает речка и зеленые деревья, и благоухающий луг. Нужно было спокойно подумать над всем этим. Но стоило ему выйти из купе, как все вернулось на свои места: ужасная духота  и пустыня за окном. Он  посмотрел на свой «трофей» с некоторым недоверием, вполне готовый к тому, что сейчас бутылка исчезнет или взорвется у него в руках.

Возле купе уже никто не толпился, но Николай видел, как  после него в дверь протиснулся другой пассажир.

 

Глава девятая. Иллюзия и реальность.

Ничего не изменилось. Только пассажиры вагона номер семь уже не выглядели такими измученными. За всем необходимым они теперь ходили к Пророку. Николай видел, как  некоторые выносили целые пакеты с едой и спиртное и даже туалетную бумагу. Один мужчина зачем-то вытащил букет цветов и торжественно понес его по  коридору. Другой «выскользнул» с туго набитым портфелем. Похоже, что в нем  были деньги или какие-нибудь ценные бумаги.

Все были сыты и навеселе. Отдельные несознательные личности умудрялись напиваться до чертиков и устраивать дебош. Пожилой гражданин в синих тренировочных штанах ходил с огромным синяком на лице. Кто-то порвал платье даме из второго купе, и она пошла к Пророку за новым, а заодно набрала кучу всякой косметики. В вагоне запахло французскими духами.

Николай больше не был в старенном купе, и его от повторного визита всячески отговаривал профессор.

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, – риторически утверждал он.

В другой раз, увидев, как народ таскает огромных омаров, он долго, по-стариковски возмущался:

— Удивляюсь, что за люди?! Предложи им рай или кусок водки с колбасой, они выберут второе. Смотреть противно!

Николай не спал. Обычно он лежал, накрывшись с головой тонкой простыней. Он думал о том, как выбраться из вагона, и как бы он мог покинуть ту станцию. Разбился, если бы прыгнул вниз, на пол вокзала? Или снова бы очнулся на полке поезда?

Вообще-то эти и еще десяток вопросов можно было бы  задать Пророку. Интересно, кто-то с ним пытался уже поговорить по душам, и почему  никто не спросит, когда же все это закончится. Неужели у пророка только водка и туалетная бумага и нет ответа, что с ними всеми будет?

Николай вскочил и открыл дверь, но постоял немного и снова лег. В его голове не вязались пророчества и главные вопросы с образом этого странного пассажира в клетчатых шортах, который никогда не выходил из своего купе.

Чаще всех к нему наведывался сухопарый энергичный пассажир,  внешность которого смутно напоминала Остапа Бендера.  Считалось, что он с Пророком уже на короткой ноге и не случайно он у него иногда задерживается.

Николай сначала настойчиво  потряс попутчика за плечо, потом стал хлестать его по щекам – бесполезно. Остап не умер, о чем свидетельствовало его ровное  не слишком трезвое дыхание, но он не открывал глаз. Тогда Николай оставил его в покое и принялся то же самое проделывать с другим пассажиром. Тот тоже не просыпался. Он стал входит во все купе, кричать «подъем!», хлопать в ладоши и греметь оставленными на столике стаканами. Никто не просыпался! Все впали в ночной летаргический сон.

Бывают в жизни минуты, когда мы словно бы отстраняемся от реальности и видим себя со стороны.  Как будто на мгновенье нам смотри в глаза сама бездна мироздания. С высоты столетий или полета человеческих душ, или вершины дерева, которое никогда еще не существовало в столь  бренном мире.  Николай видел себя со стороны, с высоты. Как сейчас он, как подопытное насекомое в железной коробке, стоит, ошалевший от бессилья и неопеределенности и озарения в вагоне этого поезда. Он один – и рядом никого. Только тела, у которых нет сознания, а значит, он один. И только бесконечный путь, путь в никуда и вне времени. А может быть все по-другому: пространство  бесконечно движется, а их вагон стоит на каком-нибудь запасном пути, в вечном тупике, куда они сами себя завели.

Ясно одно: ни в чем нельзя быть уверенным до конца.  В то, что родился, что тебе тридцать пять лет, что у тебя жена и дочь, что ветер дует и колеса двигаются.  Никогда, ни в чем.  Бывают же такие иллюзии, которые так заставляют поверить в достоверность и незыблемость.

Не очень твердыми шагами Николай шелк купе пророка.  Он распахнул дверь – и ему в лицо подул настоящий, действительный, свежий ветер. Пророка не было. Не было ни его  чемоданов, ни запасов провизии.  Окно было открыто, и в него вместе с движением воздуха врывался запах дороги, рельсов, горьковатого дыма и копоти.

Николай готов был увидеть все, что угодно: Пророк превратился в кота или уснул вместе со всеми, но чтобы так вот, в открытое окно.

Он высунул руку и почувствовал, как она рассекает  прохладный ночной воздух.

 

 

Глава десятая. Кнопка воображения

«Можно сейчас  протиснуться в окно и оказаться наружи», – подумал Николай. Он уже представлял, как  неловко и  больно шлепнется о насыпь, как рядом с ним  помчатся другие вагоны. Если насыпь окажется крутой, ему придется кувыркаться вниз,  сдирая до крови локти и колени. Но что значит эта боль и страх по сравнению со свободой?  Сейчас он уже почувствовал ее пьянящий запах. Десятки картин: одна заманчивее другой пронеслись в его воображении.  Вот он доходит до дороги, садится в «попутку», и уже на следующий день оказывается дома…

Николай встал ногами на  полку и начал  потихоньку проталкиваться в открытое окно. Вдруг он услышал за своей спиной чье-то покашливание и подался назад, чтобы оглянуться.  Из самого угла полутемного купе на него смотрел  Пророк.  Только выглядел он немного по-другому: Пророк был разодет в буквальном смысле в пух и перья, а его круглая головка и блестящие бусики-глазки очень сильно напоминали стрижа с  хохолком.

— Свобода да? – пискнул  Пророк, откашлялся и дальше уже ровным внушительным голосом продолжал, — для людей свобода – это иллюзия.  Вы не выбираете сами,  где родиться, в каком веке, и кто будут ваши родители.  Вы  с вашими представлениями, мыслями, чувствами  — продукт своего времени и только. Ваша свобода определяется длиной  поводка, на котором вас держат.  О какой свободе можно говорить, когда вы живете в обществе и вынуждены пребывать в постоянном страхе, что окажетесь бедными, уволенными с работы, больными, никому не нужными. У вас нет свободы выбора, когда вы влюбляетесь, женитесь, рожаете детей.  Ваша жизнь предопределена от начала до конца. Вариаций не так уж много. Они настолько скучны и банальны, что их даже  не хочется предсказывать.

— А я и не просил, – обиделся Николай, —  все, что я хочу, это выбраться из этого проклятого вагона. Достало уже меня все!  Это возможно вообще!?

— Естественно. Из этого вагона в другой, потом в третий…

— А как в другой? Как в третий? Выхода — то нет!

— Выход всегда есть.

Пророк встрепенулся  и неожиданно легко для его внушительной комплекции  поднялся в воздух над полкой.  Через несколько секунд его уже не было в купе, только на столике лежало большое перо.

Николай  взял его в руку и  уперся лбом в стекле  в надежде хоть что-нибудь разглядеть за окном. Но ничего не было видно. Он  перебирал в памяти все слова, которые сказал ему Пророк перед тем, как улететь.  Не слишком-то лестные для всего человечества, но  что-то важное про выход. Кажется, в его уме складывалась более-менее понятная картина:  люди-клоны,  свобода выбора и ее ограничения, рассказ старика,  вокзал, пассажиры – это все неспроста.  Кажется, в нем самом что-то не так. Возможно, стереотипы, слишком мрачный взгляд на жизнь и все такое. Жена всегда говорила ему, что он махровый пессимист. Нужно представлять что-то приятное и легкое,  включить воображение.

Кто бы знал, где эта самая кнопка, включающая воображение.  Николай закрывал глаза и  зажимал уши руками, но кроме стаи разноцветных бабочек ничего не мог себе представить.   Они почему-то мерцали как светлячки и порхали как фантики от конфет то в одну, то в другую строну. Очень яркие бабочки с запахом карамели.

Сначала он не понял, отчего бабочки исчезли, потом оглушительный взрыв повторился. Поезд тряхнуло так, что  Николай оказался на полу, больно ударившись обо что-то головой. Поезд остановился совсем,  и в открытое окно влетали громкие озабоченные голоса. Кажется, кто-то плакал, а кто-то причитал, словно бы читал молитву. Определенно, что в  вагон садились люди. Николай выскочил в коридор и увидел, как  на носилках  несли бледного как полотно человека,  до плеч укрытого простыней. Потом еще одного, с кровавой повязкой на голове.

Николай посторонился, освобождая проход.

— Молодой человек, что вы тут стоите? Помогите погрузить раненых! – Требовательно прикрикнула на него  девушка в белом халате и  шапочке с красным крестом.

Кажется такую шапочку, а может быть, и вовсе девушку Николай видел в фильме про войну. Сейчас, кажется, таких не носят. Конечно, фильм был про Великую Отчественню войну и санитарный поезд. Поразмыслить на эту тему ему оказалось  недосуг.  Раненых оказалось очень много. Они стонали, ругались, просили сделать обезболивающий укол, а некоторые лежали с отрешенными лицами и закрытыми глазами.

-Брат, ты живой? – Тронул Николай за плечо паренька с  осунувшимся лицом.

Тот открыл глаза — и Николай  оторопел. Это был Призывник.

— Ты откуда? Тебя же не брали…Сейчас что – война?

Призывник ничего не говорил, а во взгляде его застыло равнодушие к вопросам и старому знакомому и всему миру в целом.

Николай уже видел его в глазах парней, которые возвращались из Афганистана, Чечни и других «горячих» точек. Тело можно вылечить, и раны затянутся, а вот душа – никогда: она так и останется раненой.

Николай боялся подходить к другим раненым и смотреть в их лица. Он испугался, что на полках, в кровавых бинтах окажутся Толян, старик, Профессор и все те люди, которых он видел в этом вагоне живыми и здоровыми.

Куда-то исчезла, «испарилась медсестра в белой шапочке, и, по всей видимости, в этом вагоне из «ходячих» он остался один.  Но чем он мог облегчить страдания несчастных?  Где, черт возьми,  врачи и  медсестры, которые должны делать уколы и перевязки?

 

Возвращение

— Пить, – застонал Призывник.

— Я сейчас, – засуетился Николай. Он  не без труда перемещался по вагону, огибая свесившиеся  с полок безвольные руки и ноги в поисках воды. Он шел, как ему казалось, долго и боялся одного: что он на обратном пути уже не отыщет Призывника.

Впереди он различил силуэт  девушки в белом. Она склонилась над раненым.

-Наконец-то, – с облегчением выдохнул он, – там  раненому плохо. Он пить просит.

Медсестра  выпрямилась, с некоторым недоумением посмотрела на Николая, и тот обомлел.  Это была переодетая его дамочка из купе. Причем личико у нее было то же самое, и глаза аккуратно подведены, и губы подкрашены.

— Здесь везде раненые и им всем плохо. И что из этого? – с вызовом сказала дамочка-медсестра.

Николай не знал, что ответить на е вполне логичное замечание. Боковым зрением он приметил бутылку с водой на столике.

В следующее мгновенье вместе со своим «трофеем» он уже возвращался назад. Все-таки он нашел Призывника, но когда он уже машинально  откручивал пробку бутылки, вдруг заметил расползавшееся кровавое пятно на простыне, как раз посредине туловища.

«При ранении в живот пить нельзя», – пронеслось в голове, и улыбка медленно «сползла» с лица.

Он столько раз опять-таки видел в фильмах про войну, как умирающие просят пить, а им не дают, потому что нельзя. И так жалко становится, что даже в такой вот предсмертной просьбе им отказывают. Точно предсмертной, поскольку после такого ранения не выживают. Но об этом умирающим не говорят. Это такое, о чем нельзя человеку говорить.

Поезд качался, осунувшееся лицо призывника тоже качалось вместе с ним, а кровавое пятно расползалось.

Проклятое воображение, которое подобно поезду, идет по одной и той же проложенной колее. И зачем только он смотрел все эти фильмы? Уж лучшще карамельные бабочки…Николай с силой швырнул  бутылку в окно.

Раздался оглушительный взрыв. Вагон дернулся и наклонился набок. Потом прозвучал еще один взрыв, запахло едким дымом.  По всей видимости, это была вражеская бобмардировка. В голове мелькнула мысль, что нужно срочно  вытаскивать раненых из вагона. Сначала он схватил на руки Призывника и удивился, что он действительно такой легкий.

Как же он раньше не подумал? Дверь вагона была закрытой, а снаружи творилось что-то невообразимое: крики, суета, взрывы. Николай бережно опустил свою ношу прямо на пол и стал колотить дверь. С разбегу ногой.

— Дверь! Откройте дверь! – Крикнул кто-то из раненых, обращаясь неизвестно к  кому, в пространство.  Его поддержали другие, и скоро  мощный хор сотен голосов требовал открыть дверь.

Дверь  фыркнула и стала медленно разъезжаться. Николай схватил Призывника и сделал шаг вперед.

Он шагнул в темноту. Пока Николай испуганно озирался в надежде приметить какой-нибудь огонек, дверь вагона закрылась, и поезд плавно начал ход. Когда  он исчез за его спиной, Николай оглянулся и увидел фонарь и залитый неярким светом перрон. За границей этого света как будто перемещались какие-то фигуры, и даже слышался разговор или негромкий приглушенный смех.

Николай не без труда перебрался со своей ношей через рельсы. Он думал о том, что ему нужно срочно в санчасть или больницу. Может быть, Призывника еще удастся спасти. Ему показалось, что тело стало еще легче, а простыня куда-то соскользнула. Ее уже не было.

Определенно это был какой-то вокзал. В зале ожидания спокойно ходили и сидели люди. И на крайнем сиденье прядом с чемоданами и сумками сидела жена..

-Ты что так долго? Такси заказал? – Спросила она.

Николай молчал.

-Что с тобой? Что случилось??

Николай  с изумлением смотрел на  свои руки, на которых, мирно посапывая, лежала дочка.

Он вдруг почувствовал такую усталость в руках и ногах, что больше не мог стоять. Он сидел на жестком и неудобном вокзальном кресле и не мог поверить в реальность происходящего. Неужели вагон отпустил его?

Жена нервничала, дочка спала, а Николай пытался вспомнить и понять, когда и куда они вот так возвращались ночью. Прошлое это или будущее, и что их ждет за  дверями вокзала.  Хорошо, что они  не садились в поезд, а он должен был заказать такси. Значит, домой.

Когда они вышли на  крыльцо, на ступеньке сидел маленький котенок. Николай чуть на него не наступил. Котенок мяукнул и прыгнул в сторону, Николай едва удержал равновесие, дернулся, и дочка проснулась.

-Это что, котенок? — вялым сонным голосом спросила она и сделала попытку  опуститься на землю.

В следующее мгновенье она уже  ласково гладили  вокзального «заморыша» по спине, чему тот был очень рад.

-Давайте возьмем его собой!- Твердо заявила дочь.

Когда они все вчетвером, включая котенка, возвращались домой, Николай вспомнил, где он его уже видел: в руках у дамочки- попутчицы. Точно такой же расцветки, с ровными полосками на спине.

Когда они  разгружали на следующий день сумки, в одной из них оказалось свидетельство о том, что он прошел московскую специализацию на семинаре.

Жизнь продолжается на точке

Весной, или когда случается  оттепель в декабре – феврале, на овцеводческую точку Бикмухановых уже не добраться.  Поэтому семейство заранее готово к такому «осадному» положению: есть запас соли, спичек и всего самого необходимого.  Что касается продуктов питания, то здесь  глава семейства Амахгали Жардимович и его супруга  Вера Данашевна спокойны: у них все свое. Почти натуральное хозяйство, с которым можно пережить  мировые экономические кризисы и перестройки.

 

Животные-кормилицы

Казахов часто называют кочевым народом. Весь уклад их жизни был связан со скотом, который перегоняли от одного пастбища к другому. Скот — главное богатство казахов, — давал им продукт питания, материал для одежды и жилища, служил транспортом. Разводили овец, лошадей и верблюдов. Главными, конечно, были  овцы, которые отличаются выносливостью и способностью добывать себе еду из-под снега.

Вот и на точке Бикмухановых главные животные — кормилицы  — это овцы: около тысячи голов. Эту древнюю казахскую традицию, как и многие другие, они чтут. Так же, как и предки, готовят вкуснейший  бешбармак, делают овечий сыр, кумыс и айран. Вот только вместо  юрты  — благоустроенный дом со всеми удобствами, даже интернет есть.  Все трое детей  Амахгали Жардимовича и Веры Данашевны получили высшее образование, а то и не одно. Дочь со своей семьей живет в Волжском, а двое сыновей – на точке. Младший  Амиржан  скоро должен вернуться со службы в армии. В семейном хозяйстве он занимается вопросами реализации, и это у него очень хорошо получалось.  Старший сын Алмаз  с легкостью управляется с техникой, садится за руль трактора. Еще он работает  учителем  физики и математики в Максимгорьковской школе, где большой дефицит кадров. Вместе с ним на точке живут молодая жена и двое детей. Малыши сызмальства привыкают  к фермерско-казахскому быту. Наверняка, будут водить овец, как их отец, дедушка и прадедушка.

Сейчас в хозяйстве помимо овец содержится сорок голов крупного рогатого скота, выращиваются  зерновые на площади  в 400 гектаров,  овощи и арбузы на семи гектарах. Бикмухановы сами заготавливают сено, часть которого идет на реализацию.  В самый «горячий сезон», конечно, приходится нанимать помощников. Помогает справиться и техника —  восемь единиц: трактор, два комбайна, бульдозер, сенокосилка, пресс и другое.

 

Знатные овцеводы

Об отце Амахгали Жардимович рассказывает с гордостью. В советские времена было такое определение «знатный овцевод». Так вот это как раз о нем. От ста голов овцы в отаре он получал 150  ягнят. Сколько раз в Москву ездил, два ордена Красной звезды ему вручали, автомобиль в подарок!  Дело он свое, конечно, знал. Да и детей приучил:  семь сыновей и дочь ухаживать за скотом.

— С седьмого класса я уже  на сеялке работал, на току. Овец научился стричь, участвовал в конкурсах по скоростной стрижке  новозеландским методом. Стал чемпионом России. Мне  за это дали мотоцикл «Урал» и вторую модель «Жигулей, —  рассказывает глава семейства.

Результаты, которых  добился Амахгали, не могли не впечатлять:  одну овцу он стриг за сорок пять секунд. Быстрее просто невозможно. При новозеландском методе стрижки сохраняется цельность руна и меньше бывает порезов. Овец стригут не на столах, а на полу, не затрачивая времени и усилий на связывание ног и перевертывание животного.

Внешне это выглядит так: стригаль заходит в базок, подхватывает одной рукой овцу под шею и сильным рывком ставит ее на задние конечности, затем подводит ее к рабочему месту и, слегка приподнимая, сажает на крестец.

Сейчас чемпион по стрижке признается, что в то время на заработную плату знатного чабана  можно было  жить в полном достатке, да еще на курортах отдыхать. Впрочем, скоро ему стало не до отдыха. Отец рано умер от болезни — и ему пришлось взять заботы о хозяйстве и семье, как старшему из сыновей, на себя.

Амахгали прошел все ступеньки  профессионального мастерства: поступил в училище на ветеринара, потом — в техникум, а потом окончил  Волгоградский сельскохозяйственный институт.  Знания  пригодились в работе. Можно сказать и так, что он  опыт казахов-животноводов совмещал с  научными подходами. В одно время в хозяйстве использовали метод искусственного осеменения.

Овцеводство в Волгоградской области в семидесятые-восьмидесятые годы развивалось. В Среднеахтубинском районе на  государственных предприятиях  держали около ста тысяч овец.  Амахгали Жардимович помнит, что в степи,  в разной удаленности от поселка Максим Горький было восемьдесят овцеводческих точек. Сейчас осталось шесть.

 

Свое хозяйство

После развал совхоза Бикмухановы оформили  крестьянско-фермерское хозяйство, взяли  земельные паи под пастбище. Сначала у них было пятьсот голов овцы и ягнят. Их предпочтение – это  Волгоградский меринос, который считается тонкорунной мясошерстной породой. Амахгали Жардимович уверен, что мясо белой овцы намного вкуснее, чем  черной. Возможно, дело в том, что  черные овцы сильнее страдают от солнечных лучей и жары.

Овечья шерсть некоторое время оставалась невостребованной,  а уничтожить  ее рука не поднималась. Около  сорока кипов немытой шерсти плотно запрессовали, и в таком виде она хранилась несколько лет. Примечательно, что даже вездесущая моль не завелась:  сохранился естественный жиропот-смесь выделений сальных и потовых желёз кожи животных. Сейчас спрос на шерсть  появился: в этом году ее сдали по пятьдесят рублей за килограмм.

Овечья шерсть —  ценный материал, который  несет в себе потрясающие лечебные качества. Все это за счет существующего в ней воска животного происхождения и способности втягивать в себя до тридцати процентов влаги. Она отлично согревает и, даже говорят, снимает боль.

По своему опыту Бикмухановы считают,  овца – самое подходящее для степной зоны животное, но нужно относиться к нему по-хозяйски и вовремя все делать. На пастбище выгонять  почти круглогодично: овцы не выносят   стойлового содержания. Их, как хороших коней или породистых собак, нужно «выгуливать». Они найдут себе пропитание в степи и летом в засуху, и зимой под снегом. Старые опытные овцы «копают»  снежный покров. Еще лучше пустить  вперед лошадей и коров, которые «разбивают» снежную корку. Для годового питания только одной овцы нужно примерно два гектара пастбищ.

Кошара должна быть убежищем для животных в сильные морозы и дождь. До десяти-пятнадцати градусов мороза овцы спокойно переносят  на улице. Что касается базов, они должны быть  в порядке и чистоте.

— Мои овцы  без подстилки никогда  не лягут, – говорит Амахгали Жардимович.

Комфортные условия для животных – это важно. От них, в конечном итоге, зависит  их состояние и привес «живой массы».  Чаще всего покупатели платят за  так называемый «живой вес». Когда в достаточном количестве корма, вода, соль, тогда и овцы «веселые».

Апрель – самый важный месяц: в это время  происходит окот.  Готовятся животноводы к этому событию основательно, чтобы для мам и новорожденных ягнят были все условия. После окота  овцу не моют — только обработка и  необходимые  прививки. Среди овец тоже есть «чистюли» и «неряхи».  Амахгали Жардимович считает, что  «нерях» не перевоспитаешь:  их нужно выводить, чтобы эта черта не передавалась потомству.

Жизнь на точке диктует свои правила, главное из которых – ежедневный, кропотливый труд. Пожилым супругам-Бикмухановым и хотелось  бы уже пожить на селе, где соседи ближе, чем за два-три километра. Но пока  еще страшновато отставлять хозяйство на старшего сына и его семью. Вот придет из армии младший, подрастут внуки – тогда время покажет.

В этом году  Бикмухановы ощутили поддержку со стороны государства: им дали субсидию на овцу– 156 рублей за голову. В ближайшее время  должна поступить и дотация на  содержание коров мясного направления.  Они  привыкли справляться с нвзгодами и трудностями: нашествием саранчи, засухой, неурожаем, но  всегда рады и искренне благодарны за любую поддержку и помощь.

 

Валентина Дорн