Вчерашняя

Разбежались машины

В темноте по дороге,

Доскакал до вершины

И свалился под ноги.

Я летаю несмело,

Потому и недолго.

Ничего я не делал-

Много шума и только.

Я буду петь тебе,

Ты будешь слушать.

Чтобы самой выбрать правильный путь.

Я буду петь тебе

Ты будешь слушать,

Может, потом ты зайдешь как-нибудь.

В этой песне вчерашней,

Словно стеклышки льдины,

Мы друг другу не важны,

Хоть по сути едины.

Я смеюсь над судьбою,

Ну. а ты надо мною,

Я хотел быть с тобою,

Но не создан для боя.

Я буду думать, что

Все не случайно.

Ты можешь думать сюжетами сна.

Я открываю мир

Тебе как тайну,

Он открывает бутылку вина.

Разбежались машины

По домам. Мы остались.

Безо всякой причины

Сны об лед разбивались.

Мы прощались до жизни,

А расстались до встречи.

На деревьях повисли

Наши сонные речи.

Еще раз о любви

В день, когда страх едким запахом дыма,

Змеем тебе на подушку вползал,

Некогда грозная Александрия

В ужасе прятала окна-глаза.

Бегало пламя по храмовой кровле,

Брызгали слюни орущей толпы.

Вечною жаждой божественной крови,

Люди, да что же наделали вы!

Ты еще что-то пытался исправить,

Пламя руками с обложек сбивал,

Но, продолжая Распятого славить,

Псы распинали и твой идеал.

Ты уже умер, распятой душою,

В миг, когда кто-то пустил тебе кровь.

Что ж, ты последовал вслед за любовью,

Ты расскажи, что такое Любовь.

В мире, где слабость во всем виновата,

Взгляд не всегда предвещает удар,

Дай же  взамен грубой силы солдата

Прикосновений и слов дивный дар.

Плечи зудят от отсутствия крыльев,

Вымотан звон колокольный в висках –

Дай мне подняться над бешеным миром,

Где только злоба, и страх, и тоска.

Взвыл бы, но где там – внутри будто крюк,

Вены полны битых стекол и вот:

Глаз трансформирует в образы звук,

В спектре оставив лишь красный развод.

Дом мой пустой, как «Голландец летучий»,

Здесь только ветер-дантист господин.

Кариес комнат просверлит – и в тучи.

Скучно ему, а я снова один…

Целый мешок нерассказанных сказок

Сверху рассыпав под ноги прохожим,

Я загадаю, чтоб все поменялось

В мире, где лица и улицы схожи:

Вешняя грязь или летняя пыль,

Слякоть осенняя или зима –

Можно ли выжить, скажи, без любви,

Не сгорев с анашой

И не сойдя с ума…

Так расскажи, что такое Любовь…

Андрей Руссков

Просто так. Просто мысли

О политике

Или почему хорошо быть президентом

Иногда смотрю новости по первому каналу и удивляюсь: если все так хорошо и Россия уверенно движется вперед, то где же мы живем?

Смотрю дальше: оказывается, в  таком несоответствии виноваты руководители регионов. Смотрю местные новости. Оказывается, местные власти делают все не так. Что остается главам района, например?  Обвинять глав сельских поселений, руководителей комитетов за то, что не исполняют указаний.

Теперь их черед. Они обвиняют  тех, кем руководят. Им-то нужно найти оправдание перед вышестоящим начальством.  Таким образом, мне был объявлен очередной выговор. Я поняла: судя по логике, виновник нашей, мягко говоря, плохой жизни – это я. Ну и  сотня-тысыча других  исполнителей. На ком-то же нужно отыграться руководителям, которых у нас так  много.

Когда президент ругает министров, я настораживаюсь:  не обернется ли это очередным выговором для меня?

О журналистике

Одни слова для песен, другие – для улиц

Журналистика звучит гордо. Но это та, о которой мы грезили лет двадцать назад и о которой нам рассказывали в университете. Теперь это слово можно заменить «обслуживающая сфера». Кто платит, тот и заказывает  «музыку».

Читатели платят за «желтенькие» публикации, власти – за дифирамбы в их адрес. Репортаж о том, как микрорайоне проложили тротуарную дорожку.  Событие, по значимости равное, как если бы проложили дорогу в космос.

Публикации о роли местного самоуправления, которое насаждается теми же методами, что крепостное право.

— Почему вы пошли в депутаты местного самоуправления?

— Если честно, меня попросили…

— А чувство ответственности, желание изменить жизнь односельчан к лучшему?

— Да, да.

-Ну, тогда я так и напишу.

Самое интересное, что все прекрасно понимают, что жизнь – это одно, а газета – другое. Одни слова для жизни, другие для газеты. Газетам и журналистам тоже жить как-то надо.

Коронная фраза, которую я слышала десятки раз после откровенного разговора, со вздохом:

— Ну… Это так… не для газеты.

— А для газеты что?

— Ну, что-нибудь сами там напишите. Вы же умеете.

О нравственности

Журналисту районной газеты ничего не остается, как быть универсалом. Жалобы граждан, смена руководства, обиженные и благодарные, показуха и искренняя забота…Попробуй разберись! Я, например, взяла на вооружение для себя такое правило: обо всем, что происходит вокруг, писать с нравственной точки зрения.  Я могу не знать деталей и тонкостей, но судить о происходящем по этому принципу уж точно имею право. Собственно говоря, публицистический стиль это и предполагает.

За много лет я настолько вошла в роль, что теперь меня как будто бы все касается.  На улице я не могу протии мимо  больного  бомжа или замерзающего котенка, в больнице – мимо брошенного ребенка. Я собирала деньги на операцию ребенку-инвалиду и развозила благотворительные подарки под новый год. Помогала бабушке, у которой сгорел дом, и одной семье, в которой девять детей. Кому только я не пыталась помочь, и причем не всегда  успешно.

О материнской самоотверженности

Ты все поймешь

Если с женщиной все в порядке, и семья и дети у нее на главном и первом месте, то в дальнейшем судьба готовит ей  не слишком приятный сюрприз.  Дети вырастают, становятся более-менее самостоятельными, и на повестке дня возникает вопрос: а в чем ты преуспела в свои тридцать пять, сорок, пятьдесят лет?   Где карьера? Почему  не написала роман, не съездила на Мальдивы и Канары, не получила в подарок от любимого норковую шубу, не заработала себе на шикарную машину,   не стала звездой шоу-бизнеса?  Почему? А ведь можно было стать женой олигарха, поехать покорять Москву, купить дачу в Средиземноморье, получить иностранное гражданство.

— Да некогда как-то. Дети… Уроки по вечерам. Поликлиника. Зубы режутся, потом выпадают. Вещи становятся маленькими, носки штопать. Рукава протираются, каждый день – бутерброд в школу, на обед – первое и второе.

А теперь объявление о приеме на работу с требованиями: не старше тридцати, приятная внешность, уверенный пользователь ПК, знание английского. Уж не разведчиков ли они вербуют?

Коварство жизни в том, что сами они, некогда сопливые и неумелые, могут упрекнуть в том, что ничего-то вы в этой жизни не сделали путного.   И что сами они уж точно не за что на свете не согласятся на такое жалкое прозябание.

Впрочем, есть одно утешение: возможно когда-нибудь, когда они сами станут родителями, то они все поймут. О том, как собственная жизнь почти уже не имеет значения по сравнению с другой.

Про кризис

Оказывается, перед кризисом мы жили слишком хорошо. Слишком много офисов, контор и фирмочек, где народ ничего не производил, а деньги получал. Пил кофе по утрам, ходил на корпаративы. Целая армия «белых воротничков», которую нужно каким-то образом вывести на поле боя: в материальное производство. Пусть, мол, наконец, займутся делом:  асфальт укладывают, огурцы сажают, поросят выращивают. Поэтому придумали кризис.  Но вся беда в том, что «белые воротнички» сопротивляются и не хотят идти переучиваться в продавцы или в операторы котельной. Поэтому кризис получается такой затяжной.: кто кого.

Я вот тоже, например, не произвожу ничего материального и  даже не  провожу в  жизнь политику правительства.  Так что  с точки зрения государства и кризиса я – нежелательный элемент. Недавно я подумала вот о чем: может, мне перестать писать, утроиться дворником или на завод? Может тогда кризис закончится.